"Я вдруг сегодня вспомнил Сан-Франциско…"

"… Банкет на двадцать первом этаже
И сунутую в руки мне записку:
Чтоб я с соседом был настороже".
 

                           
75 лет назад отличился советский деятель Симонов:
"Иуда Кравченко и его хозяева
25 января в Париже открылось судебное разбирательство дела, возбужденного неким Виктором Кравченко против французского еженедельника "Леттр франсэз".
Кто такой этот Кравченко? К сожалению, это человек, который родился в пределах Советского Союза, учился в советской школе вместе с другими детьми, которые сегодня, став взрослыми, с брезгливостью вспомнят о том, что они сидели с ним в одном классе; человек, который ел советский хлеб, кончил на советские деньги институт, стал инженером; человек, переставший быть человеком в тот апрельский день 1944 года, когда он предал свою страну и стал платным агентом американской разведки. Сейчас это — лишенный Родины выродок, отребье, изменник и предатель.
Горький как-то замечательно сказал: "...Сравнить предателя не с кем и не с чем. Я думаю, что даже тифозную вошь сравнение с предателем оскорбило бы".
То же самое можно сказать о Кравченко, этом холуе, который уже четвертый день паясничает в зале парижского суда.
Итак, с одной стороны, на суде выступает этот чудовищный выродок, с другой стороны — французский еженедельник "Леттр франсэз" в лице своего директора Клода Моргана и редактора Андрэ Вюрмсера, которых Иуда Кравчеико обвиняет в... клевете.
Что же послужило внешним поводом для такого рода обвинения?
Более года назад в "Леттр франсэз" под псевдонимом С. Томас была опубликована статья "Как был сфабрикован Кравченко". Статья эта, по словам ее автора, была написана после беседы с одним агентов американской разведки. В статье кратко рассказывалось о том, как приехавший в Соединенные Штаты в качество работника советской закупочной комиссии военнослужащий инженер Кравченко, проворовавшийся, спившийся и запутавшийся в карточных долгах, был подобран в ночных кабаках Вашингтона агентами американской разведки. Не найдя в своей мелкой, грязной душонке сил признаться в своих преступлениях и ответить за них перед советским народом, Кравченко в разгар Отечественной войны дезертировал из рядов Советской Армии, предал Родину и стал платным американским шпионом.
В статье рассказывалось далее о том, как именно американская разведка оплатила карточный долг Кравченко, как он с готовностью согласился поставить свое черное имя предателя под самой зловонной из когда-либо выходивших клеветнических антисоветских книг — "Я выбрал свободу", написанной американскими разведчиками.
Вот вкратце и все существо тех фактов, которые, были опубликовали 13 ноября 1947 года в статье в "Леттр франисэз". Предатель своей Родины подал иск во французский суд, заявив, что статья в "Леттр франсэз" обвиняет его зазря, что гнусную книгу, о которой шла речь в статье, написал не кто-нибудь, а он сам, что именно сам он, холуй, а не кто-нибудь другой за него, скрипел пером по бумаге и наводил литературный глянец на навозную жижу этой книги.
И вот ужо четвертый день во французском суде слушается это дело. Статья была опубликована в ноябре 1947 года, но хозяева холуя решили, что он должен обидеться не когда-нибудь, а именно сейчас. Они решили, что процесс должен происходить именно сейчас, в дни, когда раздувается наибольшая шумиха вокруг создания Северо-Атлантического блока, в дни, когда бывшие прислужники гитлеровских оккупантов и нынешние прислужники американских оккупантов организуют свирепую травлю французских коммунистов, мешающих превратить Францию в американскую колонию; в дни. когда в самой метрополии, в Нью-Йорке, происходит суд над американскими коммунистами.
Не будем гадать о том. почему именно сейчас французский суд принял к слушанию это дело. Не будем гадать и о том, почему министр внутренних дел Франции Жюль Мок окружил приехавшего в Париж холуя моторизованной охраной, почему французские власти предоставили холую специальное помещение для пресс-конференций, почему к зданию суда — вопреки французским законам — пристроены чуть ли не целые телеграфные и телефонные подстанции для удобства падких на сенсацию буржуазных корреспондентов.
Скажем только, что суд есть суд, Жюль Мок есть Жюль Мок, а американский доллар есть американский доллар.
Суд идет четвертый день, и уже сейчас не доставляет никакого труда сорвать с этого организованного истинными хозяевами заокеанской республики процесса внешний покров мелкого юридического крючкотворства и обнаружить его подлинную сущность. А сущность дела состоит не только в том, какую именно сумму украл проворовавшийся подлец в закупочной комиссии в Вашингтоне, в каких кабаках он подвизался, сколько именно долларов американские разведчики заплатили за его карточные долга, нацарапал ли он своей дрожащей, как осиновый лист, рукой Иуды какие-нибудь куцые обрывки своих еше более куцых мыслей подлеца и предателя или он, для пред'явления на процессе, сейчас под охраной полицейских господина Мока по ночам второпях переписывает от руки переведенную для пего с английского "свою книгу"... Все эти факты французский суд, если он захочет быть об'ективным, установит без труда.
Существо дела — и это главное — состоит в том, что американские поджигатели войны сегодня в Европе, на заботливо предоставленной им для этого французской территории, решили организовать поелику возможно более шумный антисоветский процесс. Во имя этого они привели холуя в благообразный вид, посадили на пароход и привезли в Париж. Они долго и тщательно готовились к процессу, собирали фальшивки, организовывали встречи своего холуя с будущими "свидетелями" подобранными из числа находящихся в лагерях перемещенных лиц и работающих на американскую разведку бывших агентов немецкой разведки. Холую даны точные инструкции. И он выполняет и будет их выполнять на суде со всей силой своей лакейский преданности, обусловливаемой в числе других причин и пониманием своего безвыходного положения платного агента разведки.
Во французских газетах уже появились сообщения о первых днях суда. Уже по ним видно, как с самого начала этот суд превращается в суд над поджигателями войны, превращается волей всех прогрессивных сил Франции, волей деятелей "Французского сопротивления". Эти люди, выступая на суде в защиту газеты "Леттр франсэз", не защищают, а гневно обвиняют американских провокаторов войны, руками которых написана эта зловонная книга, содержащая в себе прямой призыв к новому империалистическому походу против Советского Союза. На суде выступают люди, которые боролись в партизанских отрядах вместе с бежавшими из фашистских лагерей советскими военнопленными. На суде выступают люди, в 1944 году сидевшие в фашистских застенках вместе с умиравшими, шедшими на казнь, но не сдававшимися под гестаповскими пытками советскими людьми. Эти люди выступают на суде под от имени всех прогрессивных, всех честных сил мира, представляющих настоящее мнение народов, в том числе и американского народа. Эти люди клеймят провокаторов войны, чья мелкая пешка в крупной игре паясничает сейчас в здании парижского суда.
На суде уже выступили многочисленные свидетели со стороны "Леттр франсэз" — виднейшие деятели прогрессивной Франции, антифашисты, коммунисты и беспартийные, католики, профессора французских университетов, писатели, бывшие министры, депутаты Национального собрания Фернан Гренье, Луи Мартен Шофье, Пьер Дебре, Пьер Куртад, полковник Маркье, Андре Вюрмсэр, Веркор, Ламп, Жан Баби, Эммануэль д'Астье.
Первым же свидетелям не составило особого труда доказать смехотворную глупость и безграмотность книги, подписанной фамилией предателя Кравченко, книги, в которой об'единился под одной крышей весь желчный и глупый, слезливый и наглый, изуверский и фарисейский бред о Советском Союзе, рассеянный дотоле по бесчисленным статьям и книжонкам разной херстовской газетной клоаки. Не составило большого труда и найти в этой помойной яме и текстуально точные цитаты из геббельсовских пропагандистских книг и радиовыступлений, что, конечно, никого не удивило, так как цитировать Геббельса, не называя его имени, давно уже вошло в привычку американских фашиствующих агрессоров.
Без особого труда были обнаружены на суде и те вопиющие нелепости, которые прямо доказывают, что американские хозяева Кравченко не стали тратить времени на то, чтобы перевести своему холую с английского книгу, подписанную его грязным именем.
На суде, например, выяснилось, что холуй просто-напросто не знает, что "Кукольный дом" — пьеса Ибсена, хотя он весьма часто упоминается в одной из глав его книги. Какой дом? О каком доме идет речь?—растерянно вопил он на суде, сбитый с толку самыми простыми вопросами свидетелей.
Такой же конфуз получился и с таинственным упоминанием в книге о каких-то "революционных драмах Достоевского" и по ряду других вопросов. Подкупленный холуй, видимо, плохо изучил текст книги, автором которой ему приказано именоваться. Когда свидетель Фернан Гренье указывает, что в книге написано будто г. Ашхабад был переименован в г. Сталинабад, что так не мог написать русский, советский человек, и в доказательство беспардонной лжи подлых фальсификаторов Гренье указал на карту СССР, где нанесены и г. Ашхабад и г. Сталинабад — в зале раздается взрыв гомерического хохота. Холуй ошеломлен и не находит аргументов, чтобы об'яснить этот скандальный эпизод. Профессор Жан Баби, преподаватель русского языка Перюс и целый ряд других свидетелей убедительными фактами доказывают, что "книгу писал нерусский".
Жулики и мерзавцы еще раз попались с поличным. Их поймали за грязную руку сразу же, в первый день.
Но не только этим вопросам посвятили всю силу, всю страсть, весь гнев своих выступлении люди, вышедшие на трибуну суда говорить от имени "Леттр франсэз", от имени Франции, которая не желает становиться колонией американского империализма, от имени прогрессивного человечества, которое, разделавшись с одной кликой фашистских господ, не желает подчиниться владычеству другой.
Эти люди говорят о том, что два года назад, когда французское правительство не превратилось еще в правительство американских лакеев, во Франции не был бы возможен процесс, на котором в качестве обвинителя французской газеты выступает предатель и дезертир.
"Французская мысль под угрозой,— заявляет Клод Морган,—мы будем защищать ее так же, как Францию. Мы имеем право называть кошку кошкой, а Кравченко предателем".
Французский писатель Веркор говорит, что "Кравченко принадлежит к числу тех предателей, которых во Франции расстреливали после освобождения страны".
Эммануэль д'Астье говорит, что "Кравченко является врагом народа своей страны, врагом победы и Франции".
Депутат Ламп, председатель международной федерации бывших политических заключенных, заявляет: "Русские, которых я видел в лагерях, обладали необыкновенным мужеством, я видел своими собственными глазами, как пятьдесят советских офицеров предпочли быть расстрелянными, чем присоединиться к армии Власова, я по чистой совести считаю, что Кравченко изменник".
Коротко и точно определяет политическую физиономию Кравченко профессор Баби: "Кравченко лжец и изменник, ему платят за то, что он провоцирует войну,— это пример человеческой низости". "Кравченко — раб, он продал свою свободу, он авантюрист и отброс человечества".
Эти люди говорят, что в 1944 году, когда этот Иуда продал свою Родину и напечатал в услужливо предоставившей ему для этого свои страницы газете "Нью-Йорк таймс" свое первое антисоветское заявление, у них, дравшихся тогда в отрядах сопротивления, сидевших в фашистских лагерях и ждавших, как единственной надежды на свободу и на победу, прихода победоносной Советской Армии, у них не дрогнула бы рука без всяких размышлений в ту же минуту задушить этого предателя, это огребье, позорящее своим присутствием землю.
Я вместе с ними вспоминаю сейчас тот самый апрель 1944 года, когда в "Нью-Йорк таймс" появилась статья, в которой  этот вор и выводок заявлял, что он, якобы, по принципиальным мотивам не желает возвращаться в Советский Союз — как будто у подобного морального отребья может быть что-то похожее на принципы.
Я раскрываю уже слегка пожелтевшие подшивки газет за этот год и месяц. Еще Белоруссия, Прибалтика и часть Украины находятся под пятой фашистов. Еще миллионы одетых в военную форму советских людей проливают свою кровь на полях войны, еще миллионы и миллионы женщин ждут своих мужей, братьев, отцов и сыновей, совершающих свой великий подвиг, и не знают вечером, будут ли живы утром самые любимые ими на свете люди. Еще врываются советские воины в занятый немцами Тернополь. Еще идут бои под Кишиневом, под Севастополем. Еще под Станиславом немцы пытаются снова наступать, и наши дивизии в кровавых боях останавливают врага.
А в это время в Нью-Йорке, в том самом Нью-Йорке, на который не упала ни одна бомба, который не знал слова "затемнение", не представлял себе слова "блокада", в том самом Нью-Йорке, где ещё говорились пышные слова о дружбе с Советским Союзом и о борьбе против общего врага, —в этом Нью-Йорке, в крупнейшей нью-йоркской газете, в апрельские дни 1944 года был напечатан клеветнический антисоветский бред холуя и предателя, услужливой рукой которого водили деятели американской разведки.
Я вижу солдат, умирающих при штурме Тернополя, и я вижу предателя, получающего в эту минуту свои доллары в конторе федерального разведывательного бюро.
Я вижу, как комсомолец, спасая товарищей, закрывает грудью амбразуру дзота, и вижу, как предатель своей страны поднимается по лестнице и льстиво кланяется в три погибели у входа в кабинет того, кто заплатил ему первые доллары и скоро заплатит вторые и третьи.
Я вижу, как расстреливают у стены немецкого лагеря одного за другим сотни раненных советских солдат, попавших в плен, измученных голодом и лишениями, но отказавшихся купить себе жизнь ценою предательства; и я вижу, как предатель, черный выродок, в помещении американской разведки царапает американской самопишущей ручкой иудину подпись под хулой на свою бывшую Родину.
Имена предателей произносишь с отвращением и все-таки иногда приходится их произносить, потому что среди двухсот миллионов люден, населяющих громадную Советскую страну от времени до времени попадаются выродки, изменническая возня которых каждый раз автоматически становится предметом дикой шумихи в лагере наших противников, автоматически именно потому, что эти случаи редки, и наши враги не могут позвошть себе роскошь упустить ни одного из них. Враги ценят этих предателей на вес золота или, вернее, на вес серебра, если вспомнить старую, как мир, историю об Иуде и 30 серебряниках.
Слишком много чести для такого Иуды цитировать его слова, но так как его языком говорят его хозяева, а сейчас пора сказать и о них, я все-таки приведу его слова.
Явившись в Париж, этот предатель своей родины развязно заявил, что за его спиной стоят люди всех национальностей и всех стран, для которых борьба против коммунизма является абсолютной необходимостью.
Действителыю, за этим мелким холуем стоят матерые империалисты, реакционеры и мракобесы всех национальностей и всех стран, стоят его крупные хозяова, которые и в самом деле считают для себя борьбу против коммунизма абсолютной необходимостью.
В целях этой борьбы, и ни в каких других целях; в целях разжигания новой войны — ни в каких других целях; в целях травли Советского Союза — и ни в каких других целях, затеян этот процесс, идущий сейчас в Париже, процесс, о котором, независимо от того, какие юридические выводы сделает из него французская юстиция, можно уже сейчас заранее сказать: он не первый и он не последний. Как всегда бывает на таких процессах, вопреки воле его организаторов, вопреки их злобным ожиданиям, этот процесс будет позорным для них. Он еще раз разоблачит поджигателей войны и, показав мимоходом крысиное обличье фигурирующего на суде подонка, обнаружит перед всем миром оскаленные звериные морды крупных хозяев этого мелкого холуя, настоящих устроителей процесса. И в этом главное.
Было время, когда пальма первенства в отыскании и рекламировании таких предателей и дезертиров, как выродок Кравченко, принадлежала немецким фашистам; они были чемпионами антисоветской клеветы и провокации. Сейчас на наших глазах эта пальма первенства во всех самых грязных, самых бесстыдно клеветнических и шпионских делах перекочевала за океан, в конторы американских агрессивных дельцов. Кроме подводных кабелей и надводных воздушных трасс, они протянули через океан еще и ниточки в тысячи километров длиной, ниточки, за которые они дергают своих европейских марионеток. Хозяева в Нью-Йорке и Вашингтоне сейчас делают ловкие движения пальцами, и их послушные марионетки пляшут четвертый день в зале суда.
Но народы мира не склонны рассмотривать это как забавное зрелище или как еще одно, сотое свидетельство наглости американских хозяев и продажности их европейских лакеев. Народы мира склонны рассматривать это не как суд между американским прихвостнем и шпионом и французской газетой, а как суд над международными провокаторами и поджигателями войны, желающими предпринять новую попытку истребить человечество.
Так смотрят на этот суд народы. А суд народов —это грозный суд, чему есть слишком недавние доказательства для того, враги мира смели забывать об этом сейчас, в феврале 1949 года.
Константин Симонов".
("Правда", 1949, № 32 (1 февраля), с. 4).