"Нас ребята приглашали на строительство в тайгу..."

"... Я сказала: жить на стройке без театров не могу!"

50 лет назад простые советские люди так увлеклись хоровым пением, народным театром и всякого рода художественной самодеятельностью, что это частенько приводило ко всевозможным перегибам и извращениям: "Пусть два человека решили стать мужем и женой, но это еще не значит, что впереди у них полная безоблачность, счастье без единой тучки. Как ни говорите, два разных характера, две разных натуры, да и жизнь ставит порой свои серьезные испытания. Однако зачастую все перемалывается, о плохом стараются не вспоминать, зато хорошее берегут, хранят, ценят. И как же тяжело бывает, если даже память не может удержать уже ничего доброго, все застлано сплошной пеленой неприятных, тяжелых часов размолвок, ссор, скандалов. Именно так получилось у Марии Савельевны Коклягиной. Ее многие знают на комбинате. Сколько раз на сцене видели эту невысокую кареглазую женщину, слышали ее голос, сильный и чистый. Она и сейчас руководит хоровыми кружками в обжимном цехе, слябинге. Умеет Мария Савельевна держать себя в руках. Руководителю хора нельзя показывать своего настроения, ведь он должен разучить с хористами не только партии, но и передать характер самой песни, то лирической, то шуточной. Как тут будешь стоять перед хором с печальной миной, поникшими плечами. Но кончаются занятия, выходит Мария Савельевна за ворота завода и не узнать ее: грустная, утомленная, с потухшим лицом, кажется, какой-то груз тянет, пригибает ее. Чем ближе к дому, тем сильнее волнение проступает на ее лице. Вот и дом. Толкнув дверь, она останавливается на пороге - так и есть, мужа дома нет. Часы ожидания тянутся мучительно долго, где-то далеко за полночь слышатся нетвердые шаги. Грузная фигура вваливается через порог и прямо в пальто тяжелым кулем сваливается среди кухни. Это в лучшем случае. А зачастую у пьяного мужа появляется желание выместить на ком-то злобу и обиду за неустроенную, как он сам считает, неудачливую жизнь. На ком выместить расходившуюся бурю? Подходящим объектом оказывается жена. Начинаются придирки. Разбушевавшийся муж в словах не стесняется. Пускай проснулись дети, пускай в открытые окна нецензурная брань доносится до соседей, ему и дела нет. Но одних оскорблений ему кажется мало, в ход пускаются кулаки. Сильный, здоровый мужчина буквально звереет. Хорошо, если оказываются рядам посторонние, которые как-то могут вмешаться, сбегать за дружинниками. И тогда появляются документы вроде этого, составленного начальником штаба дружины Н. И. Петровым, дружинницей Е. Л. Грушо-Новицкой: "К т. Коклягину мы приходили несколько раз для усмирения. Он систематически буянит в семье. На жену и детей набрасывается с ломом, топором. С этими инструментами мы и застали его дома, так он нас встретил в дверях. До двух часов ночи проуговаривали мы его, убедив дать расписку, что он будет вести себя как положено. Однако Коклягин продолжает дебоширить. Не стесняясь нашего присутствия, набрасывается на жену и тестя драться"... На усадьбе у дома Коклягиных разбит великолепный сад. Летом там благоухают великолепные цветы. Мария Савельевна вырастила даже грецкий орех и виноград. Вся эта работа кажется Коклягину смешной, никчемной возней. Он чурается ее. Ему ли рыться в черноземе с его артистической душой человека, "отдающего всего себя сцене, святому служению искусству". Впрочем, опять-таки это все в прошлом. Когда-то после каждого выступления на сцене самодеятельного театра Николая Тимофеевича Коклягина встречали шумными аплодисментами. В создании каждой роли находил сн какие-то свои оттенки, интонации. Трудно сказать что-то о таланте, но способности безусловно были. Была возможность перейти и на профессиональную сцену, стать руководителем самодеятельного коллектива. И всего, этого нет. Из всех ролей оставалось только одно создание - Шмага в пьесе (А.)Н. Островского "Без вины виноватые". Это единственный багаж, единственное достояние, оставшееся от прошлого. В этой одной роли Коклягин пока выступает в народном театре, имеет успех. Потопил человек в водке свою судьбу, свое будущее, а сейчас топит и счастье, топчет, отравляет жизнь детей, жены. Ничего ему не дорого, ничего ему не жаль. Но, как ни странно, в цехе он имеет авторитет, хоть там уж ни для кого не секрет его поведение в семье. Довольно снисходительно поглядывают на ремонтно-строительном участке обжимного цеха на его кое-какие отклонения и по работе. Ежегодно он получает путевки на курорт, возможность диетического питания. Здесь все еще не закатилась звезда его былой славы. Еще бы! Ведь, когда нужно, он сможет выступить на цеховом вечере самодеятельности, подготовить и поставить небольшой отрывок, скетч..."