"Нету прекрасней любви нашей к миру…"

"… Слитно стучат коммунистов сердца.

Слышат народы в пространстве эфира

Сталина имя, родного отца".

65 лет назад не обделены были произведениями на современном материале советские любители театрального искусства:

«Алексей Самсония

Начало борьбы

Пьеса в одном действии

Разрешено к постановке. ГУРК № 318.51

Действующие лица:

1. Жульен.

2. Эжени.

3. Фолли.

Действие происходит в Бельгии в наши дни.

Бедно обставленная комната с открытым окном, выходящим на улицу. На стуле сидит Фолли. Вечереет. Где-то на рояле разучивают гаммы. Входит Эжени.

Эжени. Вы тоже ждете Жульена, мадемуазель?

Фолли (вскакивает со стула). Фолли. Меня зовут Фолли. Да, мадемуазель. Я жду господина Жульена. Ему давно следовало бы вернуться. Уверяю вас.

Эжени. Посмотрите в окно, Фолли. Может быть, господин Жульен уже идет.

Фолли (смотрит в окно). Улица совсем пустая. Ах, нет. У подъезда два полицейских.

Эжени. Собаки.

Фолли. Как вы сказали?

Эжени. Вы соседка господина Жульена?

Фолли. О, что вы, мадемуазель. Господин Жульен наш жилец. Очень хороший человек. Он уже два месяца не платит за квартиру и моя хозяйка прямо из себя выходит. Но сегодня он защищает диссертацию. Он будет ученым, мадемуазель. Правда, на скамейках перед зданием Брюссельского университета ночует много ученых, но чем черт не шутит, говорит хозяйка. Господин Жульен холост, а у хозяйки дочь. У каждого свои расчеты, мадемуазель. А, знаете, к подъезду подъехала машина с полицейскими.

Эжени. Собаки.

Фолли. Как вы сказали?

Эжени. Что могло случиться?

Фолли. Неужели опять облава?

Эжени. Вероятно.

Фолли. В наше время ни у кого нет столько работы, как у полицейских. Уверяю вас. А вот и господин Жульен идет.

Эжени. Отлично.

(С улицы доносятся свистки полицейских, крики).

Фолли. Ай!

Эжени. Что там?

Фолли (смотрит в окно) . Полицейские останавливают движение и загоняют прохожих в подъезды. Они, как всегда, грубят, мадемуазель. Пастухи из нашей деревни гораздо вежливее обращаются с деревенской скотиной. Можете мне поверить, мадемуазель. Я всегда этим интересовалась. Ах, мадемуазель, доить коров – это моя слабость. На свете нет большей радости. Уверяю вас. У нас была собственная корова. Она была пегой и ее звали Пуатье. И нам ее пришлось продать, мадемуазель. Вы представляете, как я ревела. Но отцу нечем было платить за аренду земли. Правда, потом пришлось продать и землю.

Эжени. А потом пришлось приехать в город на заработки?

Фолли. Увы, мадемуазель. Хозяйка заставляет меня работать от зари до зари. Она платит мне за это сущие гроши и почти целиком высчитывает их за разбитую посуду. Это моя вторая слабость – бить посуду. Хозяйка всегда кричит при этом: «Деревенщина!» (вздыхает). Как видите, не совсем веселая жизнь, мадемуазель. Но мой дядюшка Пьер любил говорить, что после дождичка всегда бывает солнце.

Эжени. Конечно, Фолли.

Фолли. Вы тоже так думаете, мадемуазель? Но этот дождичек что-то слишком затянулся. Ему не видно конца, мадемуазель.

(С улицы снова доносятся свистки полицейских, крики).

Фолли. Ай!

Эжени. Что там еще?

Фолли (смотрит в окно). Какой-то прохожий пытается пройти, но его уже схватили. Глупый. Ему надо было свернуть в переулок.

Эжени (подходит к окну, смотрит). Разве из этого переулка есть выход?

Фолли. Нет, но там есть проходной двор.

Эжени. Который по счету?

Фолли. Кажется третий.

Входит Жульен.

А вот и господин Жульен.

(Жульен останавливается в дверях, прислонившись к косяку, закрывает глаза. Пауза).

Господин Жульен!.. Вам плохо?

Жульен. Нет. (Не замечая Эжени, медленно подходит к креслу, садится, опустив голову и бессильно свесив руки). Я устал, Фолли. Я целый день бродил по городу и устал.

Фолли. Господин, Жульен… вы провалились?

Жульен. Официальные оппоненты назвали мю диссертацию блестящей.

Фолли. Но тогда… что же?

                              Пауза

Эжени. (Подходит к Жульену, кладет руку ему на плечо). Жульен…

Жульен. (Поднимает голову). Эжени. (Хочет встать)

Эжени. (Удерживает его). Сиди.

Жульен. Эжени… Бог ты мой… Ну, конечно, это ты… Наша маленькая Эжени.

Фолли. Но, господин Жульен… Хозяйка ждет – не дождется вашего прихода, ей не терпится получить плату за квартиру.

Жульен. Она зря ждет.

Фолли. Представляю, как она начнет кричать. Н вы не обращайте внимания, господин Жульен. Мой дядюшка Пьер всегда говорил, что когда хозяева кричат – надо отплевываться. А лучше всего, если мы скроем вас от хозяйки. А там будет видно. Я еще поднимусь к вам, господин Жульен, и мы посоветуемся. До свидания, мадемуазель.

Эжени. До свидания, Фолли.

Фолли. Как видите, мадемуазель, дождичек все идет, а солнца все не видно (быстро выходит).

Жульен. Мне очень жаль, Эжени, что ты пришла именно сегодня.

Эжени. Вчера было лучше?

Жульен. Вчера была надежда. А когда у человека есть надежда, - даже ночь кажется ему днем.

Эжени. У человека должна быть цель, Жульен. И тогда он пройдет к ней сквозь ночь.

Жульен. О! Я вижу, наша маленькая Эжени стала философом.

Эжени. А где твои,

Жульен. Отцу со всей семьей пришлось переехать в провинцию, но и там не сладко. Старый часовщик пишет, что его время истекло. Ты знаешь, мне даже нечем тебя угостить.

Эжени. (Садится, берет его руки в свои). Жульен. Милый Жульен. Помнишь, как ты злился, когда я называла тебя книжным червем?

Жульен. А твой старый школьный учитель каждый раз воздевал руки к небу и говорил: «На свете может быть только одна Эжени Барбье. Двух – свет бы не выдержал».

Эжени. А знаешь, мы не виделись с самого окончания школы. С нашей прощальной вечеринки.

Жульен. Помнишь, как было славно? Нам удалось раздобыть бутылочку вина и Анри совсем опьянел. Он уверял всех, что видит зеленого чорта.

Эжени. А ты сказал прекрасную речь. Помнишь, ты сказал, что мы все

должны стать такими, как горные проводники, которые ведут людей через горные перевалы, по неведомым тропам и выводят их к сверкающим вершинам.

Жульен. Наивная юность.

Эжени. А Жак изо всех сил делал Мими глазки и пел…

Жульен. Подожди. Что же он пел?

Эжени (напевает). «По всей Бельгии не сыщешь ты такого молодца».

Жульен (подхватывает). «Это я, это я…» (смеется). Ну, вот, я пою и даже смеюсь. Ах, Эжени, Эжени. Годы прошли, а ты по-прежнему умеешь развеселить «этого книжного червя» Жульена.

Эжени. Теперь ты расскажешь, что с тобой случилось.

Жульен. Это неважно.

Эжени. Жульен… Я скоро уйду…

Жульен. Куда? Это жаль.

Эжени. Но прежде я должна узнать, что случилось.

Жульен. Лучше споем то, что пел Жак. (Запевает). «По всей Бельгии не сыщешь»…

Эжени (берет его под руку, вкрадчиво). Жульен…

Жульен. От этой песенки мне становится легче. Как будто я снова сижу на нашей прощальной вечеринке и будущее кажется мне, как вечернее небо – таинственным, но ясным.

Эжени. Жульен… Прошу тебя…

Жульен. Ты всегда умела узнавать то, что хотела.

Эжени. Я вижу, что тебе трудно, Жульен. И тебе станет легче, когда ты расскажешь. Гораздо легче… Может быть, я смогу тебе помочь?

Жульен. Мне никто не сможет помочь.

Эжени. Ты думаешь?

Жульен. Это конец.

Эжени. Даже так?

Жульен. Я избрал темой моей диссертации историю второй мировой войны. Я кропотливо изучал исторические факты и обобщал их со всей объективностью и беспристрастием историка. Но на первой же консультации мой профессор торопливо сократил все места, в которых говорилось о великой миссии русских в этой войне. Он с особенным испугом перечеркнул именно эти слова: «великая миссия». Он с еще большим испугом вычеркнул все, что говорилось о тех, кто пытался помешать победе русских: о Черчилле и других. Профессор посоветовал расширить и превознести все, что касалось союзников, - если нужно, даже подтасовывая факты. Он старался не смотреть мне в глаза и сказал на прощание: «Увы, мой мальчик». Потянулись тяжелые, мучительные месяцы. Я пытался отстоять мое право на правду, но все было тщетно. Я пытался найти золотую середину, но это оказалось невозможным. Наконец, профессор отобрал у меня диссертацию и сказал, что он сам отредактирует ее. Он сказал, что ему жаль моих родителей, жаль долгих лет нужды и лишений, которые сопутствовали моему учению. Он сказал, что не хочет, чтоб его лучший ученик кончал жизнь самоубийством. Я не мог больше сопротивляться. Я устал, смертельно устал и мной овладело какое-то тупое равнодушие. Но на защите диссертации, когда я слушал хвалебные речи моего профессора и других официальных оппонентов, когда я смотрел на довольные лица господина ректора и господ из министерства просвещения, я понял, что все-таки не смогу стать

подлецом. И я выступил. Я выступил против собственной диссертации. Я сказал о великой миссии русских, которые спасли мир от нацизма. Я сказал, что это факт, исторический факт, а историю нельзя подделывать. Я сказал о низости Черчилля и всех тех, кто мешал русским. Я говорил об этом со всем беспристрастием историка и со всей силой убеждения, на которую был только способен. Когда я окончил, студенты вскочили со своих мест и устроили мне овацию. Их вывели из аудитории. У представителей из министерства просвещения был такой вид, как будто их ошпарили кипятком, а у господина ректора нервно поддергивались губы. Стояла большая и тяжелая тишина. Ко мне подошло несколько профессоров. Они молча пожали мне руки и вышли. Остальные покидали аудиторию точно воры, которых застигли на месте преступления. И когда уходил мой профессор, мой учитель, я хотел к нему подойти, но он убежал от меня, как побитая собака… собака… собака…

                         Пауза

«Вы неплохой историк, но плохой политик», - сказал мне на прощание господин ректор.

Эжени. Подлец.

Жульен. Вот и все.

Эжени. Ты жалеешь о том, что сделал?

Жульен. Нет, Эжени. Тысячу раз нет! Лучше лишить себя куска хлеба, но остаться честным. И если б понадобилось – я снова бы сделал то же самое.

Эжени. Отлично, Жульен… Но почему ты сказал, что это конец?

Жульен. Если хочешь, назови это началом конца.

Эжени. Ведь ты смело вступил в битву за правду.

Жульен. Чепуха.

Эжени. Что?

Жульен. Пышная фраза. Я не вступал ни в какую битву. Я просто-напросто не мог лгать и остался ни с чем.

Эжени. А профессора, которые молча пожали тебе руку?

Жульен. Они выполнили долг честных людей. Правда, молча, но выполнили.

Эжени. А студенты, которые окружили тебя в коридоре?

Жульен. Откуда ты знаешь?

Эжени. Ведь они встретили овацией твое выступление.

Жульен. Ну, да. Это верно. Они окружили меня в коридоре. Это было трогательно. Незнакомые юноши и девушки жали мне руку и говорили возвышенные слова. Это было очень трогательно, но из этого ровно ничего не следует.

Эжени. Жульен, Жульен. Ты сам не понимаешь того, что ты сделал.

Жульен. Эжени. Наша маленькая восторженная Эжени...

Эжени. Ты не понимаешь, потому что у тебя нет цели, к которой надо итти.

Жульен. Я вижу, что ты осталась все той же Эжени. Немного наивной и слишком романтичной...

Эжени. Историк, который понимает исторические события, должен понимать собственные поступки.

Жульен. Не говори смешных слов. Жизнь есть жизнь. А она выглядит далеко не так, как нам представлялось на нашей прощальной вечеринке.

Эжени. Жульен...

Жульен. Сегодня я попал в тупик, из которого нет выхода. У меня ничего не осталось... кроме долгов и ощущения пустоты. Щемящей пустоты.

Эжени. Что ж дальше?

Жульен. Пустота.

Эжени. Жульен!

Жульен. Не кричи! Я не терплю, когда кричат.

Эжени. А я не терплю, когда говорят глупости.

Жульен. Эжени... Наша маленькая,пылкая Эжени.

Эжени. Начать борьбу и говорить о щемящей пустоте, это больше, чем глупо.

Жульен. Ты никак не хочешь понять, что я не начинал никакой борьбы.

Эжени. Я ожидала от тебя совсем другого.

Жульен. Жизнь есть жизнь, Эжени, и с эти ничего не поделаешь. Романтика, безусловно, эффектна, но ты, верно, не знаешь, что сталось, например, с нашим Жаком. С нашим умным, талантливым Жаком, который был первым учеником в школе и пел такую веселую песню на нашей прощальной вечеринке.

Эжени. Я встретила его. Он был в лохмотьях и докуривал брошенную кем-то сигарету. Он третий год не может найти работы.

Жульен. Вот видишь. А Мими? Наша нежная Мими, которая мечтала стать художницей? Она поступила кельнершей в какой-то бар, и пьяные американские офицеры швыряют ей в лицо тарелки.

Эжени. Страшно.

Жульен. Я вряд ли сумею назвать человека, который был на нашей прощальной вечеринке, и смог устроить свою жизнь так, как хотел.

Эжени. Если не считать Этьена.

Жульен. Ну, ему повезло уже тем, что он родился сыном коммерсанта.

Эжени. В этом все и дело.

Жульен. Говорят, он сделал головокружительную карьеру и даже ездил в Вашингтон.

Эжени. Этьен всегда был лизоблюдом и продажной душонкой.

Жульен. Одним словом, Эжени, жизнь есть жизнь и ни Анри, ни Мими, ни я, ни тысячи таких, как мы, ничего не могли с этим поделать. Перед нами глухая стена и у нас нет дороги в будущее.

Эжени. Но, Жульен...

(С улицы доносятся крики, полицейские свистки, выстрел).

Жульен (вскакивает). Это становится невыносимым! (быстро подходит к окну, закрывает его). Ты же видишь, что творится вокруг нас, Эжени, и меня просто удивляет твоя милая наивность и немного смешная романтичность (подходит к ней, обнимает ее за плечи). Как отец?

Эжени. Он давно умер.

Жульен. Что? О! Эжени... Прости... Я не знал... Я думал... Тебе, наверное, пришлось очень трудно...

Эжени. Мне мешала моя милая наивность и немного смешная романтичность.

Жульен. Ты не должна обижаться. Я не знал... Я был уверен... Представляю, как тебе пришлось трудно.

Эжени. Я увидела жизнь такой, какая она есть на самом деле.

Жульен. Еще бы!

Эжени. Она состояла из равнодушных, однообразных ответов – «нет работы!», и страха, панического страха услышать завтра то же самое.

Жульен. Бедная Эжени.

Эжени. Но мне все-таки повезло.

Жульен. Каким образом?

Эжени. Мне удалось устроиться работницей на завод.

Жульен. Отлично, Эжени!

Эжени. Мне, действительно, повезло. Среди товарищей по работе я нашла настоящих друзей. Они научили меня понимать жизнь именно так, как ее следует понимать. Они научили меня многому. Можно сказать, что я тоже окончила университет, Жульен. Правда, несколько иной, чем тот, который окончил ты.

Жульен. Когда человек доволен тем, что имеет, значит он счастлив. Я очень рад за тебя, Эжени... Ты как-никак устроена...

Эжени. Не торопись. Меня вышвырнули с завода.

Жульен. О, Эжени!

Эжени. Я попала в черный список.

Жульен. Что ты говоришь! Это ужасно!

Эжени. В тот день я вернулась домой точно так же, как ты вернулся сегодня в эту бедную, чердачную комнату. Но я вернулась не для того, чтобы сидеть, опустив руки и не знать, что делать дальше.

Жульен. Вот как...

Эжени. Как видишь, у меня нет никакой щемящей пустоты в сердце, у меня есть цель, к которой я иду.

Жульен. Что за цель?

Эжени. Я не случайно вспомнила твою речь на нашей прощальной вечеринке.

Жульен (улыбается). Уж не хочешь ли ты сказать, что ты все-таки стала, как горные проводники, которые ведут людей к сверкающим вершинам?

Эжени. Я не привыкла говорить о себе так красиво и так романтично. Я просто начала борьбу за счастье моего народа. Я пробиваю глухую стену, о которой ты говорил. Я пробиваю дорогу в будущее.

Жульен. Каким образом?

Эжени. Каждый волен выбирать тот путь, который покажется ему наиболее правильным. Я, например, вступила в компартию.

Жульен. Ты? (Испуганно встает). Эжени... Внизу полиция...

Эжени. Я знаю.

Жульен. Если они преследуют тебя, то надо бежать... Эжени... Разве можно сидеть и разговаривать, когда они, может быть, уже поднимаются по лестнице.

Эжени. Сядь.

Жульен. Ты безрассудна.

Эжени. Сядь же.

Жульен. Но, Эжени... (Нерешительно садится). Почему тебя преследуют? Что ты сделала?

Эжени. Меня еще никто не преследует. (Смотрит начасы). Они начнут преследовать меня через час.

Жульен. Что такое?

Эжени. Они оцепили не только этот дом, Жульен. Они оцепили все дома, все улицы, прилегающие к трассе, которая идет от аэродрома. Но мы все-таки прорвемся. Мы прорвемся, несмотря ни на что!

Жульен. Куда?

Эжени. Через час на Брюссельский аэродром приземлится самолет. Через час уже совсем стемнеет. Как видишь, они предпочитают ночь дню.

Жульен. Кто «они»,

Эжени. Американский командующий и сопровождающие его бывшие гитлеровские генералы.

Жульен. Ах, вот что...

Эжени. Через час мы прорвемся к бульвару Коэн. Мы преградим им путь и крикнем: «Долой войну!». Мы крикнем: «Только мир и дружба с Советским Союзом!»

Жульен. Коммунисты всегда поражали меня своим бесстрашием.

Эжени. Нет, мы будем не одни на бульваре Коэн, Жульен. С нами будут честные люди самых различных убеждений и самых различных взглядов. Мы вместе должны преградить путь войне. Мы вместе должны разбивать ложь, к, которой опутывают народ. Мы должны разбивать эту ложь так же смело и решительно, как это сделал сегодня ты.

Жульен. Я? При чем здесь я? Ты,кажется, приписываешь мне героические поступки, которых я не совершал и не смог бы совершить. Я скромный историк и никогда не обладал качествами политического борца... И вообще, вся эта история с моей диссертацией – такой незначительный случай. Даже не стоит вспоминать.

Эжени. Я пришла к тебе от имени моих товарищей, Жульен.

Жульен. Что такое?

Эжени. Они просили меня передать тебе чувство глубокого уважения.

Жульен. Эжени! Что ты говоришь, Эжени... Ты сама не знаешь, что говоришь.

Эжени. Если б ты знал, как мне было радостно принимать это почетное поручение. Как я гордилась моим старым школьным товарищем Жульеном.

Жульен. Эжени… Постой… Откуда… откуда вы узнали о моем выступлении?

Эжени. Если ты прочитаешь вечерние газеты, то увидишь, что вызвал лютую злобу одних и искреннюю радость других.

Жульен. Эжени! (Хватает ее за плечи). Этого не может быть, Эжени?

Эжени. Все честные люди с благодарностью произносят твое имя.

Жульен. Эжени! О, Эжени…

Эжени. Твое выступление стало политическим актом, Жульен. Оно стало частицей общей борьбы.

Жульен. Постой… Эжени… Постой. (Закрывает лицо руками).

Эжени. Большой мир лежит перед тобой, Жульен. Большой мир с его большой судьбой. И нить этой большой судьбы проходит через твою маленькую Бельгию. Она ждет, чтобы ты взял эту нить в свои руки и продолжил то, что сегодня начал.

                                Пауза

(Осторожно дотрагивается до его плеча). Жульен…

Жульен. (Отнимает руки от лица). Да?

Эжени. Мне пора.

Жульен. Эжени… Но как ты пройдешь, Внизу полиция.

Эжени. Погаси свет.

Жульен. Сейчас. (Торопливо гасит свет).

Эжени. (Подходит к окну, открывает его). Уже совсем стемнело, Жульен.

Жульен. (Торопливо подходит к ней). Да, да. Стемнело.

Эжени. Но ведь это не страшно, не правда ли? Мы все равно пройдем сквозь ночь. Все равно. (Смотрит в окно). Из этого переулка нет выхода, но там есть проходной двор.

Жульен. Да, да, Эжени.

Эжени. Третий по счету.

Жульен. Переулками можно добраться до твоей школы, оттуда недалеко до бульвара Коэн. Но если тебя заметят?

Эжени. (Протягивает ему руку). Мне было очень радостно повидаться с тобой, Жульен.

Жульен (пожимает ей руку). Эжени…

Эжени. Я верю, что в конце концов ты будешь не только писать историю, - ты будешь ее создавать, Жульен.

Жульен. Прощай, Эжени.

Эжени. До свидания. (Быстро выходит).

               Жульен остается у окна. Пауза. Входит Фолли.

Фолли. Господин Жульен… Где вы?.. Зажгите, пожалуйста свет… Господи, я боюсь…

Жульен. Вот она!

Фолли. Кто?

Жульен. Скорей, Эжени… Скорей же…

Фолли. Что там происходит, господин Жульен?

Жульен. Скорей же, Эжени…

Фолли. Господин Жульен… Я сейчас умру от страха.

Жульен. Все, теперь все. Она прошла в переулок и они ее не заметили (включает свет).

Фолли. Это та самая дама, которая была у вас?

Жульен. Она очень хороший человек, Фолли.

Фолли. Мне она тоже понравилась, господин Жульен.

Жульен. Она рискует своей жизнью ради таких, как мы с тобой, Фолли.

Фолли. Да что вы, господин Жульен? Подумать только! (С улицы доносятся свистки полицейских, крики).

Фолли. Ай!

                             (Оба бросаются к окну).

Жульен. (Вздохнув с облегчением). Я думал, что это из-за нее.

Фолли. (смотрит в окно). Ему, видно, не терпелось пройти. Бедняга. Они волокут его, как куль с мукой. Какие свиньи! Но, господин Жульен… Про вас написано в газете. Швейцар показал нам вечернюю газету. Разве вы не знаете об этом?

Жульен. Знаю, Фолли.

Фолли. Хозяйка прямо из себя выходит, господин Жульен. Она кричит, что не станет держать у себя в доме агента Москвы… Говоря по правде, вы их здорово отделали, господин Жульен. Мой дядюшка Пьер с удовольствием пожал бы вам руку, господин Жульен. Уверяю вас. Но что вы теперь будете делать?

Жульен. Что я теперь буду делать? Это очень серьезный вопрос, что я теперь буду делать?

                                  Пауза.

Фолли. Господин Жульен…

Жульен. Вот что – я пойду.

Фолли. Хозяйка ждет вас, господин Жульен.

Жульен. Я пойду на бульвар Коэн.

Фолли. На бульвар Коэн? Но господин Жульен…

Жульен. Скажи хозяйке, Фолли, что я пошел прогуляться.

Фолли. Но, господин Жульен, вас могут заметить. Вас тоже поволокут, как куль с мукой, господин Жульен. Чего доброго, поднимут стрельбу. От них можно ждать любой гадости, господин Жульен. Уверяю вас. Дался вам этот бульвар Коэн!

Жульен. Погаси свет.

Фолли. Что? Сейчас. (Гасит свет).

Жульен (подходит к окну, смотрит в него). В этом переулке есть проходной двор, третий по счету.

Фолли. Да, господин Жульен.

Жульен. Уже совсем ночь, Фолли.

Фолли. Да, господин Жульен. Ночь.

Жульен. Ну, что ж… Надо пройти сквозь нее.

Фолли. Как вы сказали?

Жульен. До свиданья, Фолли!

Фолли. Осторожней, господин Жульен.

                         Жульен быстро выходит.

(Ему вслед). Я буду следить за вами, господин Жульен.

(Пауза. Фолли напряженно смотрит в окно). Вот он! Скорей же, господин Жульен… Ах, эти проклятые полицейские… Скорей же… (Вздохнув с облегчением, медленно закрывает окно). Прошел.

                                                    ЗАНАВЕС.      

("Восточно-Сибирская правда", 1951, № 213 (9, сентябрь), с. 3).