"Идешь ли по грибы или на лыжах..."

"...прямым путем или тропинкой вкось,—

рябининка, снежинка, каждый рыжик
просвечивают стеклышком насквозь".

55 лет назад в СССР воздух Родины был чист, а глаза её— внимательны и добры:

"За грибами вокруг света

Как попал в Америку и вернулся домой Григорий Сарапушкин

Все началось 6 августа, то есть четыре месяца назад. Где-то неподалеку от поселка Лаврентий, что на Чукотке, от берега отчалила лодка. Она была самодельной: каркас из труб, обтянутый моржовой шкурой. Но на корме блестело два мотора. Обитатели этих суровых мест знают: со стихией не шутят. И если приходится встречаться с тундрой или с морем, надо глядеть в оба и быть ко всему готовыми.

Маршрут у путешественников был несложен—на другую сторону лимана. Цель еще проще: набрать грибов, которые как раз в августе появляются под карликовыми березками.

Тот, кто сидел на корме у руля, был постарше. Ему 37 лет, зовут Петром Калитенко. Другой — помоложе — 30-летний Григорий Сарапушкин. Они были не то что друзья, но работали вместе и изредка Петр с женой заходили в гости к Сарапушкиным.

— Поедем за грибами,— предложил Петр.

— Давай!— согласился Григорий.

И оба не знали, куда приведет начатый ими путь.

Чтобы идти быстрее, поставили сразу два мотора. Поднялся ветер. Вдруг все вокруг заволокло густым туманом.

— Ты компас взял? — спросил Григорий Петра.

— Забыл. Ну да ладно, будем идти прямо.

Внезапно заглохли оба мотора.

— Петр, ты зачем заглушил их?

— Я не глушил. Они сами.

Втащили моторы в лодку, стали осматривать, разбирать, проверять искру.

Возились часа три. Наконец один мотор починили. Григорий взялся за другой, а Петр опять сел за руль. И тут Григорий заметил, что лодку стало здорово швырять.

— Мы в открытом море!

Сколько времени прошло — трудно сказать. Часы, отсырев, остановились. Лодка разбухла, набрала воды. Тряпки, сумки, пакеты с едой — все плавало вокруг Григория. "Еще час — другой поболтаемся — и конец",— думал он.

Так же внезапно, как он и наступил, туман стал рассеиваться. На горизонте показались сопки. "Наверное, нас снесло на юг",— подумал Сарапушкин.

Мотор снова глох и снова, чихнув, начинал толкать лодку туда, к синеющему берегу. Появились какие-то постройки.

— Поселок! Люди! — воскликнул Калитенко и передал Григорию бинокль.

— Да, но какие-то не наши дома! —проговорил Григорий, вглядываясь в приближающийся берег.

— Да, это Аляска, — задумчиво произнес Петр. — Значит, пересекли... Что же, делать нечего, будем причаливать.

Лодка еле держалась на воде. Оба были измучены, мокрые, озябшие и голодные.

Когда они вышли на берег, к ним подошел эскимос, он ничего не понял и убежал. Потом пришло еще пять или шесть эскимосов, а затем появился молодой белобрысый американец с англо-русским словарем.

— Дайте нам бензин! — почему-то кричал Григорий, как бывает часто, когда говоришь с непонимающим тебя человеком. — Бензин, понимаешь? Мы отдохнем и поедем обратно.

Американец понял. Да, да, конечно, бензин... Но он не может дать им бензин. Он должен позвонить куда-то и спросить у кого-то...

Американец проводил Григория и Петра в один из домов, где жила семья эскимосов, и устроил на чердаке на ночь.

— Завтра все выяснится,— сказал он.

На следующее утро американец приехал за ними на машине и привез к себе в дом. Это был одновременно и штаб шерифа. Американец сообщил, что прилетели два самолета: один большой и второй — маленький, двухместный, спортивный самолет, принадлежащий владельцу местной газеты.

На большом самолете прилетели трое, которые, опросив бегло белобрысого американца об обстоятельствах, при которых двое русских попали на берег Аляски, предложили Григорию и Петру перейти на борт парохода "Болсам".

" Мы сейчас свяжемся с пограничными властями, а затем отправим вас на русский остров",—сказал один из прибывших. Однако вместо этого "Болсам" направился к близлежащему аляскинскому порту Уэлс и встал там на рейде. Трое американцев сказали, что они сойдут на берег за переводчиком, и вернулись через час те же трое, а переводчик оказался уже на пароходе. Очевидно, он там был с самого начала. Переводчика звали Ричард. Живет он в Анкоридже, этом крупнейшем городе Аляски. По-русски он говорил плохо, но все же достаточно ясно объяснил

русским, чего хотят от них.

—Мы предлагаем вам остаться в Америке. Вы должны написать письменное заявление о том, что остаетесь и не хотите возвращаться на родину. После колебаний Петр Калитенко такое заявление написал. Затем Ричард и трое американцев начали уговаривать Григория "не дурить" и написать такое же заявление.

—Вы поймите,—лгали ему,—что иначе вам нельзя будет встретиться с представителем советского посольства.

—Почему?—недоумевал Григорий, который просил о такой встрече с самого начала.

—Нет юридического основания для встречи, если вы не обратитесь к американскому правительству с просьбой о предоставлении вам убежища.

—Мне впервые пришлось оказаться в такой ситуации, и я не знал, как поступить,— рассказывает Сарапушкин.—Я написал. Но утром, сообразив, что это провокация, потребовал вернуть мне заявление и разорвал его. В общей сложности нас продержали на корабле четыре дня. А потом отправили на военную базу, где мы и провели ночь.

...Мы разговариваем с Григорием в номере одной из московских гостиниц, где Григорий остановился по пути домой в свой поселок Лаврентий.

—Четыре месяца, —рассказывает Григорий, —целых четыре месяца продолжалось это ужасное время.

А что было дальше?

—За нами прилетел военный самолет и нас отвезли в Анкоридж. Там нас поселили на базе, которая расположена недалеко от города. Переводчик Ричард был все время с нами. Он даже спал в комнате напротив с открытой дверью.

Григорий продолжал просить о встрече с представителем советского посольства.

Через день в комнату, где жил Сарапушкин, вошел высокий черноволосый сухощавый мужчина лет сорока пяти, представился как сотрудник  госдепартамента США, с русской фамилией Туманов. Он опять потребовал от Сарапушкина написать заявление о том, что тот желает остаться в США. Г-н Туманов развязно заявил, что он "хорошо знает советскую действительность", был два года в Москве, работал в американском посольстве и уверен, что у Сарапушкина и Калитенко нет другого выхода, как только остаться в Америке.

—Если вы вернетесь, вас обязательно посадят в тюрьму,—вещал Туманов, расхаживая по комнате и разыгрывая из себя доброго дядю.—Времена, конечно, у вас другие,—продолжал он. —Пятнадцать лет вам сейчас не дадут, но на десять посадят.

Григорий снова попросил о встрече с советским представителем. Уходя, Туманов бросил раздраженно:

—Завтра прибудет представитель.

Когда произошла эта встреча с советским дипломатом, прилетевшим в Анкоридж, Сарапушкин спросил, возможно ли ему вернуться на Родину.

—Конечно, Родина всегда готова принять своих граждан,—ответил советский дипломат и сказал, что он завтра снова придет, чтобы оформить возвращение Сарапушкина.

Однако на следующий день не пришли ни Туманов, ни представитель советского посольства. А еще через день, утром, Сарапушкину сказали, что Туманов улетел в Вашингтон и просил передать, что советский дипломат отказался от встречи с Григорием. Григорий не знал, что советский дипломат еще два дня ждал в Анкоридже встречи с Сарапушкиным, но ему Туманов передал, что "русские отказываются от встречи".

—Потом нас отправили в Вашингтон. Сказали: "Посмотрите Америку, убедитесь, что здесь лучше, чем у вас, в Советском Союзе, а потом все равно примете решение". На самолете мы летели под чужими фамилиями. У меня была Вильямс.

Знакомство с Америкой происходило весьма своеобразно. Сарапушкина и Калитенко поселили на небольшой ферме в пятидесяти милях от Вашингтона, откуда им было запрещено куда-либо отлучаться. Здесь уже, кроме Ричарда, с ними находились постоянно два американца —Терри и Пит. Они тоже жили на этой ферме в комнате напротив. Они проводили бесконечные беседы, уговаривая Сарапушкина изменить свое решение и отказаться от мысли о возвращении на Родину. А по вечерам Григория и Петра возили куда-нибудь в ночной клуб или в бар, в кино или показывали какое-нибудь "шоу" сомнительного качества и содержания. На столе в комнате Калитенко и Сарапушкина не исчезали водка, вино, пиво, виски. Постоянно придумывались какие-то поводы: то день рождения, то юбилей, то какое-нибудь знаменательное событие. Тут уж не только  говаривали, но и задавали очень много вопросов. Водили к врачам-психиатрам и невропатологам, снимали отпечатки пальцев, фотографировали и снова спрашивали. Затем Петру и Григорию вручили целый сборник вопросов. Их было около двухсот, разбитых на разные группы: о работе, гражданских училищах или курсах, службе в Советской Армии, военных училищах и курсах, высших военных училищах, родственниках, о средней школе и т. д. Американцы были настолько любопытны, что их интересовало все, буквально все,— где работал первый раз, где получил трудовую книжку, кто ее выдавал, какие имел взыскания и награждения, как фамилии начальников, где учился, какую писал дипломную работу, когда призвали в армию, где проходил комиссию, кто был преподаватель, кто родственники жены, как происходит комсомольское собрание и т. д. и т. п. Особенно эти вопросы интересовали некоего господина по имени Кирилл; очевидно, он был старший.

—Вот ответите на все двести вопросов и тогда будут вас устраивать на работу или учебу, —сказал Кирилл.

—Не спешите,— добавил он. —У вас есть время.

Петра и Григория заперли в комнатах.

—Я очень быстро ответил на вопросы, —рассказывает Григорий. — Только про родственников написал то, что знал, а на остальные вопросы написал "не знаю", "не помню". Быстро покончив с вопросами, я продолжал сидеть в комнате, смотрел телевизор и думал, как мне найти путь к советскому посольству.

Однажды, когда мы проезжали с Терри и Питом по улице, я увидел много флагов над домами. Я спросил, что это такое. Терри мне сказал, что это посольства разных стран. "Только здесь нет советского посольства,—поспешил добавить Терри. —Советское посольство расположено за городом, оно находится в изолированном месте, и советские ни с кем не общаются". Он мне наврал.

Как я потом узнал, советское посольство находилось именно на этой улице, в самом центре Вашингтона.

Сарапушкина и Калитенко держали и в городе, в одной из квартир шестиэтажного здания, и на крупной ферме, возили в Балтимору. И опять каждый вечер их старались "развлечь", напоить.

—Не создается ли у вас впечатление, что Калитенко продолжает оставаться в Америке под воздействием шантажа и обмана со стороны американцев?

—Честно говоря, я не могу поверить, что Петр изменит Родине. Я уверен, что он вырвется из сетей, которыми его опутала американская разведка.

—Григорий, а как же все-таки вам удалось связаться с нашим посольством? —спрашиваю я.

—Не знаю, то ли они увидели, что ничего у них не получится, то ли по оплошности, но однажды в очередной квартире, куда нас перевели, я обнаружил телефонный справочник Вашингтона и нашел там телефон советского посольства. И товарищи отыскали меня. Но и потом американцы старались всячески сорвать мои встречи с нашими дипломатами, запирали меня в комнате, подсыпали мне снотворный порошок.

—Когда вы вернулись в Советский Союз?

—Прилетел я в Москву в начале декабря. Здесь меня встретили, устроили в гостинице и помогли на первых порах с деньгами. Можно мне обратиться к вам с просьбой? —вдруг сказал Григорий,—я хотел бы через "Известия" поблагодарить от всего сердца товарищей из советского посольства в Вашингтоне

за то, что они помогли мне освободиться от грязных пут американских властей и вернуться на Родину.

Вернуться на Родину! Да, теперь у Сарапушкина позади черные дни его "знакомства с Америкой". Позади слежка, унижение, допросы, потоки лжи и гнусной клеветы в адрес его страны, его народа... Подонки, отбросы общества

или профессиональные "промыватели мозгов", враги —вот кто ежечасно угрожал, шантажировал, "обрабатывал" Григория и Петра, в результате морского бедствия попавших в чужую страну.

Кажется, что теперь от грязи и лжи не отмоешься долго даже в самых горячих российских банях!

Но воздух Родины —чист; глаза ее— внимательны и добры; слова —справедливы и приветливы.

—Ну, а каковы ваши планы?

—Планы? —переспрашивает Григорий.— Вот жду телеграмму и денег от жены, куплю билет на самолет и —к себе домой, в Лаврентий.

Когда я уходил от Григория, ему принесли телеграмму. Он быстро прочитал, потом отвернулся, подошел к окну и долго смотрел на заснеженные крыши Москвы.

—Это от жены? —спросил я.

—Да.

К. Вишневецкий".

("Известия", 1965, № 293 (11 декабря, вечерний выпуск), с. 6).