"…Я тебе так мало
рассказала, -
Ты в тени меня видал едва!"
70 лет назад советским
людям нравились художественные произведения, в которых секретари партийной организации заражают себя чумой:
"А. Марьямов
Тень врага
К. Симонов.
"Чужая тень" Журнал "Знамя" № 1 за 1949 г.
В американских
журналах, газетах и книгах слова "мировая война" сопровождаются
римскими цифрами, как титулы королей: "Мировая Война I", "Мировая Война II". Теперь там все чаще и чаще
пестрят слова: "Мировая Война III", -
король умер, да здравствует король!..
В физических
лабораториях Окриджа "комиссия по расследованию антиамериканской
деятельности" произвела беспощадную чистку. Ученые, которые повинны лишь в
том, что они читают прогрессивные журналы и слушают речи Уоллеса, вышвырнуты из
американской науки. Король-война признает лишь ту науку, какая способна помочь
ему в массовом убийстве.
Дряхлый восьмидесятилетний
изувер сладострастно шамкает о том, как "Мировая Война III" покроет руинами материки и
"по меньшей мере, на столетие" парализует цивилизацию. Герострат,
впавший в детство, он нетерпеливо хлопает в сморщенные ладошки: развяжите войну
скорее, немедля, сию же минуту!.. Быть может, его вопли воспроизведены в
каком-нибудь "Вестнике психопатологии", как пример бреда,
сопровождающего старческое слабоумие? Ничего подобного! Статья озаглавлена
"Перспективы человечества"; она напечатана в журнале
"Горизонт",
прокламировавшем себя, как "башня из слоновой кости" воинствующего
буржуазного эстетизма и обратившемся в рядовой ДОТ на линии, возведенной
англо-американским империализмом. Автор этой статьи – Бертран Рассел – признан
философским столпом современной "западной цивилизации".
Воплощая
человеконенавистнический бред Рассела в беллетристические картинки, Олдос
Хаксли написал "утопический" роман "Обезьяна и естество". В
начале минувшей войны, напуганный гитлеровскими бомбами, Хаксли покинул свой
народ, дезертировал из Англии и прикинулся гордым отшельником в калифорнийской
пустыне. Теперь из своего комфортабельного скита с электрическим освещением,
газом и телефоном он накликает на мир американские бомбы. Действие романа
происходит в XXI веке.
Одичалые племена
- потомки горсточки
людей, чудом уцелевшей после "Мировой войны III", - бродят по опустошенной земле.
Империалистическая
буржуазия бредит войной в своих картинах и книгах, в своих философских
"теориях" и экономических трактатах.
Об этих коварных
происках нужно помнить всегда.
Помнить о войне - это значит выполнять проникнутый высшим
человеколюбием завет великого чешского гуманиста Юлиуса Фучика, воскликнувшего
перед смертью: "Люди, я любил вас! Будьте бдительны!"
Помнить о войне
означает: точно представлять себе, где хранят свой порох враги человечества и
всегда держать это опасное место под прожектором, во-время замечая и разоблачая
каждого, кто пытается высвободить смертоносную силу.
Передовая мужественная
и честная советская литература является таким прожектором, оберегающим
человечество от опасности. Яркий свет этого прожектора показывает в полный рост
прекрасные образы бойцов за грядущее счастье всех народов – образы советских
людей и их верных союзников. И тот же яркий свет беспощадно вырывает из мрака
фигуры врагов, разоблачает их вольных и невольных пособников, облегчает борьбу
за мир.
Пламенные слова Фучика
могут быть поставлены эпиграфом ко многим нашим книгам, стихам и пьесам. В том
числе могут они служить эпиграфом почти ко всему, что написано Константином
Симоновым.
Его новая книга стихов
называется "Друзья и враги". И с этой книгой стихов не только по
времени написания, но и по всему духу своему органически связана новая пьеса К.
Симонова – "Чужая тень", опубликованная в № 1 журнала "Знамя".
События, изображенные
в пьесе, происходят в советском научно-исследовательском институте
"большого университетского города", как определено в авторской
ремарке.
Но действие не
замкнуто в тесные рамки институтских кабинетов и квартир. В пьесе все время ощущается
то же дыхание раскаленного мира, которым насыщены стихи цикла "Друзья и
враги". "Чужая тень", которая легла на директора института
Сергея Александровича Трубникова (и чуть было не поглотила его совсем), это
тень "тигра из Сан-Франциско", одного из активных факельщиков
"Мировой Войны III",
разоблачению которого посвящено стихотворение К. Симонова в его цикле
"Друзья и враги".
События,
разворачивающиеся на протяжении шести картин пьесы, таковы:
В
научно-исследовательском институте, руководимом Трубниковым, производятся
успешные опыты по изготовлению нового препарата, при помощи которого можно
будет бороться со всеми болезнетворными микробами. Работа эта подходит к концу.
Молодой ученый, секретарь партийной организации института,
Григорий Иванович Рыжов
на самом себе проводит один из последних проверочных опытов: он заражает себя
чумой и прививает затем себе новооткрытую сыворотку.
Старый университетский
товарищ Трубникова, человек, далекий от науки, но всегда любивший погреться
чужою славой, Окунев привозит профессору письма от американских ученых, которые
просят поделиться с ними технологией открытия.
Исследования
Трубникова делятся на два этапа. Первый: предельное усиление заразности
микробов. И второй: получение микробов с ослабленной заразностью, необходимых,
чтобы изготовить препарат для прививок. Американцам не терпится заполучить в
свои руки первую часть.
Исполльзуя
посредничество Окунева, они прельщают Трубникова космополитической болтовней о
"мировой славе"; они болтают о гуманизме и высокую патриотическую
заботу о приоритете русской науки пытаются низвести до"мелких соображений
престижа".
Буржуазные пережитки
очень еще сильны в сознании Трубникова. Несмотря на то, что он уже пять лет
тому назад вступил в ряды большевистской партии, Трубников не научился еще
широко, государственно мыслить, не преодолел узкого индивидуализма. Он не
понимает, что кроется за словами Окунева.И отдает ему первуючасть своей
рукописи.
Но все люди, окружающие
Трубникова, - и сестра его Ольга Александровна, и дочь Лена, врач, недавно
демобилизованный из армии, и ближайшие сотрудники профессора – Саватеев и
Иванов, и муж Ольги Александровны, начальник большого строительства Макеев, -
все они, узнав о поступке Трубникова, стараются уничтожить тяжелые последствия
этого поступка и показать самому Трубникову, на краю какой пропасти он
очутился.
Каждый из этих людей,
близких Трубникову, посвятивших ему целые годы своего вдохновенного труда,
глубоко оскорблен поступком Трубникова. Жертвовать свои мысли, свое
вдохновение, даже свою личную жизнь, как то было у Ольги Александровны, можно
лишь человеку, в которого веришь, как в воплощение самых высоких идеалов. Для
каждого из них эти идеалы заключались в понятии, которое проще и сильнее всего
выражается тремя словами: "советский ученый-коммунист".
Таким они видели
Трубникова, несмотря на то, что отдельные недостатки его каждому из них были
давно уже ясны. Иванову претило чрезмерное славолюбие Трубникова. Слух Ольги
Александровны резало пристрастие брата к словам "мой институт",
"мои лаборатории"… И Лена, - она с детских лет своих узнала, как
умеет отец подавлять всех, кто попадает в его орбиту, и как эгоистически умеет
использовать обаяние своего, трубниковского таланта.
Но они считали это
частными недостатками профессора, верили, что от этих недостатков он сможет
избавиться и, как могли, помогали ему преодолеть в себе
буржуазно-индивидуалистические черты.
Поступок Трубникова,
бездумно передавшего американцам плоды своего и общего труда, был
предательством по отношению к каждому из людей, работавших вместе с
Трубниковым, как и по отношению ко всем советским людям. Он показал им полное
отсутствие партийности в облике этого ученого. Их идеал рухнул.
Все они страстно и
справедливо упрекают Трубникова, каждый со своей точки зрения. Но Макеев
оказывается первым, кто раскрывает смысл преступления Трубникова с подлинно
партийной зоркостью. Он показывает, что вина профессора – это вина перед
Родиной, перед историей, прогрессом, перед миром. Потому что заботу о мире и
его будущем осуществляет сегодня советский человек, который возложил на свои
плечи великую ответственность за счастье народов.
Макеев напоминает
Трубникову, что быть политиком – обязанность коммуниста. Он разговаривает с
профессором о низкопоклонстве.
" – Есть,
конечно, люди, которые готовы умиляться хоть ночному горшку, если он
заграничный, но это больше смешно, чем грустно. Нет, голубчик, есть другое
низкопоклонство, серьезное, от которого, кстати сказать, и ты не свободен. Оно
заключается в том, что люди думают, что тот, враждебный нам мир гораздо
благороднее, чем он есть; считают людей из того мира способными на гораздо
более высокие побуждения, чем те, на которые они способны; считают их мнимую
свободу действительной, их проданную капитализму совесть – чистой, а их
беззастенчивую рекламу своих достижений, талантов и умственных способностей –
правдивым зеркалом их жизни".
Узнав о рукописи,
переданной Окуневу, Макеев с той же прямотой и глубиною объясняет Трубникову,
как велика степень его вины перед своим народом.
Вот этот диалог между
ними:
Трубников: …Я хотел
передать только первую часть своей технологии, в которой нет ровно никаких
секретов. Я дал только технологию усиления заразности микробов, но я не дал
дальнейшего – технологии ослабления их для прививок.
Макеев: Дальнейшего? А
им и не нужно дальнейшего. Им вполне достаточно того, что вы им даете. Вы
уткнулись в вашу проблему и вообразили, что во всем мире все только и думают о
спасении человечества от болезней. А там, в их мире, о спасении людей думают в
десятую, в сотую очередь, а в первую очередь думают об уничтожении. Об
уничтожении нас. Им не нужны наши прививки. А если и нужны, то не для спасения
человечества, а для выколачивания из него денег, что они уже успешно делают со
всеми своими пенициллинами и стрептомицинами и что сделали бы и с вашими
прививками, попади они им в руки. Подарить ваше открытие этим торгашам – уже
преступление перед государством. Как вы не понимаете? Но вы решились сделать
вещь во сто раз более худшую: ваш метод приготовления чудовищно заразных
микробов, которые для вас только теоретическая ступень, для них будет их
военной практикой! Слепой вы человек!"
Окунев разоблачен, как
американский шпион. Накануне неизбежного ареста он кончает жизнь самоубийством.
А потрясенному
Трубникову Макеев рассказывает о своем разговоре с министром здравоохранения.
Трубникову предоставлена возможность честной работой искупить свою вину.
Такова главная линия
пьесы –умной, страстной и глубоко партийной.
В ней сказалось умение
К. Симонова крупными и выразительными штрихами рисовать разносторонние
человеческие характеры и сталкивать их в острых, напряженных конфликтах.
Характер Трубникова
раскрыт не только в его отрицательных проявлениях. В напряженной и мужественной
борьбе с чумою профессор показан так, что мы убеждаемся: нет, не из одного
только уважения к таланту и научным трудам принимали этого человека пять лет
назад в партию. Он не раз испытывал на самом себе действие опасных микробов,
проверяя результаты своих работ. Он, когда это нужно, соглашается, чтобы дочь
его пошла в чумной изолятор. И в конце пьесы мы верим, что Трубников
действительно понял свою вину и всем трудом своей жизни будет стремиться
оправдать великодушное доверие правительства.
Андрей Макеев –
неутомимый созидатель: трудовой долг бросает его то в тайгу, то в пустыню, и
там, где он прошел, возникают новые города, загораются огни домен, изменяется
лицо советской земли. Быть может, более, чем кто-либо другой из числа
действующих лиц, - Макеев сродни излюбленным героям прежних пьес К. Симонова.
Зритель давно уже
полюбил герое, с которыми знакомил его в своих пьесах Константин Симонов, щедро
и полно раскрывая богатый внутренний мир советского человека.
Отличная лепка
образов, уверенное драматургическое мастерство, точный и яркий язык – эти
качества с настоящей силой проявились в пьесе "Чужая тень".
В маленкой группе
людей, действующих в этой пьесе, К. Симонов сумел показать великолепные,
неповторимые черты нашего социалистического общества, которое борется за
каждого советского человека и оберегает его от ложных шагов, уводящих на
опасные тропы.
Тенью чужого,
человеконенавистнического, подлого и своекорыстного мира предстает в пьесе
Окунев. Его американские хозяева не появляются на сцене, но мы все же ясно
видим их – по той тени, которая на миг прошла перед нами.
Это они, которых так
хорошо знает и священной ненавистью ненавидит писатель, - они и есть сегодня
самая страшная чума, угрожающая человечеству.
От этой чумы охраняет
народы мира Советский Человек.
Он – порука тому, что
бредовые "утопии", подобные кликушескому карканью Рассела и Хаксли,
никогда не осуществятся.
Свет Кремля, ведущий
советских людей от подвига к подвигу, - порука тому, что мир действительно
получит то счастье мирного творческого труда, к которому он так страстно
стремится.
И чтобы человечество
на пути к этому счастью не оказалось застигнутым врасплох врагами, - страстно и
проникновенно обращается к нему наша литература:
- Люди, будьте
бдительны!"
("Литературная
газета", 1949, № 33 (23, апрель), с. 3).
