"Под ногами глина чавк да чавк…"

"… Вывески читаю: главк да главк.
Иностранец, уплативший трешку,
силится раскупорить матрешку.
В чайке едет вождь, скользя по ближним
взглядом приблизительно булыжным
(он лицом похож на радиатор
чайки). Нежно гладит гладиатор
(Главк), как кошку, мелкую бутылку,
благодать сулящую затылку".
 

35 лет назад советские люди ещё не поднимались до глубокого исследования некоторых явлений:
"Как-то странно видеть…"
Снимок этот редкий. Его не публиковали даже в сверхзастойные времена, о чем чуть ниже.
Снимок сделан днепропетровским журналистом В. Ефремовым 22 сентября 1979 года. В тот день руководитель партии и государства осматривал свой родной город — Днепродзержинск. На Октябрьской площади он задержался. Надел очки, вынул бумажку и зачитал следующее:
"Как-то странно видеть свое изображение в бронзе, хотя это и положено у нас по закону для тех, кому высокое звание Героя присвоено более одного раза. Но, с другой стороны, скажу откровенно: мне приятно, что я как бы нахожусь постоянно здесь, среди своих дорогих земляков, в городе, где прошли мои детство и юность, где начиналась моя трудовая жизнь".
В тассовском сообщении по этому случаю говорилось, что тысячи жителей города на улицах и площадях радушно приветствовали дорогого гостя. Правда, на фотографии их не видно. Хотя, если присмотреться, можно все-таки обнаружить массы, но — на довольно почтительном расстоянии от происходящего. Видите, точечки — там, вдали, за парапетом...
Что еще? Легко угадывается почтительное внимание, с каким вслушиваются в слова руководителя сопровождающие его лица, сосредоточенность радиожурналиста (или звукооператора), записывающего речь на магнитофон, деловитость фотокорреспондента, готового запечатлеть волнующий момент посещения руководителем собственного бюста...
Но что самое поразительное?! Снимок, повторяю, редкий. Тогда его не опубликовали. Ограничились коротким сообщением ТАСС. Без иллюстраций...
А почему? Потому что даже в то аморфное время "указаний и выводов", славословий и лизоблюдства это остановленное фотокамерой мгновение воспринималось как некая уже запредельная, на грани абсурда, фантасмагория. То есть даже тогда, в пик застоя, понимали: пе-ре-бор!..
Ну, хорошо, скажет читатель, а зачем печатать снимок сегодня? Разве сейчас, десять лет спустя, он выглядит менее абсурдным? И вообще, не слишком ли часто стали появляться в газетах и журналах, причем в соответствующем "освещении", изображения усыпанного звездами лидера? Не запоздала ли эта смелость "вдогонку"? Стыкуется ли это наше дружное "прозрение" с нашими же этическими нормами и представлениями? Наконец, не важнее ли сегодняшнюю жизнь освещать вот так, без страха и оглядок на авторитеты (но "ныне действующие"), чем с безудержной отвагой порицать прошлое?
Существеннее всего, по-моему, последний вопрос. Он действительно правомочен, этот вопрос-упрек, но...
Тут не одно напоминание... Хотя и оно важно. И, кстати, вспоминать-то при этом мы должны не столько о нем, физически немощном, падком на лесть и звезды, в общем-то ординарном человеке, сосредоточившем в своих руках, по должности, необъятную власть, сколько о нас. О нас самих —льстивших, награждавших, аплодировавших (стоя), встречавших, приветствовавших, махавших, кричавших, писавших, снимавших, воспевавших...
Мы вообще, как мне кажется, говоря о временах так называемого застоя, чаще скользим по поверхности, ходим вокруг одних и тех же, пусть очень выразительных, но все-таки отдельно взятых фактов. Не поднимаемся до глубокого исследования явлений, составивших политическую и нравственную суть этого периода нашей истории. В числе этих явлений —формирование не только "соответствующего" лидера, но и определенного психологического состояния общества, живущего по "указаниям и выводам"...
Есть еще один, возможно, заглавный смысл в таких настойчиво повторяющихся публикациях-напоминаниях. Они подтверждают неколебимую объективность Времени. Как бы ни казалось кому-либо, что ему подвластно все, даже время, рано или поздно смызается ретушь конъюнктуры, и все становится ясно...
Написал привычно "рано или поздно" и подумал: все-таки лучше, чтобы раньше. Еще лучше, чтобы при жизни. А не потом.
А то ведь потом не за них обидно —за державу.
И за народ.
А. Друзенко".
("Известия", 1989, № 23 (22 января, московский вечерний выпуск), с. 4).