"А к жизни на море уже привычны мы…"

"… Пускай не боцманы пока,
Пускай не мичманы,
Но службу трудную
Несем отлично мы".
  

50 лет назад состязания на лучшее знание своего заведования помогали морскому становлению советской молодежи:
"К 40-летию Краснознаменного Тихоокеанского флота
Красные вымпелы над волной
У одной из набережных бухты Золотой Рог ошвартовался на вечную стоянку сторожевик Краснознаменного Тихоокеанского флота "Красный вымпел". Он стоит непривычно маленький, совсем не грозный на вид, корабль-музей, но, как и сорок лет назад, реет на его кормовом флагштоке военно-морской флаг Страны Советов. Это корабль-ветеран. Он входил в состав первых соединений, что положили начало Краснознаменному Тихоокеанскому флоту, который вот уже сорок лет стоит на страже дальневосточных рубежей Родины. В составе нашего флота — атомные подводные лодки, надводные корабли, имеющие современное оружие, ракетоносная авиация.
В различных районах Мирового океана проходит учебно-боевая подготовка кораблей. И нас радует, что, возвращаясь домой, они сохраняют боевую готовность и каждую минуту готовы выйти на новое задание.
Поучителен опыт подводной лодки "Н". В походе кораблю предстояло испытать и штормы, и жару, и почти стопроцентную влажность воздуха. Как бы ни совершенна была техника, безаварийная работа систем и механизмов зависела только от людей. Четко и слаженно работали все посты. Технический поиск, смекалка помогли экипажу выходить из любых положений. Закончился поход. Итоги его отличны. Корабль выполнил все задачи, поставленные командованием.
Выросло боевое мастерство экипажа, он закалился в трудностях, еще больше сплотился.
Дальние походы являются отличительной особенностью учебно-боевой  деятельности флота. Только в прошлом году корабли "Адмирал Фокин", "Гневный", "Вдохновенный" побывали в десяти зарубежных портах. Совсем недавно вернулись из дальних походов гвардейский ракетный крейсер "Варяг" и большой противолодочный корабль "Владивосток". Оба корабля с честью справились с заданием командования.
— Поход закончен, задача выполнена, — доложил командир крейсера "Варяг" капитан 2-го ранга Ю. Дерябин. Всего четыре слова, но за ними тысячи пройденных миль, самоотверженный труд личного состава, бесчисленное количество вводных, решенных на учениях и тренировках.
В этом походе находившийся на борту крейсера старший начальник решил проверить боеготовность зенитчиков. Сразу за командой огненные трассы расцветили небо. Это комендоры группы гвардии старшины 1-й статьи Калыя
Мукашина открыли огонь по воздушной цели. Отлично действовали в походе  специалист первого класса гвардии старшина 1-й статьи Александр Шаповал, отделение первоклассного специалиста Александра Карпенко и многие другие.
Уходя в океан, гвардейцы обратились ко всему личному составу Военно-Морского Флота с призывом широко развернуть социалистическое соревнование за достойную встречу 50-летия образования СССР. Слово у гвардейцев не расходится с делом. Семьдесят процентов отличников и шестьдесят шесть процентов классных специалистов насчитывается сейчас на корабле.
Наши успехи зависят от морской выучки личного состава. Приятно отметить, что и молодые моряки успешно справляются со своими сложными и ответственными задачами. Они всегда находятся под опекой командиров, партийной и комсомольской организаций. Дополнительные занятия и тренировки, конкурсы и состязания на лучшее знание корабля и своего заведования помогают морскому становлению молодежи. Пример тому показывает большой противолодочный корабль "Владивосток". Тысячи миль оставил он за кормой, ряд учебно-боевых задач выполнил экипаж. Опытные специалисты главный старшина В. Бусловиков, старшины 1-й статьи Н. Черкалин и В. Гребенников, а также многие другие оказывали помощь молодым. Вместе с ними они несли вахту, учили первогодков грамотно эксплуатировать технику, переносить трудности походной жизни.
Все это не замедлило сказаться. Корабль вернулся на базу классным, более семидесяти процентов личного состава стали отличниками боевой и политической подготовки.
Минувший год был завершен, как и всегда, соревнованием кораблей и частей по тактической, огневой и специальной подготовкам на первенство Военно-Морского Флота. Немало призовых мест в этом соревновании завоевали тихоокеанцы. Большой вклад в решение стоящих перед нами задач вносят партийные и комсомольские организации.
Продолжают развиваться дружеские связи моряков с трудящимися Приморья.
Славные традиции комсомольцев двадцатых годов, взявших шефство над флотом, крепнут и развиваются. Кровная связь военных моряков с народом, постоянное ощущение на себе заботы друзей — это и есть тот родник, который питает стойкость наших воинов.
После посещения одного из кораблей Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Л. И. Брежнев оставил в книге почетных посетителей запись: "Впечатление о воинах-тихоокеанцах осталось самое хорошее. Желаю военным морякам Краснознаменного Тихоокеанского флота новых успехов в боевой и политической подготовке, в укреплении воинской дисциплины и флотской дружбы, быть в постоянной боевой готовности и бдительно оберегать созидательный труд советского народа, строящего коммунизм. Счастливого вам плавания, дорогие товарищи-тихоокеанцы!"
Эта оценка вдохновляет моряков в их нелегкой и почетной службе на страже интересов социалистического государства, мира и счастья советских людей.
С. Бевз,
контр-адмирал, член Военного совета, начальник политуправления Краснознаменного Тихоокеанского флота".
("Известия", 1972, № 78 (1 апреля, московский вечерний выпуск), с. 4).

"И в блеске солнечных лучей, в приветливой долине…"

"… Лепечет песенку ручей,
Как сотни лет доныне.
Бежит, по камешкам скользя
И травами пестрея.
А за ручей пройти нельзя, -
Там Южная Корея".
 

70 лет назад многим советским людям хотелось задать свои вопросы американскому разведчику  Хан Чжон Оку, засланному под фамилией работника морского транспорта КНДР Чжен Чег Со:
"Показания захваченного в Корее американского разведчика
Пхеньян, 30 марта. (ТАСС). Корейская печать уже сообщала о поимке на территории Корейской Народно-Демократической Республики американских разведчиков, заброшенных в тыл КНДР с заданием установить результаты применения американскими интервентами в Корее бактериологического оружия.
Сегодня в министерстве пропаганды и культуры КНДР американский разведчик Хан Чжон Ок, добровольно сдавшийся членам отряда корейской самообороны района Нампхо, дал ответы на вопросы представителей корейской и иностранной печати.
Отвечая на вопросы представителей печати, Хан Чжон Ок, засланный под фамилией работника морского транспорта КНДР Чжен Чег Со, рассказал, что он был заброшен в Северную Корею в марте штабом центрального  разведывательного управления американского военного командования на Дальнем Востоке. При посылке в тыл КНДР американцы поставили перед ним задачу разведать, каким путем и какие эпидемические заболевания, вызванные сброшенными американскими самолетами мухами, комарами, блохами, вшами и другими зараженными насекомыми, распространяются в Северной Корее. Ему особо поручили проверить, имеются ли на дорогах и полях мертвые мыши и другие грызуны, погибшие в результате воздействия бактерий чумы. Кроме того, американскому разведчику было поручено подробно узнать, какие мероприятия проводятся в республике для борьбы с эпидемическими заболеваниями.
Американская разведка приказала ему двигаться но маршруту: село Тэдо провинции Южный Пхенан—город Пхеньян—уезд Кандон и на обратном пути по маршруту Пхеньян — Ионьянь провинции Хванхэ, затем остров Кёдондо уезда Канхва провинции Кенги. Отправляясь в тыл КНДР, Хан Чжон Ок хорошо знал, чтм ему придется проверить действие страшного оружия массового уничтожения людей — бактериологического оружия".
("Правда", 1952, № 91 (31 марта), с. 4).

"Птицы, Рыбы, Животные, Черви…"

"… Насекомые, Травы, Деревья!
Вам, как мне, докучают черти,
по ночам приводя в удивленье.
Вы от дел своих ими оторваны,
кои делали испокон.
Я направлю в Партийные Органы
ваши жалобы и в Исполком".

 

60 лет назад слово советского работника было крепким словом:
 "Почтовый ящик "Известий"
                                                                     *
г. Москва, И. Н. Платонову
Вы прочитали журнал "Америка" № 64, и Вам понравилось, как описана работа хирурга в очерке "Руки, спасающие жизнь". "Хотелось бы узнать, — пишете Вы ,— сколько стоила рабочему-маляру, больному раком легких, эта сложная операция, так как автор об этом ничего не сказал".
Отвечаем: такая операция в США обходится пациентам примерно в 2.000 —3.000 долларов, так что больному маляру был предъявлен счет не менее 2.000 долларов. Даже если пациент был застрахован на случай хирургической операции, все равно деньги полностью выплачивает он сам, ибо и страховой полис слагается из вычетов из заработной платы. Возможно, маляру операция обошлась и дороже 2.000 долларов, так как в очерке речь идет о знаменитом хирурге, а таковые оперируют за весьма большие гонорары.
                                                                    *
Гор. Челябинск, заместителю председателя исполкома горсовета А. Переведенцеву
Вы обещали жителям дома № 36 по улице Цвиллинга восстановить лифт. Такой ответ, скрепленный Вашей собственноручной подписью, они получили еще в августе прошлого года. А сейчас товарищи пишут в "Известия", что это обещание не выполнено Очень нехорошо получается, тов. Переведенцев. Слово советского работника — крепкое слово. Оно ко многому обязывает.
                                                                    *
Гор. Георгиевск Ставропольского края, В. А. Хрисонопуло
Ваше пожелание улучшить работу колхозных рынков, в частности, рынка в городе Георгиевске, рассмотрел Ставропольский крайисполком. По его рекомендации при колхозном рынке вашего города создан общественный совет. Он начал борьбу со спекулянтами, добивается того, чтобы соблюдался порядок в торговле, извещает население о новых поступлениях продовольственных товаров, держит связь с колхозами и дает им заказы от населения на доставку товаров".
("Известия", 1962, № 77 (30 марта, московский вечерний выпуск), с. 4).

"Касаясь трех великих океанов, она лежит, раскинув города…"

"… Покрыта сеткою меридианов,
Непобедима, широка, горда".

 75 лет назад в представлении советских людей Смит оставался победителем в борьбе с Макферсоном:
"Театр
"Русский вопрос"
Спектакль в Ленинградском Большом драматическом театре имени А. М. Горького
Много лет назад великий Горький словами героя пьесы "На дне" Сатина заклеймил подлый нравственный закон капиталистического общества. "Ложь, — говорил Сатин, — религия рабов и хозяев... Правда— бог свободного человека!"
В пьесе "Русский вопрос" Константин Симонов рассказал о драматической судьбе американского журналиста, попытавшегося написать правдивую книгу о Советском Союзе. Герой пьесы — Гарри Смит не пожелал выполнить заказ своего хозяина Макферсона, которому для его грязной политической игры нужно было, чтобы появился очередной лживый пасквиль на страну социализма. Лгать Гарри Смиту предлагалось за хорошую плату, за благополучную, обеспеченную жизнь, за собственный комфортабельный дом, за солидный текущий счет в банке. Зато правда, которую предпочел Смит, обошлась ему очень дорого: он остался без дома, без хлеба, от него ушла жена.
В большой беде оставляет драматург Гарри Смита к финалу пьесы, и все же Смит остается в нашем представлении победителем в борьбе с Макферсоном. Разоблачая хитроумную, усовершенствованную механику лжи, подкупа и
многотиражной клеветы, с помощью которой могущественные воротилы сегодняшней Америки, да и не только Америки, пытаются ослабить неуклонно растущий авторитет Советского Союза, Смит вместе с тем показывает, как прозревают честные и подлинно передовые американцы. Не только чувство собственного достоинства, не только совесть, но и здравый смысл заставляет Гарри Смита говорить правду о Советском Союзе. Смит понимает, что его народ и страна только выиграют от того, что узнают всю правду о СССР.
Пьеса К. Симонова овеяна живым, горячим дыханием времени. Писатель создал злободневное, в самом хорошем значении этого слова, произведение. Пьеса его правдива своими ясными и последовательными обобщениями, широтой охвата темы, точностью изображения. Она правдива потому, что показывает за горестной судьбой Гарри Смита непобедимую силу правды, которой не может противостоять тяжелая и беспощадная машина лжи, управляемая макферсонами.
"— Вышеупомянутый Смит, — говорит о самом себе герой пьесы, — попробует начать свою жизнь с начала... Вышеупомянутый Смит долго и наивно думал, что есть одна Америка. Сейчас он знает — Америк две".
Задача театров, работающих над "Русским вопросом", как-раз и заключается в том, чтобы не свести пьесу к картине разорения и изломанной жизни Смита, а раскрыть ее главную тему.
В этом отношении работа Ленинградского Большого драматического театра имени А. М. Горького (постановка З. Аграненко, художник В. Шестаков, композитор А. Голубенцев) оказалась успешной. В первую очередь это относится к образу самого Гарри Смита, роль которого исполняет Б. Фрейдлих. Актер предложил в известной степени полемическое решение роли, направленное против традиционной на театральной сцене фигуры американца: спортсмена, здоровяка, свободного от всяких психологических переживаний. Фрейдлих играет человека очень мягкого, внешне спокойного. Его Смит с виду немного застенчив, ребячлив и даже наивен, но у него чистая и мужественная душа. И в финале пьесы актер дает выход страстному гневу Смита, его зрелому мужеству и решимости. Последнюю сцену пьесы актер ведет с большим внутренним убеждением и драматической силой.
В острой и интересной сценической манере играет Макферсона артист В. Полицеймако.  В этом холодном и беспощадном дельце-хищнике автор умело и тонко подчеркивает злой и опасный ум, выдержку и своеобразную проницательность. Образ подтянутого, розовощекого, подлого старика, созданный Полицеймако, верен потому, что сатирический смысл его раскрыт средствами последовательно-реалистического искусства.
Колоритен в спектакле образ друга Смита— Боба Морфи (А. Жуков). Внутренне опустошенный,  раздавленный жизнью человек, Морфи поставил крест на собственном будущем. Работа у презираемого им Херста кормит его, и он глубоко убежден: "что бы он ни писал, мир не станет от этого ни лучше, ни хуже". Философия невмешательства, которую он сам себе придумал,— это только способ скрыть свое бессилие, свою душевную усталость и неспособность к борьбе.
Убедительны в спектакле отдельные эпизодические фигуры — издатель Кесслер (А. Богдановский), редактор левой газеты Вильямс (В. Софронов), журналист Престон (С. Карпович-Валуа). Каждый из этих людей суб’ективно готов признать правоту Смита, зато об’ективно  они — пешки в руках Макферсона, зависимые от него, лишенные какой бы то ни было самостоятельности. Менее удачны в спектакле ближайший помощник Макферсона Гульд, образ которого артист Н. Корн трактует очень поверхностно, и репортер Харди, в нарочито искусственной
манере изображенный артистом С. Пономаренко. Привлекательный образ передовой, умной американки Мег обескровлен экзальтированным обликом, приданным ему актрисой А. Никритиной. В жертву сценической характерности принесено главное и основное в Мег — ее целостность, умственная убежденность, ясное и здоровое отношение к жизни.
Важное место в пьесе К. Симонова занимает образ Джесси. Она непритворно любит Смита и все же оставляет его в самую тяжелую для него минуту. Мир ее мал и узок. Она не желает примириться с нищетой, нависшей над их будущим. Но она понимает, что обида за отнятое счастье тяжелым камнем ляжет на их отношения. Точно так же понимает она, что инстинкт, заставляющий ее уйти, жалок и безобразен. И то, что она это осознает, больше всего характеризует ее беспомощную, убитую жизнью душу. Роль эта, по всей видимости, не в данных артистки З. Карповой. Джесси, задуманной драматургом, в спектакле нет.
Не все одинаково удовлетворяет в работе театра. Слабо решена, например, сцена в баре из первого акта, примитивная и шаблонная как по атмосфере, так и по внешнему оформлению. Не все роли, как уже было сказано, исполнены одинаково хорошо. И все же спектакль этот должен быть зачислен в несомненный актив Большого драматического театра. Он показывает ту напряженную и трудную борьбу, которую приходится вести передовым людям капиталистических стран за право быть честными, за право говорить правду. В судьбе Гарри Смита зрители "Русского вопроса" видят, как прозревают лучшие люди Америки, перестающие верить макферсонам, гульдам и с презрением отворачивающиеся от грязной и подлой клеветы. Спектакль, несомненно, будет принят зрителями с интересом.
С. Цимбал".
("Известия", 1947, № 74 (28 марта), с. 4).

"Стоят они возле кино и ждут, чтобы стало темно…"

"… чтобы снова вести себя плохо.
Невзирая на то, что эпоха
до отказа полна грандиозности.
Песик Лайка вращается в Космосе.
Морж на станции СП-6
охраняет палатку и шест".

60 лет назад в СССР не с петухами начинался рабочий день  заместителя начальника штаба добровольных народных дружин Куйбышевского района столицы:
"Дружинники
Каждое утро — вот уже три года подряд — к высокому зданию на Стромынке, что возле метро "Сокольники", неторопливо шагает от Комсомольской площади невысокий, слегка грузноватый человек. Человек уже не молод. Он идет  медленно: усталое сердце не так давно дважды заставляло слечь в постель. Но это же самое сердце — молодое, горячее сердце красногвардейца, коммуниста с семнадцатого года — требует: "Разве можешь ты хоть час сидеть без дела? Разве ты не знаешь, что твои знания, твой жизненный опыт нужны людям? Тебя ждут. Вставай! Ведь ты сам говоришь, что создать самую большую ценность — это воспитать человека!"
И каждое утро ровно в десять ноль-ноль он входит в комнату на втором этаже.
Его встречает дежурный:
— Товарищ генерал! Никаких серьезных происшествий не было!.. Доброе утро, Иван Федорович...
—Доброе утро! — улыбается генерал.
Но не всегда утро бывает добрым. Не вывелись еще хулиганы, спекулянты, мошенники. Генерал-майор в отставке Иван Федорович Бавин отдает сейчас все силы борьбе с ними.
Астраханский рабочий, он хорошо знал Сергея Мироновича Кирова. Боролся за Советскую власть на Кавказе под руководством Серго Орджоникидзе. Ныне, уйдя на пенсию, работает заместителем начальника штаба добровольных народных дружин Куйбышевского района столицы. Да, да, именно работает. Ежедневно. Добровольно. Бескорыстно. Так приказывает ему партийная совесть.
Порой его трудовой день длится намного больше семи часов: нужно побывать в штабе пятого микрорайона, выступить на заводе "Красный богатырь", встретиться с дружинниками на Ярославском вокзале, посоветоваться в райкоме. И генерал выступает, проверяет, работает...
И словно нет у него за плечами 68 лет!..
— В нашем районе,— секретарь Куйбышевского райкома партии Александр Иванович Макаров подходит к карте,— четыреста тысяч населения... Не в каждом областном центре живет столько народа. На Комсомольской площади — три крупнейших вокзала страны. Масса приезжих... Более шестисот гектаров занимает парк "Сокольники". За Преображенской заставой — большие кварталы новостроек. И всюду помогают нам дружинники. В районе их более двенадцати тысяч. Партийные и комсомольские организации повседневно помогают дружинникам в их работе.
В штабе района всегда многолюдно. На стенах карты, графики, сводки. Беспрерывно звонит телефон, стучит пишущая машинка. Получив инструкции, люди уходят. Их место занимают другие. Здесь все продумано, все предусмотрено. В любой момент здесь могут организовать рейд, в котором примут участие две -три тысячи народных дружинников. Смелых, молодых, способных призвать к порядку самого отпетого хулигана.
Кто они, эти дружинники? Рабочие и служащие, коммунисты, комсомольцы, беспартийные. Они добровольно взяли на себя обязанность защищать честь и достоинство граждан от нарушителей общественного порядка.
...Девятого января в Ярославле скрылся от конвоя особо опасный преступник Корочкин: шесть раз судимый за разбой, четыре раза бежавший из заключения.
Ускользнув от охраны, бандит сел на товарный поезд, следовавший в Москву.
В штабе народной дружины на Ярославском вокзале дежурил инженер-связист Юлий Волошин. Вошел начальник штаба пятого микрорайона Николай Княжев:
— Ребята твои нужны... Срочно...
От Москвы до станции Лосиноостровская электропоезд идет двенадцать минут. Ехали в одном вагоне.
Они внимательно осматривали только что остановившийся на путях тяжело груженный длинный состав. Никого... Но что это? В сгустившихся сумерках на снегу мелькнула темная фигура. Он!
Корочкин был опытным преступником. Он перебежал железнодорожное полотно прямо перед головным вагоном проходившей мимо электрички. Пролетел поезд.
Они бежали рядом: Юлий Волошин, Наркис Долгошеенко, Александр Крупенков, Абдулхий Абубякиров, Георгий Моисеев, Виталий Сахаров. Вот и строительная площадка. Обшарили все вокруг. Никого. И тут старшина Илья Панфилов скорее угадал, чем увидел, прижавшегося к стене соседнего здания человека: "Руки вверх!.. ".
Спустя час, уже в Москве, огромный детина с тусклыми глазами исподлобья смотрел на задержавших его дружинников.
— Это все рабочие, Корочкин,— сказал майор милиции Фокин.— Наши помощники. Расскажи народу, за что осужден...
Бандит отвел глаза в сторону:
— Магазины я грабил...
Три года существует штаб народных дружин в Куйбышевском районе. Жители района хорошо знают о добрых делах дружинников. Им верят, к ним обращаются за помощью.
— Как-то раз, — вспоминает заместитель начальника штаба Михаил Андреевич Дворин— почтальон принес нам вот этот небольшой конверт. Пенсионерка Лукерья Семеновна Кононова писала, что ее внук Владимир "нигде не работает... Требует, чтоб его кормили и одевали... Издевается над матерью, таскает из дома вещи... ".
Мы не могли читать эти строки без волнения. Поговорили с матерью Владимира, просили прислать сына в штаб. Он явился на следующее утро: брючки в обхват, прическа под Тарзана... Разговор у меня с ним был прямой: "Одно из двух выбирай, парень. Либо начнешь работать, либо подаем в райисполком документы о выселении тебя из Москвы. Сам решай... Тебе двадцать два года...".
Ушел непутевый внук Лукерьи Семеновны. Молча ушел. Только почувствовал, видно: "Не шутят с ним... Упрашивать эти люди не будут...".
Девять месяцев прошло с тех пор.
— Разговаривал я на днях с его матерью,— улыбается Михаил Андреевич.— Плачет женщина от счастья: "Сына-то, сына-то моего в комсомол приняли!..".
— А вот,— Дворин берет со стола какой-то документ, — иной случай. Грузчик Урнев ворвался с бутылкой водки на территорию Тишино-Сокольнической фабрики, напал на дружинника. По настоянию штаба Урнева будут судить. Как общественный обвинитель, я буду просить суд приговорить хулигана за посягательство на жизнь, здоровье и достоинство народного дружинника к пяти годам тюремного заключения. Пусть все знают, что права дружинника охраняются законом!..
Дружинник — представитель общественности. Через него народ сам наводит порядок в своем доме. В дружиннике воплощены лучшие черты нашего современника, которому до всего есть дело и который не может равнодушно проходить мимо нарушений общественного порядка, мимо безобразий и несправедливости.
Благородная работа дружинников встречает у нас самую широкую поддержку.
Это — дело всего народа
К. Распевин".
("Правда", 1962, № 86 (27 марта), с. 4).

"Им, головой кивнув слегка, сотрудница сказала…"

"… - Вам надо паспорт Северка
Мне предъявить сначала!"
 

60 лет назад в СССР скучно ещё проходили некоторые самые торжественные моменты:
"Из свежей почты
Человек получает паспорт
Моей дочери исполнилось шестнадцать лет. Это большое событие в жизни. Человек получает паспорт! Я слышал, как дочь разговаривала об этом со своими подругами. Сколько было волнений, вопросов!..
А вот как все получилось на деле. Дочь пошла в милицию (кстати, впервые в своей жизни!). Паспортистка подала ей бланки и коротко бросила:
— Две копейки...
И даже не поглядела на девочку, не объяснила, как нужно заполнять бланки. Затем дочь пошла в домоуправление, чтобы выполнить необходимые формальности. И вот наступил самый торжественный момент. Сколько она ждала его, сколько волновалась. Но как скучно он прошел! Расписалась дочь в ведомости, дали ей паспорт. И все.
Нет, не такой должна быть процедура вручения паспорта. Это надо делать торжественно, тепло напутствуя молодого человека, вступающего в жизнь".
Я. Чубайс.
г. Сочи".
("Известия", 1962, № 74 (27  марта, московский вечерний выпуск), с. 6).

"Ветер Нарымский, сибирская ночь…"

"… Ссылки и тюрьмы жестокой земли
Силу его не могли превозмочь,
Волю сломить не могли".

75 лет назад советские люди очень любили послушать после трудового дня какую-нибудь интересную лекцию:
"Ленинградцы изучают биографии В. И. Ленина и И. В. Сталина
Ленинград, 25 марта. (По телеф. от соб. корр.). Ленинградский филиал Музея В. И. Ленина проводит циклы лекции о жизни и деятельности основателей и вождей большевистской партии и Советского государства В. И. Ленина и И. В. Сталина. Каждый цикл состоит из двенадцати лекций. Еженедельно перед слушателями выступают научные работники филиала Музея. Первый цикл лекций открылся докладом заместителя директора филиала Музея по научной части Е. А. Соколовой.
Уже состоялись лекции по первому разделу цикла: "Детские и юношеские годы И. В. Сталина" и "Начало революционной деятельности И. В. Сталина". На них присутствовали сотни слушателей— ленинградских студентов и учителей.
Лекции вызывают большой интерес. С заводов, фабрик, из домов культуры, вузов и школ в филиал Музея В. И. Ленина поступают многочисленные заявки на лекции. Докладчиков приглашают на предприятия, в институты.
Филиалом Музея создана специальная группа квалифицированных лекторов,  которая будет регулярно выезжать на предприятия.
Лекции иллюстрируется документальными кинофильмами. По залам филиала Музея проводятся экскурсии на темы: "Жизнь и революционная деятельность В. И. Ленина" и "Великое содружество В. И. Ленина и И. В. Сталина".
("Известия", 1947, № 72 (26  марта), с. 1).

"Макартур грозил Китаю, думал — бомбой запугает…"

"… А ему сказал Китай:
"Лучше удочки мотай".

 70 лет назад многие советские люди тоже хотели бы хоть краем глаза взглянуть на бутылки с мухами, пойманными военнослужащим Дун Вэнь-сюэ:
"К использованию американскими агрессорами бактериологического оружия в Северо-Восточном Китае
Пекин, 25 марта. (ТАСС). В сообщении корреспондента агентства Синьхуа из Аньдуна говорится:
Северо-восточная группа комиссии по расследованию фактов применения американскими агрессорами бактериологического оружия собрала в районе Аньдуна многочисленные доказательства. Все вещественные доказательства сфотографированы.
Часть членов этой группы выехала 20 марта из Аньдуна в уезд Куаньдянь для проведения расследования на месте.
Ниже следуют подробности расследования в районе Аньдуна.
18 марта группа, руководимая Чэнь Чжи-юанем, обнаружила большое количество зараженных смертоносными бактериями москитов, мух и пауков вдоль реки Ялуцзян и на сопках, расположенных за Дунканцзы в районе Чжэньань. Местный государственный служащий Шань Вэнь-жун рассказал о том, как он обнаружил рои зараженных бактериями насекомых сразу же после того, как американские самолеты пролетели над этим районом 6 марта. Членам группы были переданы бутылки с мухами, пойманными в тот же день военнослужащим Дун Вэнь-сюэ. Доказательства были также представлены жителями деревни, которые участвовали в уничтожении насекомых. Жители заявили членам группы, что они никогда раньше не видели таких насекомых.
19 марта было произведено расследование на месте в районах Лантоу и Улунбэя и в деревне Вэйданцзы. Врач из местной организации по борьбе с эпидемиями рассказал членам группы, что он видел, ка к американские самолеты сбросили большое число белых мешочков 11 марта в 15 час. 30 минут. В этот момент он проходил примерно в 250 метрах восточнее здания районного административного учреждения в Лантоу. Спустя полчаса, крестьянин Ван Го-фу нашел один из этих мешочков на шоссе, проходящем в 250 метрах западнее этого здания. Этот мешочек из плотной ткани, имеющий 2 дюйма в ширину и 3 дюйма в длину, наполнен белыми кристаллами величиной с зерно кукурузы .
Показания и свидетельства разбрасывания американскими самолетами зараженных бактериями насекомых 4 марта были представлены также членом отряда народной милиции Сунь Ло-жэнем и другими жителями района Лантоу. Сунь Ло-жэнь рассказал, что он видел, как множество насекомых вылетело из двух белых мешочков, сброшенных американцами, которые раскрылись до того, как они упали на землю. Многие другие жители этого района представили вещественные доказательства, которые были сфотографированы членами группы в дополнение к показаниям очевидцев.
Рассказывая о том, как американские самолеты сбрасывали зараженных  бактериями насекомых, крестьянин Дао Хун-шэн, из района Улунбэй, заявил:
"11 марта, в 3 часа дня, я был на собрании в районном административном  учреждении. Вдруг раздался сигнал воздушной тревоги. Государственный служащий Лю Юань-бао первым заметил, как американский самолет сбросил какой-то белый предмет.  Лю Юань-бао и я видели, как на землю стало медленно опускаться множество листьев. В тот день ветра не было. Я сразу же поднял три  дубовых листа. Они были зеленые, тогда как листья в нашем районе давно уже завяли. Мы подобрали более 50 листьев, а также побеги американской белой акации и листья кукурузы".
13 марта учитель Лю Шу-фань, работающий в начальной школе, находящейся в 1 километре от здания районной администрации, нашел на сопках такие же  дубовые листья".
("Известия", 1952, № 73 (26  марта), с. 4).

"Пусть песня гуляет по свету…"

"… О будущем светлой мечтой,
И Родина наша -
От лета до лета -
Цветёт, словно сад молодой".

65 лет назад в СССР навар из меда, молока и кореньев хорошо помогал при параличе:
"Четверо в купе
Рассказ
Пока поезд отходил от платформы, покидал Москву, они стояли в коридоре вагона и вместе со всеми пассажирами смотрели в окна...
Первой вернулась в купе пожилая женщина, на вид простая домашняя хозяйка, красивая в молодости, но теперь уже изрядно располневшая. Присев к столику, она достала из сумки разноцветные нитки и склонилась над вышиванием.
Немного спустя в купе вошла девушка с букетом цветов, тонкая в талии, с круто изогнутыми бровями, вся еще под впечатлением расставания. До отхода поезда она прохаживалась по перрону с провожавшими ее подругами, ела мороженое и полушутя, полусерьезно все восклицала:
— Васильевка, Тмутаракань!.. Ну, как я там буду без Ленинской библиотеки?
Подруги наперебой давали советы. Только долговязый юноша в клетчатой тенниске, один среди девушек, был тих и сумрачен. В самую последнюю минуту он заметил поблизости продавщицу цветов, купил ярко-красный букет и, сразу повеселев, передал его девушке, когда поезд уже тронулся.
— В воду их, в воду, Люся, Люсенька! — кричал он так, как будто это и было то главное, что он хотел сказать на прощанье.
Место девушки было на верхней полке, и женщина, потеснившись к столику, пригласила молодую спутницу присесть рядом. Та поблагодарила и опустилась на сиденье с "Огоньком" в руках.
Но скоро женщина заметила, что девушка и не думала читать— просто перелистывала страницу за страницей, захваченная какой-то радостью...
А мужчины, ехавшие в купе, еще стояли в коридоре. Тот, что курил трубку, прошелся в конец вагона, вернулся и вошел в купе.
Это был человек лет шестидесяти, кряжистый, строгий, весь пепельный от седины, только усы сохраняли черноту. Трубку он загасил, но изо рта не вынул и стал исподлобья изучать своих спутниц.
Женщина продолжала вышивать. А девушка, почувствовав на себе взгляд, вскинула глаза на черноусого и почему-то сразу обратила внимание на стопку новеньких книг. На корешке каждой было написано: "Павел Суровый. Каменные пласты". Сначала девушка удивилась, зачем понадобилось этому пожилому человеку, почти старику, столько одних и тех же книг, но, осененная догадкой, сообразила, что перед ней автор — старейший донецкий поэт.
Четвертый пассажир появился в купе, когда за окнами замелькало кружево лесов. Был он крепок, плотен, голубые глаза смотрели внимательно и удивленно. Его никто не провожал, и до отхода поезда он один прохаживался вблизи вагона, стоял на площадке, а сейчас с разрешения черноусого скромно присел на нижнюю полку. В его внешности, в темно-синем с полосками костюме, в хорошо  повязанном галстуке, в фетровой шляпе, которую он с осторожностью повесил на крючок,— во всем проявлялось что-то непривычное для нашего глаза...
Как только все расселись, женщина, не отрываясь от вышивания, заговорила с такой простотой, будто вела домашний разговор:
— Ну, слава богу, хорошо едем! Люблю дорогу.
Ее поддержал черноусый. Посасывая потухшую трубку, он заметил, несколько оживляясь и добрея, что когда-то, давным - давно, исходил пешком всю Украину, а родные донецкие места знает, как свои пять пальцев.
Женщина вдела в иголку нитку и продолжала:
— Я-то в Москве родилась, в Москве вышла замуж, в Москве детей вырастила. Никуда не ездила. А вот под старость немного повидала страну. Сыновья у меня по разным городам живут. Вот и навещаю их. Сейчас еду погостить в Минск... Ай, и велик мир божий! Сколько городов, какая жизнь кругом! И все-то мы сотворили своими руками. Посмотришь, подумаешь да и скажешь: ой, как надо ценить нашу жизнь!
Девушка слушала и не слушала завязывающийся разговор. Воображение ее в это время рисовало студенческую комнату на Стромынке, квадратный двор с ветвистыми кленами, юношу, очень худого, нескладного.
Уловив последнюю фразу, она отбросила журнал и воскликнула:
— Верно, надо научиться ценить себя и других!
— Научитесь!— заметил черноусый.— У вас все впереди: дорога, семья, радости... Впереди, к сожалению, и неудачи, и огорчения...
Девушка притихла. На первую свою работу в белорусское село Васильевку она ехала с противоречивыми чувствами. Ее манила самостоятельная жизнь, хотелось все испытать самой, но страшили неизвестность, деревенская скука.
Молчал только мужчина в темно-синем костюме. Разговор явно интересовал его, но он не знал, как и о чем заговорить, и с нескрываемым любопытством продолжал вглядываться в своих спутников. Черноусый почему-то смущал его выражением серьезности и строгости.
Спрятав вышивание, женщина выложила на столик газетные свертки, банки, коробочки и принялась кушать. Видимо, привыкшая к семье, гостеприимству, она не могла есть одна и тут же пригласила своих спутников отведать ее домашних пирогов.
Черноусый и девушка взяли по пирогу, мужчина в темно-синем костюме, поблагодарив, отказался. Женщина искренне огорчилась, а черноусый с неодобрением подумал, что этот человек, по всей вероятности, сам очень скуп.
Разговор теперь шел, как и случается в поезде, сразу обо всем: о французских и итальянских кинофильмах, о посещении зарубежными правительственными делегациями Советского Союза, о ценах на товары в московском ГУМе.
Мужчина в темно-синем костюме по-прежнему внимательно слушал, дивясь тому, как привычно, будто близкие знакомые, чувствуют себя в вагоне эти трое.
Когда поезд загромыхал по мосту через реку, все невольно умолкли. Кто знает, о чем думают в такие минуты люди, проносясь над песчаными берегами? Может, о детстве, навсегда ушедшем в прошлое. Может, о будущем, о завтрашнем дне, навстречу которому мчится поезд...
Склонясь, черноусый стал что-то торопливо записывать в карманную книжицу. Девушка выждала немного и сказала:
— А я вас знаю!
Откинувшись к стенке, поэт в изумлении повернулся к ней лицом и даже трубку спрятал.
— Вы из Горловки,— продолжала девушка громко и отчетливо.— В молодости в шахте коногоном работали.
Она улыбнулась и пояснила:
— Учительница литературы, да еще родом из Харькова, конечно, должна знать современных поэтов.
— Вы... вы поэт?— вдруг произнес молчаливый мужчина.
Казалось, он услышал такое, что бывает только в сказке и во что никак нельзя поверить.
А поэт пригладил усы, вытащил из стопки книгу, полистал ее и принялся читать стихи.
Мужчина в волнении поднялся и, не сказав ничего, вышел из купе. Девушка проводила его недовольным взглядом. Черноусый нахмурился. Он любил дорожные встречи и знакомства. С любопытством всматривался он в собеседника
и был по – настоящему счастлив, если встреча оказывалась интересной. Молчаливый спутник в темно-синем костюме вызывал досаду и разочарование...
В коридоре у окна мужчина закурил, молчаливо-сосредоточенный, грустный.
Голос в купе глуховато, чуть нараспев продолжал читать о зорях над копрами, о горняцкой светлой доле, о запахах полыни и чебреца в донецкой степи. Мужчина у окна смотрел на черноусого и думал: до чего ж по-разному складываются человечьи судьбы! Вот этот немало поживший, уже ссутулившийся человек, шахтер в прошлом, стал поэтом. А он, Василь Михайлович Павлюк, ничего не нашел за океаном, в далекой, чужой стране, вернулся на родину усталый от скитаний, измученный, постаревший, и теперь, на сороковом году жизни, ему надо начинать все сначала. Неужели и его судьба могла бы сложиться так же, как у этого шахтера?
За окном то во ржи, то по картофельному полю, то просто по пустырю нескончаемо тянулся проселок, бежали телефонные столбы, на проводах чернели ласточки, словно нанизанные бусинки. И почему-то Павлюку казалось, что он уже видел однажды и эту пыльную дорогу в степи, и этих ласточек на проводах. Впрочем, нет! В тот раз была совсем другая дорога и сидели другие ласточки.
...Выехали они из родного села на подводах — пятеро семей, решивших поискать счастья на чужбине. Впереди шагал батька, высокий, костистый, с курчавой, спутанной, будто в репьях, бородой. Дымил цыгаркой. Прежде он, бывало, выпрашивал на закрутку у прохожих, а тут впервые закурил собственный табак, купленный на деньги от распроданных вещей.
— Годи, намучились.— убеждал он мужчин.— В Парагвае тепло, все растет, и земля бесплатная. А нам бы только землицу, на остальное у нас есть руки.  Обязательно станем хозяевами!
За селом подводы остановились. Все, кто уезжал, приумолкли, отыскивая глазами родные хаты. Вдоль дороги на телефонных проводах сидели ласточки, и чудилось, будто они щебетали:
— Не уезжайте, вернитесь! Счастья нет за морем!..
Стихи шахтерского поэта и собственные воспоминания растревожили Павлюка. Было жалко ушедшей молодости, хотелось вернуть прошлое, чтобы начать жить сначала... Ему вдруг вспомнилось, как до войны почти месяц ежедневно ходил на мебельную фабрику, где ему обещали работу. В конторе за столом дымил сигарой человек в светлом костюме. Павлюк просительно улыбался ему, мял пальцами поля шляпы и чувствовал себя  таким маленьким и ничтожным...
"Да, теперь и вправду кончилось мое собачье житье-бытье!» — вздохнул он с облегчением.
И опять он смотрел в окно, но думал уже о том, как жена и дети встретят его завтра. А в понедельник, с утра —на работу. В столярном цехе, задерживаясь в дверях, он с наслаждением вдохнет душистые запахи стружек и громко скажет еще не совсем привычное, но такое знакомое: "Здравствуйте, товарищи!".
Когда Павлюк вернулся в купе, там продолжали беседовать. Потом помолчали. Поэт решил не обращать внимания на молчаливого соседа, но тут же понял, что обманывает себя, что ему давно хочется разговориться с ним. Не выдержав, он обратился к Павлюку:
—Простите, вы москвич или минчанин?
—Я из Молодечно, —сказал тот негромко.—Живу зараз там. Верней, устраиваюсь...
—В Молодечно моего старшего сына ранило! —вдруг вспомнила женщина: она опять занималась вышиванием.
—А раньше где вы жили? — поинтересовалась девушка.
Павлюк не успел ответить, его опередила новым вопросом женщина:
—В Москве вы были по делу или у кого-то гостили?
—Я приезжал по приглашению Славянского комитета.
—Это что на улице Кропоткина? —поспешила выказать свою осведомленность девушка.
Павлюк кивнул.
—Я бывший эмигрант, недавно вернулся на Родину из Латинской Америки.
—Вон оно что! —воскликнула девушка, начиная понимать, почему так скованно держался этот человек.
По-новому, долгим оценивающим взглядом всматривался теперь и  черноусый в соседа по купе, на которого поначалу даже рассердился. Он попросил Павлюка рассказать, как ему жилось в далекой чужой стране.
—Долгий будет рассказ, — грустно заметил тот.
—А куда спешить? В дороге только и послушать, —сказала женщина.
Павлюк взглянул на черноусого и внезапно смутился. Ему показалось, что тот смотрел на него с настороженностью, может, осуждал за прошлое, за скитания вдали от Родины.
"Но ведь я не виноват, такая была жизнь! " —хотел было сказать он в оправдание.
С минуту Павлюк сосредоточенно смотрел в окно. Поезд без остановки миновал небольшую станцию с кирпичной водонапорной башней и сразу вырвался на простор. Вдоль полотна бежали белостволые березы и молодые сосны.
—Родная земля! —взволнованно проговорил Павлюк,—Як тосковали мы по ней на чужбине! Зараз у меня сердце вроде отогревается.
От избытка чувств он не мог говорить и только поглядывал повлажневшими глазами то в окно, то на своих спутников.
—Эх, товарищи! —сказал он, оживляясь.—Вот погостил я в Москве, Красную площадь увидел, Кремль, Мавзолей, с москвичами говорил и будто снова на свет народился.
Он провел ладонью по волосам, как бы собираясь с мыслями, успокаивая себя, потом проговорил:
—Как-то слыхал я по радио слова: "Человек без родины, что птица без крыльев".
Павлюк не знал, кому принадлежала крылатая фраза, но хорошо знал, что она означала. На его лице резче обозначились скулы, а брови сошлись у переносья, как у человека, захваченного воспоминиями. После паузы он задумчиво сказал:
—Я еще парубком был, жили мы тогда в Парагвае, в колонии эмигрантов. Бывало, сойдутся хлопцы и девчата вечером, и вот умолкнет музыка, обнимемся за плечи да и заспеваем: "Чому я не сокол, чому не летаю, чому мени, боже, ты крыла не дав"... Батьки наши прервут разговоры о политике, о своих участках и засумуют. Родину вспоминаем... Вот так двадцать лет и прожили мы бескрылыми птицами.
— Да это ж целая вечность! — ахнула девушка, прикидывая в уме, сколько  хорошего и полезного можно сделать за двадцать лет.
— Я б, кажется, задохнулась на чужбине,— очень просто заметила женщина.
— Да-а-а, — хмуро протянул черноусый. — Наверное, страшнее всего умирать вдали от Родины.
Павлюку опять вспомнился отец, полуразбитый параличом старик, который всю жизнь мечтал стать хозяином, но так и не стал им. Печально взглянув на черноусого, он сказал:
— Вам бы с моим батькой поговорить.
Сам же он никогда прежде не задумывался над тем, что страшнее всего на чужбине: работа ли до изнеможения, до кровавых мозолей на руках, тоска ли по счастью, которая днем и ночью сосет душу, или предчувствие конца, когда прожита жизнь и нет больше сил держаться на ногах.
— Никогда не забуду я нашего возвращения на Родину,— негромко заговорил он.— Помню, давно-давно вместе с другими эмигрантами из Польши стояла наша семья на палубе океанского парохода. Все дни, пока мы плыли, светило яркое солнце, кругом были только волны да небо, а нам казалось, будто плыли мы в  тартарары... И вот через двадцать лет мы опять плыли на пароходе, но уже назад, домой. И как тогда, давно-давно, стояли опять на палубе люди, смотрели в даль, но думали совсем о другом. Скоро ли? Скоро ли покажется она, родная мать-земля? Наша семья расположилась на носу парохода. Когда показался одесский берег, мы с батькой обнялись и все повторяли: "Ось вона, наша Родина, милая, дорогая! ". Мои дочки родились за океаном, но они тоже кричали, прыгая от радости: "И наша, и наша!". Сошли мы на берег. Батька опустился на колени и стал целовать землю. "Родная, родная, свет наш милый! —шептал он со слезами на очах.—Повернулся я до тебя, не умер на чужбине"...
Наступило молчание. Павлюк зажмурился и просидел несколько минут неподвижно, с плотно сжатыми губами. Потом встрепенулся, потер лоб кулаком и  начал рассказывать о том, как в Парагвае, в диком лесу семья его расчищала от деревьев участок, построила домик, обзавелась кое-каким хозяйством, но не выдержала суровых испытаний, распродала все и перебралась в город. Там они открыли плотницкую, делали для колонистов телеги и колеса, а в сороковом году разорились, перебрались в Аргентину и в поисках куска хлеба и работы  исколесили ее вдоль и поперек...
Он сидел, наклонясь вперед, говорил с паузами и все посматривал украдкой на черноусого, как бы желая убедиться, слушает ли тот, верит ли ему. Иногда он рассматривал свои руки, каждый палец и каждый сустав,будто на них было написано его прошлое.
Наконец, Павлюк окончил свой рассказ и умолк. В дверях стояли пассажиры из соседних купе. Какой-то бритоголовый, похожий на мастера-производственника, протянул:
—М-да, хлебнули люди лиха.
Худощавый, с очками на лбу, с измятой газетой подмышкой, ободряюще заметил:
—Что ж, теперь начнется новая жизнь. Только работай!
Вскоре эти люди сидели в купе и забрасывали Павлюка вопросами, а в дверях появились новые лица, и несколько раз заглядывала любопытная школьница, чтобы посмотреть на "парагвайца".
Павлюк видел, что его судьба искренне интересовала этих людей. Освоившись, он и сам стал расспрашивать своих слушателей, кто они, куда едут, как живут...
Поезд приближался к станции, и по радио объявили, что стоянка будет пятнадцать минут. Пассажиры потянулись к выходу. Бритоголовый и худощавый переглянулись, затем решительно поднялись, взяли Павлюка под руки:
—Пивка! Пойдем-ка выпьем холодненького пивка!
К удивлению Павлюка, к ним присоединился черноусый поэт.
Вернулись они, когда поезд уже тронулся. И сразу же Павлюка пригласили в соседнее купе, где ехала любопытная школьница, чтобы послушать его. Потом он играл в карты с бритоголовым и его товарищами, стучал костяшками домино в своем купе, а в служебном отделении побеседовал с проводником и выкурил папиросу.
...Смолкло музыка, гремевшая весь день по радио, опустел коридор, вагон постепенно замирал на ночь.
Перед сном, лежа на верхней полке, опираясь на локти, девушка писала письмо: "Милый Сеня! Мы такие с тобой глупые. Надо научиться ценить жизнь. В купе со мной едет один товарищ, бывший эмигрант. Вот его потрепала судьба!.. Только в трудных испытаниях можно понять, человек ты или ничтожество".
Теперь она была уверена, что в далекой Васильевке можно работать в полную силу, интересно; хотелось скорей доехать, и почему-то представлялось, что на станции ее будет поджидать подвода, и кто-то с кнутом подойдет к ней и скажет: "Вы учителька? А меня за вами прислали!".
Улеглась под простыней и женщина на нижнем сиденье. Но не спала —ворочалась, вздыхала, все старалась припомнить, как изготовить навар из меда, молока и кореньев, который она хотела посоветовать пить параличному старику в Молодечно. И не могла вспомнить. Потом решила, что утром запишет адрес и пошлет старику рецепт по почте. Это сразу успокоило ее, она с облегчением вздохнула, и вскоре в купе послышалось легкое похрапывание.
А Павлюк лежал, закинув руки за голову, тихий, молчаливый, и смотрел в потолок. Никогда раньше не было ему так хорошо, так спокойно, как сейчас. Все эти дни после возвращения на Родину он не переставал внимательно вглядываться в жизнь, которая теперь его окружала. Но только вот тут, в вагоне, он понял тех, с кем довелось ему встретиться. Все они вели себя так, будто твердо знали, что они и есть самые главные люди на земле, у каждого из них свое место в жизни, свое дело.
"Да они ж хозяева! Так чувствуют себя только хозяева", — размышлял он, обдумывая день, прожитый со случайными спутниками по купе.
В полуоткрытое окно врывался летний ветер, шевелил на голове Павлюка волосы.
"А я зараз тоже хозяин!—внезапно подумал он.—Хозяин и этой земли, и этого неба, и этого поезда, в котором еду".
И еще он подумал, что, пожалуй, стоило потерять на чужбине двадцать лет жизни, объехать пол земного шара, чтобы навсегда почувствовать себя хозяином, стать частицей свободного мира.
Не было в купе только черноусого поэта. Неожиданно он стал хмурым, неразговорчивым, замкнулся в себя, набил табаком трубку и молча вышел.
Он стоял в коридоре, курил, вглядываясь в синеву за окном, в далекие ночные огоньки. Он старался думать о Донбассе, о Москве и московских встречах, но мысль его то и дело возвращалась к мужчине, лежавшему на полке с заложенными за голову руками.
—И небо над ним висело, как камень,—проговорил он с тем нажимом, с каким поэты читают стихи.
И вдруг в его сознании отчетливо возникло: эмигрант. Волнуясь, испытывая дрожь в теле, он чаще запыхтел трубкой, уже понимая, что с этой минуты, с этого мгновения ему не будет покоя ни днем, ни ночью, пока на бумаге не оживет судьба человека, ехавшего вместе с ним в купе.
Андрей Фесенко".
("Известия", 1957, № 71 (24  марта), с. 3-4).