"Нашу Родину мы сами строим смелыми руками..."

"...Ты цвети, Отчизна наша,

С каждым днём светлей и краше".

65 лет назад в СССР невиданный размах приняло развитие литовской музыкальной культуры: 

"Два спектакля

Мариан Коваль,

заслуженный деятель искусств РСФСР

Еще до войны на литовской сцене появились образы советских людей – Государственный театр оперы и балета Литовской ССР осуществил постановки оперы Дзержинского "Тихий Дон" и балета Глиэра "Красный мак". Энтузиазм художественной интеллигенции был велик, их творческие силы окрылились. Композиторы С. Шимкус и И. Пакальнис (ныне покойные) приступили к работе над оперой "Село у поместья" и балетом "Невеста". Это интересное начинание было прервано войной.

После освобождения Литвы от гитлеровских оккупантов в 1944 году развитие музыкальной культуры приняло невиданный размах. За истекшие годы во всех областях искусства были подготовлены свои национальные творческие кадры.

К смотру достижений литовского советского искусства в Москве композиторам и театру Литвы удалось создать и подготовить самое трудное и сложное – балет и оперу на советские темы.

Балет "На берегу моря" молодого литовского композитора Ю. Юзеклюнаса (либретто В. Гривицкаса, постановка В. Гривицкаса и А. Мессерера) – знаменательное событие в советском музыкальном искусстве. Авторам удалось средствами хореографии рассказать о новой жизни тружеников моря, показать силу духа советских людей. Спектакль убедительно говорит об обреченности враждебных сил, пытающихся помешать неодолимому шествию вперед нового, передового.

Танцевальные и музыкальные характеристики героев балета – колхозников-рыбаков – настолько ярки, что уже с первого акта запечатлеваются в памяти зрителей и слушателей. Прекрасны девушка Касте, с тоской и верой ожидающая возвращения из армии своего возлюбленного Марюса, ее веселая и лукавая подруга Оне, смеющаяся над своими пылкими поклонниками – боевыми парнями Витасом и Микисом. Глубоко драматична фигура молодого бригадира Иониса, безнадежно влюбленного в Касте.

Перед зрителем проходят и другие живые, правдивые образы.

Здесь и отец Марюса – хлопотливый старый Нарунас, и весельчак-счетовод Пляуга со своей ревнивой женой. Появление вернувшегося из армии Марюса, радость встречи его в родных местах с любимой Касте – эти сцены сделаны композитором и балетмейстером замечательно. Волнующая, красивая музыка раскрывает переживания героев, а их танец – это целый рассказ о пережитом, о радости долгожданной встречи.

Композитор находит нужную музыкальную характеристику и для врагов: бывшего кулака Крезаса и Густаса – бывшего эсэсовца, скрывающегося от честных советских людей. Если в характеристиках положительных героев широко использованы народные мелодии, явственно проступает светлая лирическая линия, то отрицательные персонажи обрисованы зловещими, сгущенно-психологическими тонами. Создавая образ врага, Ю. Юзелюнасу удалось избежать нарочито дисгармоничных, антимузыкальных звукосочетаний, к которым в таких случаях обращались иной раз наши композиторы. Характеристики действующих лиц Юзелюнас не отрывает от общего колорита чудесной приморской природы, радости мироощущения строителей новой жизни; все это прекрасно выражено в музыке. Яркое оркестровое вступление ко второму акту отлично передает тему созидательного труда.

Советские люди построили на морском берегу маяк. Однако враги в момент разыгравшейся бури пытаются потушить маяк, погубить рыбаков, находящихся в море. Ионис вступает в смертельную схватку с вредителями и гибнет, успев снова зажечь огни маяка и спасти жизнь товарищей. Вся эта напряженная сцена написана с большой силой: здесь и разбушевавшаяся морская стихия, и борьба человеческих страстей, и трагизм событий. Балетмейстеры также нашли убедительные средства для воплощения этой драматической сцены.

В заключение спектакля разоблаченных врагов постигает возмездие.Рыбаки торжественно празднуют открытие выстроенного ими причала, встречая прибывших из братских республик новые рыболовецкие траулеры. В музыке звучит гордость за советскую Родину, музыка славит братство наших народов. Красочные литовские танцы чередуются с танцами других советских народов.

Спектакль показал большое дарование литовских балетных артистов. Чудесна и обаятельна Г. Сабаляускайте в образе лирической героини спектакля Касте. И другие артисты и артистки создали на сцене реалистические образы, показали хорошую балетную технику. С большим подъемом ведет оркестр молодой дирижер Р. Генюшас.

                                    *    *    *

Опера "Марите" написана А. Рачюнасом, литовским композитором более старшего поколения, прошедшим сложный путь творческих исканий. На этом пути были у него и достижения, особенно в хоровой муцзыке, но были и заблуждения – увлечение декадентским искусством порою заглушало в его творчестве здоровые основы реалистической музыки. Решительно преодолевая наносные влияния, композитор создал оперу, посвященную недолгой, но прекрасной и героической жизни славной дочери литовского народа Марите Мельникайте.

Первое действие оперы – празднование свадьбы в литовской деревне, где только что начали строить новую жизнь. Собрались крестьяне, среди молодежи и Марите – инициатор всех лучших начинаний. Здесь же и секретарь уездного комитета партии Вашкис, любящий Марите. Композитор в этом акте не дал особенно ярких, запоминающихся музыкальных характеристик всем действующим лицам. Более определенную и рельефную музыкальную характеристику получила здесь лишь Марите. Однако автору удалось отразить в многочисленных хорах и танцах народный дух, колорит. Особенно это сказалось в оптимистически светлых хоровых темах.

Неожиданным взрывом бомбы обрывается народное ликование. Началась война. В широком, могучем финальном хоре выражено стремление народа к сплочению вокруг партии, уверенность советских людей в грядущей победе.

В последующих картинах показывается героическая борьба партизан, в которой вырастают отважные герои – Марите, Вашкис и другие…

…Волнующий образ Марите создала еще совсем молодая певица, студентка Вильнюсской консерватории Е. Саулевичюте, обладающая красивым голосом и незаурядным артистическим дарованием.

Отлично поют и играют в опере К. Гатаускас, Ю. Мажейка и молодые артисты М. Алешкевичюте, Е. Кудабайте, Я. Петрашкевичюте, И. Стасюнас, К. Шилгалис, А. Лиетувнинкас, Р. Сипарис, Г. Забуленас.

Спектакль хорошо поставлен Ю. Густайтисом (консультант – Е. Соковнин). Большую и сложную работу с солистами, хором и оркестром удачно выполнил молодой дирижер А. Жюрайтис.

Две постановки новых произведений советских литовских композиторов, с которыми сейчас познакомится наш зритель в связи с гастролями театра Литвы в Москве, и рядом с этим незаурядные постановки классических опер и балетов говорят о том, что литовский оперный и балетный театр находится на верном пути.

Мы от души желаем советскому литовскому искусству нового замечательного расцвета".

("Огонек", 1954, № 9 (28, февраль), с. 23-24).

"Они на расстоянии видны издалека..."

"...Как светлое сияние большого маяка. 

И даже в дни ненастные ты в сердце сохрани
Правдивые и ясные московские огни!"

65 лет назад одной думой волновали советских людей агитпункты:

"Огни агитпунктов

Мих. Матусовский

Агитпункт помещается в школе, где шумит детвора озорная,

Где звонок заливается утром, нам о юности напоминая.

Агитпункт помещается в клубе, где нанайцы в костюмах старинных

Молча слушают голос столицы, примостившись на шкурах звериных.

Агитпункт помещается в сакле, в облаках над долиною синей,

Где шагают железные мачты подвесных электрических линий.

Агитпункт разместился в каюте, где волна от зари до заката

С никогда не стихающей силой бьет в завинченный иллюминатор.

Агитпункт помещается в хате, где увидите пахнущий летом

Пыльный сноп прошлогодней пшеницы над мичуринским старым портретом.

И под трепетным бледным сияньем там, где тропы проходят оленьи,

И под добрыми звездами юга в одиноком рыбачьем селенье,

И в далекой гуцульской деревне, и на снежных равнинах России

Зажигаются ежевечерне агитпунктов огни золотые.

И одним они светятся светом и волнуют нас думой одною,

Словно множество новых созвездий появилось над нашей страною!"

("Огонек", 1954, № 9 (28, февраль), с. 6).

"Впрочем, что им, бесстыжим, жалость, совесть и страх..."

"...Пред живым чернокнижьем 

В их горячих руках?"

70 лет назад на высоком идейном уровне отзаседал Секретариат Союза советских писателей СССР совместно с комиссией по драматургии:

"В Союзе советских писателей СССР

Обсуждение пьесы В. Соловьева "Совесть"

Секретариат Союза советских писателей СССР совместно с комиссией по драматургии обсудил на расширенном заседании пьесу В. Соловьева "Совесть". Информационный доклад о пьесе сделал В. Залесский.

В пьесе "Совесть" автор грубо исказил исторические события первой пятилетки, оболгал советских людей. Все "положительные" герои пьесы – ущербные, политически незрелые люди. В. Соловьев устами одного из "положительных" персонажей пьесы Широкова проповедует такую гнилую "теорию": Если человек без изъяна, - не знаю, хороший он или плохой. Человек должен быть с изъяном, тогда ясно, на что я могу его поставить и на что не могу…

В. Соловьев вывел в пьесе целый букет врагов народа, тайных и явных вредителей, всевозможных уклонистов и оппозиционеров. Причем все они очень активны, а герои, которые должны выражать положительные качества советских людей, - вялы, бездейственны. Автор шельмует советский народ. Он заставляет различные персонажи пьесы рассуждать о совести, как об абстрактной категории. Совесть одного человека, по Соловьеву, - нечто маленькое, частное, она противопоставлена совести народа – всеобъемлющей, огромной. Разрывая советскую мораль на две морали – личную и общественную, В. Соловьев идейно оправдывает двурушничество.

С самого начала и до конца пьеса клевещет на советскую действительность.

Выступившие на обсуждении А. Суров, О. Леонидов, А. Штейн, Вс. Вишневский, Ц. Солодарь, В. Катаев, А. Софронов, К. Симонов квалифицировали пьесу В. Соловьева как лживую, антипатриотическую, объективно звучащую как антисоветский пасквиль.

Секретариат ССП счел необходимым обсудить пьесу В. Соловьева "Совесть" на собрании коллектива Московского театра драмы, принявшего ее к постановке и работавшего над ней вплоть до генеральной репетиции".

("Литературная газета", 1949, № 17 (26, февраль), с. 4).

"Мне все твоя мерещится работа..."

"...Твои благословенные труды: 

Лип, навсегда осенних, позолота
И синь сегодня созданной воды".

70 лет назад любого подозрительного Мориса советский парапраксис легко превращал в Моиса:

"Мысли художника

А. Герасимов,

президент Академии художеств СССР

Современное формалистическое изобразительное искусство во всех его антиморальных проявлениях – от кубизма до сюрреализма – это плоть от плоти самого капитализма, зеркало его реакционной идеологии, яркое свидетельство его упадка и маразма. Растленное формалистическое искусство явилось средством идеологической борьбы против прогрессивных устремлений народа, против передовой интеллигенции мира, соединяющей свое творчество с усилиями народа в его борьбе против воинствующей реакции.

Формализм в корне извратил общественное понимание задач искусства и роли художника. Творческий долг, интересы народа, высокие идеи, совершенные формы были принесены в жертву эстетствующей буржуазной моде дня. Искусство, произведение художника, стало простым товаром. На место подлинных ценителей прекрасного – широкого зрителя, пришли коммерсанты, торговцы картинами, набивающие цену на "художественную продукцию" с помощью "знатоков"- критиков и псевдо-теоретиков, с охотой истолковывающих и защищающих бессмысленное трюкачество формалистов-художников.

На место композиционной тематической картины, с общественно-историческим, бытовым сюжетом, появились "новаторские" измышления художника-индивидуалиста, "экспонаты" с кричащими названиями – "Абстракция", "Синтетический пейзаж", "Интродуцирование с четырех точек зрения". Вместо обычных материалов художника и скульптора – холста, краски, мрамора, бронзы, бумаги, применяемых для создания произведения, появились рогожа, мочалка, битое стекло, конский волос, ржавая жесть, фанера. Лозунгом формализма стало: "Рисуйте чем хотите – трубками, почтовыми марками, открытками, канделябрами, кусками клеенки, газетами. Мы никому не ставим ограничений".

Моис Надо в книге "История сюрреализма" как-то сообщил: "Пикассо также признает ценности вещи в себе. Чем, если не этим, можно объяснить его "склеенную бумагу", обрывки газет, куски веревки и даже экскременты, которые он вставлял в свои картины?" В этих случаях формалистам ничего не оставалось делать, как вешать под своими "произведениями" этикетки: "Живопись", "Скульптура", "Портрет", "Картина". Хороша живопись, хороши картины, если под ними нужно подписывать, что это именно живопись, чтобы ее не приняли за что-нибудь другое!

Таков был начальный этап формалистического, буржуазного упадочного изобразительного искусства. Каков же результат его более чем полувекового существования? Что ценного внесли в живопись, скульптуру и графику художники-формалисты Запада и Америки?

Плачевный результат!

Проповедь иррационализма с его культом мистики, алогизма, паранойи, всего подсознательного, вплоть до сумасшествия, как "высшей формы" художественного творчества, довели современное буржуазное изобразительное искусство до полной бессмыслицы, до крайней точки падения, за гранью которой

мрак, тлен и полное разложение.

Вот красноречивое свидетельство. Профессор школы Лувра Жермен Базен недавно опубликовал книгу "Сумерки образов", в которой признает упадок современной художественной культуры. Предаваясь грустным размышлениям, автор видит спасение только в бредовом иррационализме, завершающемся "черчиллизмом" с его атомной бомбой. По мысли Базена, не только художники и идеологи буржуазного искусства, но и сами предметы реального мира психически ненормальны. "Каждый предмет, - пишет он, - утомленный своей индивидуальной формой, пылко отдается параноическому опьянению: испробовать в одно мгновение тысячи возможностей, которые содержатся в нем".

Массовый психоз человечества и всего окружающего – таков конечный вывод Базена.

Мне приходилось бывать во многих капиталистических странах. Рассматривая продукцию формалистов, часто затрудняешься определить, что именно тут создано художником с больной психикой и что подделывающимся под художника дельцом с целью наживы и где тут творчество так называемых "новаторов" формы.

Приведу пример. Сальвадор Дали написал картину "Постоянство памяти". На фоне пейзажа изображены карманные часы. Они свешиваются о ветки дерева, с края ящика и огибают шею лежащей на земле, до неузнаваемости изуродованной человеческой головы с огромной ресницей. Понять эту вещь, даже по собственному признанию Дали, невозможно. Он сам удивлен и испуган теми "образами", которые появляются на его полотнах. А вот американский искусствовед Альфред Бэр понимает и находит "объяснение" этой картине. "Мягкие часы иррациональны, невозможны, фантастичны, парадоксальны, беспокоящи: они ставят в тупик, тревожат, гипнотизируют, они бессмысленны и сумасшедши, но для сюрреалиста эти прилагательные есть высшая похвала". К этому можно добавить только то – каково искусство, такова и буржуазная критика.

В связи с критикой могу указать на следующее. Французский журнал "Этуаль" обратился к художнику Франсису Журдэну с вопросом: "Думаете ли вы, что общественные задачи, актуальные события могут влиять на изобразительное искусство? Верите ли вы в то, что война, оккупация, подвиги подпольной борьбы могут способствовать появлению у наших художников и скульпторов новых сюжетов и может ли действительность, как рассказ или аллегория, стать определяющим элементом их произведений?" Журдэн категорически заявил: "Со своей стороны, я не верю в то, что сюжет, каким бы он ни был, может быть определяющим элементом живописи. Существует только один сюжет картины: автор".

Из этого можно сделать вывод, что буржуазного художника интересует только собственная его персона. На кого же тогда "работают" эти художники? Любопытен ответ художника Жоржа Брака на анкету журнала "Ар де Франс":

"Я не могу ответить на ваш вопрос: для кого вы работаете? Я об этом не думаю никогда".

В этих кратких словах все идейное и творческое кредо буржуазных художников.

Французскую печать и художественную критику в их суждениях о судьбах буржуазного искусства и роли буржуазного художника красочно дополняют английские и американские критики. Так, английский реакционный писатель-разведчик Сомерсет Могэм в книге "Подводя итоги" заявляет:

"Только художник и, быть может, преступник, могут поступать, как им вздумается".

Американские критики уверяют: "Америка больше не нуждается в том, чтобы жить искусством Европы. Она создает новые художественные ценности, равные произведениям итальянского ренессанса". Трудно сказать, чего больше в этом заявлении – наглой глупости или рекламного цинизма.

Но к какому же "ренессансу" пришли американские буржуазные художники? По признанию журнала "Арт ньюз", художника-сюрреалиста Сиднея Гросса больше всего интересует "гниение и разложение предметов". Этот Гросс "с любовью изображает гниющие балки и перегной, претворяя их в символы общего значения". Какой уж этот "ренессанс", если от него даже из-за океана несет гнилью и разложением!..

… Для всех честных тружеников мира большой и поучительный опыт советских художников в их борьбе за искусство социалистического реализма явится той путеводной звездой, которая выведет их на широкую дорогу беззаветного служения своим творчеством всему прогрессивному человечеству.

Советское изобразительное искусство прошло путь ожесточенной борьбы с влияниями буржуазного формалистического искусства. Эта борьба была направлена против всех, кто в рабьем низкопоклонстве перед Западом оплевывал все русское, в том числе и искусство, созданное великими русскими художниками Репиным и Суриковым, А. Ивановым и Фелотовым, Крамским и Петровым, без зазрения совести тащили в русское искусство всю гниль и разложение буржуазной упадочной западной культуры.

То же самое делали безродные космополиты в искусстве Польши, Чехословакии, Болгарии, Венгрии, Румынии. Опыт советского искусства позволяет искусству этих стран значительно быстрее освободиться от всего гнилого, буржуазного, восстановить свое классическою художественное наследство, поставить свое искусство на службу делу строительства социализма, делу народа".

("Литературная газета", 1949, № 16 (23, февраль), с. 4).

"Маленькие, нудные людишки ходят по земле моей отчизны..."

"Ходят и — уныло ищут места,

Где бы можно спрятаться от жизни".

70 лет назад советские люди отдавали все силы борьбе с извращением вопросов эстетики:

"Повысить бдительность!

На партийном собрании в Институте мировой литературы им. А. М. Горького

На-днях в Институте мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР проходило партийное собрание, посвященное обсуждению редакционных статей газет "Правда" и "Культура и жизнь" об антипатриотической группе театральных критиков.

С докладом о безродных космополитах выступил секретарь партийной организации Института мировой литературы И. Мартынов. Докладчик осветил антинародную, враждебную советскому искусству деятельность группы юзовских, гурвичей, альтманов и других, которая являлась выражением буржуазного ура-космополитизма, барского эстетства и снобизма. Их политически враждебные вылазки были направлены к дискредитации советской литературы и театра и наносили прямой ущерб развитию советской культуры.

- Разоблачение антипатриотической группы театральных критиков, - сказал докладчик, - еще раз свидетельствует об отеческой заботе нашей партии о советском искусстве, о воспитании нашего народа в духе советского патриотизма.

Докладчик отметил, что до 1947 г. в стенах Института мировой литературы подвизался один из главарей антипатриотической группы – Юзовский. Юзовский был из института уволен, но у него нашлись защитники в лице членов партии И. Новича и Т. Мотылевой, которые ходатайствовали о восстановлении его на работе.

Докладчик подробно остановился на характеристике безродного космополита Б. Яковлева (Хольцмана), который в своих вредных статьях и докладах извращал вопросы эстетики социалистического реализма, клеветал на советскую литературу, всячески пытаясь принизить ее значение, и докатился до прямой фальсификации высказываний Ленина и Сталина.

Выступавшие в прениях тт. Еголин, Петров, Максимова, Успенский, Зозуля, Козьмин и другие единодушно одобрили редакционные статьи газет "Правда" и "Культура и жизнь" и подчеркнули, что задачей партийной организации является разоблачить до конца все и всяческие проявления буржуазного космополитизма в литературоведении и критике.

Выступавшие подвергли критике коммунистов И. Новича, В. Кирпотина, Т. Мотылеву, которые примиренчески относились к "деятельности" космополитов, а иногда выступали с прямой защитой безродных космополитов Юзовского и Б. Яковлева (Хольцмана).

Общее негодование партийного собрания вызвали лицемерные и наглые выступления Б. Яковлева (Хольцмана), пытавшегося отделить себя от антипатриотической деятельности безродных космополитов путем клеветнических ссылок на статьи советских критиков.

Партийное собрание приняло резолюцию, полностью одобряющую редакционные статьи газет "Правда" и "Культура и жизнь" об антипатриотической группе театральных критиков.

Партийное собрание исключило безродного космополита Б. Хольцмана из рядов ВКП(б).

Партийное собрание указало т. В. Кирпотину, руководившему работой Б. Хольцмана на то, что он безответственно подошел к своим обязанностям руководителя, по сути дела, прикрыв деятельность Хольцмана своим именем.

Партийное собрание поручило партбюро рассмотреть вопрос о примиренческом отношении коммунистов Новича, Кирпотина, Мотылевой, Бялика к антипатриотической деятельности в институте безродных космополитов Юзовского и Хольцмана. Партийное собрание обязало коммунистов института всемерно усилить партийную бдительность и до конца разгромить всяческие проявления буржуазного космополитизма.

Собрание призвало коллектив института ликвидировать вредные последствия антипатриотической деятельности критиков космополитов путем издания высокоидейных и патриотических трудов, посвященных драматургии А. М. Горького, истории советской литературы и анализу творчества ведущих советских писателей".

("Литературная газета", 1949, № 16 (23, февраль), с. 2).

"Не шуми, широко поле, спелою пшеницею..."

"...Мы читаем всем колхозом

Повесть Солженицына".

45 лет назад миллионам честных советских людей были дороги революция, социализм и подвиги героев:

"Отщепенцу – презрение народа!

Скатертью дорожка!

Солженицын дождался того, что заслужил: он выдворен за пределы Советского Союза, лишен гражданства советского.

Вот уже несколько лет Солженицын, живя в Москве, вел себя как внутренний эмигрант, сотрудничая в буржуазной реакционной прессе, поставляя своим заграничным боссам "произведения пера", дышащие ненавистью ко всему советскому. Он не стеснялся грязно клеветать на все, что дорого сердцам миллионов честных людей: на революцию, на социализм, на подвиги героев, посвященные свободе и демократии. Он не стыдился выступать в роли заядлого мракобеса, холуйски прославляющего военную машину кайзеровской армии или предательски оправдывающего изменников Родины – власовцев. Все русское, советское, все честное, героическое стало ему ненавистно, и он яростно клеветал на наши духовные святыни, радуя своих заграничных заказчиков и покровителей.

В последние годы само имя Солженицына вызывает негодование миллионов советских людей, миллионов зарубежных друзей нашей страны. Оно – синоним предательства, измены. "Вон из нашего советского дома!.. Прочь из Советского Союза!.." – слышатся миллионы гневных голосов.

Злоба иссушает мозг, опустошает сердце. Сегодня Солженицын – мертвая душа. И место его – среди тех смердящих полутрупов, которые подвизаются в органах черносотенной пропаганды на Западе, ведущих свою родословную от газеты, просто и точно прозванной Щедриным "Помои". В таких помойных изданиях, как "Грани" или "Новый журнал", на таких помойных радиостанциях, как "Свобода" или "Свободная Европа", - там подлинное место Солженицыну.

И пусть он будет поближе к ним. Как в народе говорится: скатертью дорожка!

Александр Дымшиц,

профессор,

доктор филологических наук".

("Огонек", 1974, № 9 (23, февраль), с. 4).

"Застава славится своею дружбою..."

"...Не зря надеется на нас страна! 

В боях испытано у нас оружие,
А дружба кровью скреплена!"

60 лет назад легко справлялись с неожиданной нагрузкой тренированные сердца советских пограничников:

"Дозорной тропой...

Тишина и покой. Изредка послышится шуршание камешка, покатившегося под гору, да сухой шорох налетевшего ветра в безлистых кустах. Легкая туманная дымка глушит, смягчает звуки, размывает очертания предметов, так что кажется, будто видишь их сквозь запотевшее стекло...

Двое в зеленых фуражках с автоматами на груди идут, бесшумно ступая. Под ногою то ребристая твердость гранита, то увлажненная упругая земля. они шагают спокойно, размеренно. Лишь по особой их подобранности можно догадаться, с каким напряжением они вслушиваются в тишину...

Вдруг идущий впереди резко присел. На небольшом островке мягкой серой земли отпечатался след каблука... Не понадобилось долго исследовать "визитную карточку", чтобы решить: кто-то прошел здесь совсем недавно.

Быстро осмотрены прилегающие окрестности, выяснено: следы пересекают тропу под прямым углом. Теперь надо определить, в какую сторону шел неизвестный. То, что следы указывают в сторону границы, еще ничего не значит. Возможно, нарушитель прошел затылком вперед.

Но вот и этот вопрос решен: человек двигался к границе.

Спустя минуту дан сигнал на заставу. Теперь вперед!

След петляет. Он то уходит вниз, в лощину, то отклоняется в сторону, параллельно границе, взбираясь в гору. Тренированные сердца пограничников легко справляются с неожиданной нагрузкой. Но... Впереди лежит узкая, похожая на мостовую каменная дорога. Это русло пересохшей горной речки. Неизвестный ступил на камни, и теперь уже человеческому глазу след недоступен.

Вскоре подоспел проводник с собакой. А через двадцать минут неизвестный был остановлен властным окриком: "Стой!"

...На разборе операции присутствовали и двое из наряда и сам "нарушитель" – их товарищ по службе. Начальник заставы оценил действия наряда как отличные.

Это были занятия. Но у пограничников учебные операции максимально приближены к боевым. И можно не сомневаться: будь в данном случае нарушитель не "учебным", а настоящим, ему все равно не уйти бы от тех, кто обнаружил след. Недаром застава офицера В. Н. Грибанова и застава офицера И. К. Зубкова носят звания отличных.

В летопись застав записано много историй, повествующих о бесстрашии, находчивости и боевом мастерстве пограничников – рядовых, сержантов, старшин, офицеров.

...На границе многословие не уважается. И если вы попросите, скажем, сержанта Николая Каленчука рассказать о том случае, когда он задержал крупного преступника, пытавшегося уйти за кордон, он изложит все в двух словах. Рассказ его будет скуп и некрасочен.

Но если подробно расшифровать этот рассказ, мы узнаем о днях и месяцах упорной тренировки, о долгом воспитании воли и характера. И о беззаветной верности солдатской присяге.

Таких, как сержант Каленчук, не обманет враг, кто бы он ни был, в каких бы зловещих "академиях" ни готовили его к переходу на территорию СССР.

На даже если нарушителю удастся оторваться от погони, он далеко не уйдет. Человек не иголка, ему не спрятаться в щель стены, не затеряться в стогу сена. Уже в ближайшем тылу на незнакомца обязательно обратят внимание пастух или парнишка с красным галстуком на шее, рыбак, смолящий лодку, или девушка, полоскающая белье в ручье... Обратят внимание и тут же дадут знать друзьям-пограничникам. А финал возможен только один: враг будет задержан или уничтожен, если откажется сдаться.

У пограничников есть пословица: если смелость берет города, то бдительность бережет их...

Тишина и покой. Лишь изредка прошуршит камешек, покатившийся под гору, да послышится в кустах сухой шорох налетевшего ветра.

О. Шмелев".

("Огонек", 1959, № 9 (22, февраль), с. 12-13).

"На подвиги готовые, мы беззаветно сторожим..."

"...Суровые, суровые, 

Пограничные рубежи".

65 лет назад много радости сулили советским читателям книги о воинском воспитании молодежи:

"Безудержные выдумки

Марийское книжное издательство выпустило повесть В. Юксерна "Атаманыч" (1953. 220 стр.).

Автор задался целью написать повесть для юношества о наших славных пограничниках, о боях с войсками империалистической Японии на Сахалине, о мужественных и сердечных советских офицерах – воспитателях молодежи.

Герой повести – 14-летний сирота Миша Ковальчук, прозванный школьными товарищами "Атаманыч", усыновлен полком пограничников и здесь находит большую дружную семью.

Как интересно можно было бы рассказать об этом, и сколько радости могла бы эта повесть принести, - ведь у нас, к сожалению, еще очень редко выходят книги о воинском воспитании молодежи.

Но знакомство с повестью "Атаманыч" вместо ожидаемой радости приносит огорчение. Правдивый показ жизни пограничников автор заменил литературными выдумками в дурном смысле этого слова. Одну за другой преподносит В. Юксерн читателю необыкновенные истории: то японский диверсант, напялив оленью шкуру, перебегает границу, как олень, и обманывает не только Атаманыча, но и опытных офицеров-пограничников, то наши разведчики легко и просто захватывают вражеские наблюдательные вышки и дзоты, то все тот же Атаманыч, столкнувшись с огромным медведем и ранив его, притворяется мертвым, а медведь, видимо, решив поиграть со своей жертвой, "поднял Атаманыча передними лапами, подержал минуту в воздухе и бросил в снег..."

Прочитаешь такой эпизод и перестаешь верить даже тому, что не должно было бы вызывать сомнений.

Автор же, словно испытывая степень твоей доверчивости, продолжает описывать фантастический бой с самураями, где враг представлен и неумелым, и неумным, и трусливым, а 14-летний Атаманыч совершает чудеса воинской отваги.

Мальчик охотно и успешно поучает взрослых военнослужащих. Без него не обнаружили бы шпиона, не выиграли бы боя, он отчитывает бойца Кулагина, обвиняя его в трусости, и не однажды подсказывает правильные решения сержанту Кандалину.

Все это настолько несерьезно, что вызывает лишь досаду и недоумение.

В.Юксерн грешит и против точности в изображении военной жизни. Он говорит о помощнике (?) адъютанта командира полка, о курсантах (?)  суворовского училища пишет: "Бойцы снова ползут и, насколько это возможно лежа, спешат" (?!).

Вообще язык повести местами очень плохой.

"Ночь... машет своим черным кафтаном". "Огненный сегмент солнца" выплывает из-за горизонта. Говорится о мрачных страницах истории, "темной тучей висевшей над головами порабощенных людей", и, наконец, о том, что "бойцы без всякой команды подтянулись и, соблюдая тишину, полушепотом провозгласили "ура!".

Можно было бы сказать и об отдельных удачных местах повести, и о живых черточках характеров, но в этой книге для юношества, книге о наших пограничниках так много непростительных погрешностей, идущих от нетребовательности писателя к себе, что не хочется адресовать ему какие-то добрые слова, которые он, наверно, заслужил.

Обидно, что интересный замысел осуществлен так легковесно.

Борис Изюмский".

("Литературная газета", 1954, № 21 (18, февраль), с. 3).

"Тары-бары, шутки балагура, слухи, толки, шарканье подошв..."

"...Так и ходят вкруг одной фигуры, 

Как распространившийся падёж".

70 лет назад в СССР редко попадались вредоносные деятели, которых не удовлетворял не только "Чапаев" Дмитрия Фурманова, но и "Белая береза" Михаила Бубеннова:

"А. Макаров

Тихой сапой

В антипатриотической группе космополитов и эстетов одно из первых мест по "заслугам" принадлежит Федору Левину. И, однако, многие читатели, вероятно, с удивлением прочли эту почти незнакомую им фамилию. Ибо давно уже минуло то время, когда она то и дело мелькала на страницах критико-библиографических отделов журналов и газет. Давно уже носитель этой фамилии осмотрительно перенес свою деятельность в недра различных литературных комиссий и секций, давно уже сменил свое злопыхательское перо "критика" на вкрадчивый шопот литературного "консультанта".

С годами менялась тактика, но не менялось существо его вредоносной деятельности, смысл которой всегда сводился к попыткам унизить русскую культуру, оболгать советскую литературу, дезориентировать писателей и внушить читателям мысль о "неполноценности" лучших произведений нашей литературы.

В своей статье "Белинский и народность", опубликованной в 1936 году, он издевательски искажает образ великого революционера-демократа. Вытравляя из учения Белинского все его революционное содержание, Ленин превращает великого революционера-демократа в буржуазного либерала, якобы видевшего "подлинные интересы народа… в скорейшей "европеизации" России". Взяв ошибочное положение из самой ранней работы великого критика, которое В. Г. Белинский сам опровергал во всей своей последующей деятельности, Ф. Левин пишет: "Белинский считал петровские реформы привнесенным извне переворотом. Сообразно этому и русская литература также была иноземным плодом, пересаженным на русскую почву, но еще не привившимся".

Прослеживая всю критическую деятельность Ф. Левина, легко обнаружить, что он всегда использует один и тот же прием: лицемерно хваля писателя за тему, пытается в то же время развенчать в глазах читателя самые лучшие произведения советской литературы, за их якобы художественную слабость.

Одна из любимейших народом книг "Чапаев" Дмитрия Фурманова, оказывается, далеко не удовлетворяет Ф. Левина.

"Глаз то и дело цепляется за разные мелкие шероховатости, стилистические погрешности. Начало повествования замедлено. Сцена отправки на фронт иваново-вознесенских ткачей очень обыкновенна", - пренебрежительно отзывается "критик" об одной из наиболее замечательных глав "Чапаева", написанной с удивительной художественной силой и яркостью.

Еще менее удовлетворяют Ф. Левина такие классические произведения советской литературы, как роман Н. Островского "Как закалялась сталь" и "Педагогическая поэма" А. Макаренко. "Обе эти книги носят носят слишком сильный отпечаток автобиографичности, дневниковости, в них недостаточно отсеяно лишнее, мелкое, второстепенное, книги эти, так сказать, недостаточно профессиональны в смысле литературного умения".

Так Левин шельмует дорогую сердцу каждого советского человека книгу Н. Островского, запечатлевшую лучшие типические черты характера героя нового социалистического общества в незабываемых художественных образцах!

С тех же гнилых антипатриотических позиций Ф. Левин оценивает замечательную книгу Ю. Крымова "Танкер "Дербент", первую книгу в нашей литературе, талантливо раскрывшую патриотическую сущность социалистического соревнования. По мнению Ф. Левина, эта повесть "литературно несовершенная", ее герой "мало думает, мало говорит, мало спорит, ему нехватает "человеческой глубины".

Тусклыми, незрячими глазами смотрит Ф. Левин на советскую литературу, и уныло ползут его глаза по ее страницам, цепляясь за воображаемые шероховатости и отбрасывая главное. Поразительна развязная безапелляционность его оценок! Нередко он доходил до оскорбительности, до наклейки клеветнических ярлыков на то или иное произведение. Достаточно сказать, что повесть А. Макаренко "Флаги на башнях", в которой проявился ищущий, пытливый, созидательный ум советского педагога-художника, Ф. Левин оценил как… "моральное бульдожество".

После исторических постановлений ЦК ВКП(б) о литературе и искусстве, когда неизмеримо повысилась требовательность к идейному содержанию литературной критики, Ф. Левин уже не рисковал открыто выступать против лучших произведений советской литературы. От прямых атак и наскоков на нее в печати он перешел к работе тихой сапой. Пользуясь беспечностью и приятельскими отношениями, еще не изжитыми в литературной среде, он уютно окопался в комиссии по критике Союза писателей, в редакционном совете издательства "Советский писатель", в сценарной студии Министерства кинематографии.

Новое положение "скромного консультанта", члена редсовета, имело даже немалые преимущества перед открытыми формами борьбы. Оно скрывало от гласности, давало возможность затруднять выход к читателю новых произведений. Вот Левин строчит "закрытую рецензию" для издательства "Советский писатель" о книге патриотических рассказов Б. Полевого "Мы – советские люди", доносящих до нас правду незабываемых лет, подлинные были Великой Отечественной войны, и всячески пытается дискредитировать эту хорошую книгу:

"Индивидуальность автора я не могу в них уловить ни в чем. Они написаны в той общей, нивелированной, безличной манере, тем унифицированным языком, который не имеет отличительных особенностей".

Вот в другой рецензии о замечательной книге, высоко оцененной народом, - "Белая береза" М. Бубеннова Ф. Левин требует коренной переработки книги, якобы искажающей действительность. На конференции редакторов областных альманахов в Союзе писателей он, лицемерно хваля книгу за тему, однако, находит в ней отход от реалистического изображения жизненных героев и недостаток вкуса, и вообще "вещи, азбучно недопустимые".

Вот он на семинаре критиков "отечески-сурово" журит молодого критика из Пензы З. Гусеву за то, что она "увлеклась" содержанием романа Т. Семушкина "Алитет уходит в горы" и не заметила его слабостей. Слабости же эти, по мнению Левина, заключаются в том, что Семушкин продолжает в образах американцев... традицию буржуазного колониального романа! Это прямая клевета на произведение, которое своим идейным содержанием и всей системой художественных образов прямо противостоит лживой экзотической буржуазной литературе о "малых" народах, клевета на советского писателя, который в образе Чарли Томсона и других американских контрабандистов как раз разоблачает хищническую роль американских колонизаторов.

И вот, наконец Ф. Левин полностью раскрывает себя, как противник советской литературы, на осуждении журнала "Дальний Восток" в Союзе писателей, лживо обвиняя роман "Далеко от Москвы В. Ажаева в... безидейности!

"Не видно, чтобы автор ставил себе какие-то цели, хотел выразить какое-то свое отношение к чему-то и решить какой-то жизненный вопрос... Роман в наших глазах вырождается в описательство... В романе нет этой большой идеи. Конечно

(!?), я не могу считать всерьез, что идея романа показать, что стройка в тылу такого масштаба не менее важна, чем бои на фронте (!?)". Левин издевательски высмеивает патриотические стремления Алеши Ковшова, который рвется на фронт.

Естественные для советских людей разговоры о самом насущном и важном в их жизни – о производстве, о войне, о борьбе против фашизма безродный космополит считает нереальным, неестественным, презрительно называя эти разговоры "цитатами из передовой статьи" и паясничает перед собравшимися: "Если... я буду говорить о том, что советская власть – хорошая власть, а он (воображаемый собеседник. – А. М.) будет говорить, что у нас лучшая конституция в мире, то у нас разговора не выйдет, потому что мы оба это знаем"...

Так от охаивания отдельных произведений Ф. Левин приходит к замаскированным выпадам против всего советского образа жизни, против нашей партийно-советской печати, против советской литературы, правдиво отражающей действительность.

Уже из этих примеров видно, что "деятельность" Левина, опорочивавшего одно за другим лучшие произведения последних лет, была направлена на то, чтобы сбить молодых писателей с правильного партийного пути, ослабить патриотическое звучание нашей литературы. Его антипатии достаточно разоблачают неказистую фигуру эстетствующего злопыхателя и космополита. Но не менее ясно проявляется антипатриотическая сущность этого безродного космополита и в его симпатиях.

Это он на заседании комиссии по критике Союза писателей поднимает на щит гнилую повесть Н. Мельникова (Мельмана) "Редакция". На заседании секции прозы ССП он, захлебываясь от восторга, превозносит порочную повесть Э. Казакевича "Двое в степи".

Это Ф. Левин, превозносивший в одной из статей 1939 года "завоевания" эстетствующего формалиста Б. Пастернака, значения которых "недооценено нашей поэтической молодежью", услужливо составляет в 1947 году для издательства "Советский писатель" книгу "Избранного" Б. Пастернака.

В беседе с молодыми критиками из областей, в конце 1947 года, он возводит в образец антипатриотические писания Юзовского и Гурвича; он же ставит в пример эти писания студентам Литературного института.

Таков подлинный "творческий" облик Ф. Левина, почитавшегося, благодаря маскировке и увертливости, некоторыми благодушными людьми за персону "кроткую" и "незлобивую и даже как бы и фигуры не имеющую. Фигура имелась, и достаточно определенная. Это – фигура прожженного ура-космополита и эстета, травившего – сначала открыто, а потом исподтишка – все новое в советской литературе".

("Литературная газета", 1949, № 15 (19, февраль), с. 3).

"Хотя, как прежде, потолок, cлужа опорой новой клети…"

"…Тащил второй этаж на третий 

И пятый на шестой волок, 
Внушая сменой подоплек, 
Что все по-прежнему на свете, 
Однако это был подлог, 
И по водопроводной сети 
Взбирался кверху тот пустой, 
Сосущий клекот лихолетья…"

70 лет назад в СССР русскому народу было возвращено первенство в проведении количественных анализов рассола:

"Акад. Б. Юрьев

Первенство нашей техники

Профессор, доктор технических наук Н. И. Фальковский. "История водоснабжения в России". Издательство Министерства коммунального хозяйства РСФСР. 308 стр.

Великий русский народ всегда любил водные просторы. По мощным рекам нашей Родины развивались торговые сношения, распространялась русская культура. У рек и озер строились наши города-крепости. Народ всегда уделял водоснабжению большое внимание и создал весьма интересные самобытные устройства для этой цели. К сожалению, научная литература пренебрегала до сих пор ценным опытом прошлого.

Создавалось представление, что в то время, как Вавилон был славен своими каналами, Рим – акведуками, Франция – водопроводами и фонтанами, Германия – водоподъемниками и машинами, Англия – санитарно-техническим законодательством, только Русь, будто бы, ничего не внесла своего и все заимствовала у Запада. Этим лженаучным профашистским представлениям положен конец выходом в свет книги профессора Н. И. Фальковского. В ней автор сумел на основе богатого, весьма обстоятельно собранного и тщательно проанализированного фактического материала воссоздать бывшую до сих пор совершенно неизвестной картину состояния и развития техники водоснабжения в России за целое тысячелетие.

Опровергая установленное буржуазными историками представление, будто первые русские водопроводы появились позднее, чем в Западной Европе, лишь в конце XVIII века, проф. Н. И. Фальковский приводит материал советских раскопок древнего Новгорода на Волхове, где были водопровод, канализация и даже дренаж еще в XIV-XV веках. Впрочем, это и не удивительно. Ведь в Новгороде были мостовые на полтораста лет раньше первой мостовой в Париже.

Чрезвычайный интерес представляют водопроводы московского Кремля – потайной самотечный XV века "осадного ради сидения" и напорный 1633 года. Последний подавал воду машиной по свинцовым трубам в различные здания, обслуживал фонтаны, висячие сады и пруд во дворце, имел водоразборы на улицах. Водопроводы были в селе Коломенском под Москвой, в Киеве, в ряде монастырей.

В Кремле были также подземные водосточные каналы большого сечения.

Высокого совершенства достигли древние русские мастера в добывании глубоких подземных вод и захвате морской воды вдали от берега и на большой глубине для целей солеварения. Еще в XVI веке было написано руководство по бурению "Роспись, как зачат делат новая труба на новом месте". В нем 128 русских технических названий и выражений и ни одного иностранного. Это опровергает ложное заявление Шлаттера, будто буровой инструмент привозили в Россию из Англии и впервые он был применен якобы лишь в XVIII веке.

Проф. Н. И. Фальковский открыл большое количество имен древних русских мастеров и новаторов техники. Среди них – солевар Власьев, трубный мастер Руднев, водовзводного дела мастера Жерноков, Ерохов, водовзводного дела работник (подрядчик) Никитин, плотинного дела мастер Фефилов, колодезный мастер Максимов и многие другие.

Русские люди сами делали пожарные насосы (Василий Протопопов, Моисей Терентьев), давно применяли вороты, блоки, четочные водоподъемники, ступальные колеса, вертикальные насосы, знали практически гидрогеологию, вели количественные анализы соляного рассола.

Много нового открывает труд проф. Н. И. Фальковского. Совершенно неизвестно до сих пор было, например, то, что водостоки в Петербурге в первой половине XIX века превосходили прославленную парижскую канализацию по своим сечениям (которые доходили до 3,8 м) и своей длине.

Русские люди создали оригинальные методы бурения на воду, конструкции труб, способы очистки воды. Велики заслуги в развитии водоснабжения русских путейских инженеров – Н. П. Беспалова, А. И. Дельвига, отца и сына Белелюбских и др. Русская школа дала миру таких ученых, как Н. Е. Жуковский, приобретший впервые славу своими работами по гидравлическому удару в водопроводных трубах, В. Г. Шухов, известный работами по насосам и водонапорным башням наряду с нефтепроводами и крекингом нефти.

Богато и разнообразно содержание рецензируемого труда. Новизна и широта темы, обилие письменных и вещественных источников придают книге особый интерес. Этот ценный вклад в советскую науку открывает новую отрасль истории русской техники".

("Литературная газета", 1949, № 15 (19, февраль), с. 2).