"Я вдруг сегодня вспомнил Сан-Франциско…"

"… Банкет на двадцать первом этаже
И сунутую в руки мне записку:
Чтоб я с соседом был настороже".
 

                           
75 лет назад отличился советский деятель Симонов:
"Иуда Кравченко и его хозяева
25 января в Париже открылось судебное разбирательство дела, возбужденного неким Виктором Кравченко против французского еженедельника "Леттр франсэз".
Кто такой этот Кравченко? К сожалению, это человек, который родился в пределах Советского Союза, учился в советской школе вместе с другими детьми, которые сегодня, став взрослыми, с брезгливостью вспомнят о том, что они сидели с ним в одном классе; человек, который ел советский хлеб, кончил на советские деньги институт, стал инженером; человек, переставший быть человеком в тот апрельский день 1944 года, когда он предал свою страну и стал платным агентом американской разведки. Сейчас это — лишенный Родины выродок, отребье, изменник и предатель.
Горький как-то замечательно сказал: "...Сравнить предателя не с кем и не с чем. Я думаю, что даже тифозную вошь сравнение с предателем оскорбило бы".
То же самое можно сказать о Кравченко, этом холуе, который уже четвертый день паясничает в зале парижского суда.
Итак, с одной стороны, на суде выступает этот чудовищный выродок, с другой стороны — французский еженедельник "Леттр франсэз" в лице своего директора Клода Моргана и редактора Андрэ Вюрмсера, которых Иуда Кравчеико обвиняет в... клевете.
Что же послужило внешним поводом для такого рода обвинения?
Более года назад в "Леттр франсэз" под псевдонимом С. Томас была опубликована статья "Как был сфабрикован Кравченко". Статья эта, по словам ее автора, была написана после беседы с одним агентов американской разведки. В статье кратко рассказывалось о том, как приехавший в Соединенные Штаты в качество работника советской закупочной комиссии военнослужащий инженер Кравченко, проворовавшийся, спившийся и запутавшийся в карточных долгах, был подобран в ночных кабаках Вашингтона агентами американской разведки. Не найдя в своей мелкой, грязной душонке сил признаться в своих преступлениях и ответить за них перед советским народом, Кравченко в разгар Отечественной войны дезертировал из рядов Советской Армии, предал Родину и стал платным американским шпионом.
В статье рассказывалось далее о том, как именно американская разведка оплатила карточный долг Кравченко, как он с готовностью согласился поставить свое черное имя предателя под самой зловонной из когда-либо выходивших клеветнических антисоветских книг — "Я выбрал свободу", написанной американскими разведчиками.
Вот вкратце и все существо тех фактов, которые, были опубликовали 13 ноября 1947 года в статье в "Леттр франисэз". Предатель своей Родины подал иск во французский суд, заявив, что статья в "Леттр франсэз" обвиняет его зазря, что гнусную книгу, о которой шла речь в статье, написал не кто-нибудь, а он сам, что именно сам он, холуй, а не кто-нибудь другой за него, скрипел пером по бумаге и наводил литературный глянец на навозную жижу этой книги.
И вот ужо четвертый день во французском суде слушается это дело. Статья была опубликована в ноябре 1947 года, но хозяева холуя решили, что он должен обидеться не когда-нибудь, а именно сейчас. Они решили, что процесс должен происходить именно сейчас, в дни, когда раздувается наибольшая шумиха вокруг создания Северо-Атлантического блока, в дни, когда бывшие прислужники гитлеровских оккупантов и нынешние прислужники американских оккупантов организуют свирепую травлю французских коммунистов, мешающих превратить Францию в американскую колонию; в дни. когда в самой метрополии, в Нью-Йорке, происходит суд над американскими коммунистами.
Не будем гадать о том. почему именно сейчас французский суд принял к слушанию это дело. Не будем гадать и о том, почему министр внутренних дел Франции Жюль Мок окружил приехавшего в Париж холуя моторизованной охраной, почему французские власти предоставили холую специальное помещение для пресс-конференций, почему к зданию суда — вопреки французским законам — пристроены чуть ли не целые телеграфные и телефонные подстанции для удобства падких на сенсацию буржуазных корреспондентов.
Скажем только, что суд есть суд, Жюль Мок есть Жюль Мок, а американский доллар есть американский доллар.
Суд идет четвертый день, и уже сейчас не доставляет никакого труда сорвать с этого организованного истинными хозяевами заокеанской республики процесса внешний покров мелкого юридического крючкотворства и обнаружить его подлинную сущность. А сущность дела состоит не только в том, какую именно сумму украл проворовавшийся подлец в закупочной комиссии в Вашингтоне, в каких кабаках он подвизался, сколько именно долларов американские разведчики заплатили за его карточные долга, нацарапал ли он своей дрожащей, как осиновый лист, рукой Иуды какие-нибудь куцые обрывки своих еше более куцых мыслей подлеца и предателя или он, для пред'явления на процессе, сейчас под охраной полицейских господина Мока по ночам второпях переписывает от руки переведенную для пего с английского "свою книгу"... Все эти факты французский суд, если он захочет быть об'ективным, установит без труда.
Существо дела — и это главное — состоит в том, что американские поджигатели войны сегодня в Европе, на заботливо предоставленной им для этого французской территории, решили организовать поелику возможно более шумный антисоветский процесс. Во имя этого они привели холуя в благообразный вид, посадили на пароход и привезли в Париж. Они долго и тщательно готовились к процессу, собирали фальшивки, организовывали встречи своего холуя с будущими "свидетелями" подобранными из числа находящихся в лагерях перемещенных лиц и работающих на американскую разведку бывших агентов немецкой разведки. Холую даны точные инструкции. И он выполняет и будет их выполнять на суде со всей силой своей лакейский преданности, обусловливаемой в числе других причин и пониманием своего безвыходного положения платного агента разведки.
Во французских газетах уже появились сообщения о первых днях суда. Уже по ним видно, как с самого начала этот суд превращается в суд над поджигателями войны, превращается волей всех прогрессивных сил Франции, волей деятелей "Французского сопротивления". Эти люди, выступая на суде в защиту газеты "Леттр франсэз", не защищают, а гневно обвиняют американских провокаторов войны, руками которых написана эта зловонная книга, содержащая в себе прямой призыв к новому империалистическому походу против Советского Союза. На суде выступают люди, которые боролись в партизанских отрядах вместе с бежавшими из фашистских лагерей советскими военнопленными. На суде выступают люди, в 1944 году сидевшие в фашистских застенках вместе с умиравшими, шедшими на казнь, но не сдававшимися под гестаповскими пытками советскими людьми. Эти люди выступают на суде под от имени всех прогрессивных, всех честных сил мира, представляющих настоящее мнение народов, в том числе и американского народа. Эти люди клеймят провокаторов войны, чья мелкая пешка в крупной игре паясничает сейчас в здании парижского суда.
На суде уже выступили многочисленные свидетели со стороны "Леттр франсэз" — виднейшие деятели прогрессивной Франции, антифашисты, коммунисты и беспартийные, католики, профессора французских университетов, писатели, бывшие министры, депутаты Национального собрания Фернан Гренье, Луи Мартен Шофье, Пьер Дебре, Пьер Куртад, полковник Маркье, Андре Вюрмсэр, Веркор, Ламп, Жан Баби, Эммануэль д'Астье.
Первым же свидетелям не составило особого труда доказать смехотворную глупость и безграмотность книги, подписанной фамилией предателя Кравченко, книги, в которой об'единился под одной крышей весь желчный и глупый, слезливый и наглый, изуверский и фарисейский бред о Советском Союзе, рассеянный дотоле по бесчисленным статьям и книжонкам разной херстовской газетной клоаки. Не составило большого труда и найти в этой помойной яме и текстуально точные цитаты из геббельсовских пропагандистских книг и радиовыступлений, что, конечно, никого не удивило, так как цитировать Геббельса, не называя его имени, давно уже вошло в привычку американских фашиствующих агрессоров.
Без особого труда были обнаружены на суде и те вопиющие нелепости, которые прямо доказывают, что американские хозяева Кравченко не стали тратить времени на то, чтобы перевести своему холую с английского книгу, подписанную его грязным именем.
На суде, например, выяснилось, что холуй просто-напросто не знает, что "Кукольный дом" — пьеса Ибсена, хотя он весьма часто упоминается в одной из глав его книги. Какой дом? О каком доме идет речь?—растерянно вопил он на суде, сбитый с толку самыми простыми вопросами свидетелей.
Такой же конфуз получился и с таинственным упоминанием в книге о каких-то "революционных драмах Достоевского" и по ряду других вопросов. Подкупленный холуй, видимо, плохо изучил текст книги, автором которой ему приказано именоваться. Когда свидетель Фернан Гренье указывает, что в книге написано будто г. Ашхабад был переименован в г. Сталинабад, что так не мог написать русский, советский человек, и в доказательство беспардонной лжи подлых фальсификаторов Гренье указал на карту СССР, где нанесены и г. Ашхабад и г. Сталинабад — в зале раздается взрыв гомерического хохота. Холуй ошеломлен и не находит аргументов, чтобы об'яснить этот скандальный эпизод. Профессор Жан Баби, преподаватель русского языка Перюс и целый ряд других свидетелей убедительными фактами доказывают, что "книгу писал нерусский".
Жулики и мерзавцы еще раз попались с поличным. Их поймали за грязную руку сразу же, в первый день.
Но не только этим вопросам посвятили всю силу, всю страсть, весь гнев своих выступлении люди, вышедшие на трибуну суда говорить от имени "Леттр франсэз", от имени Франции, которая не желает становиться колонией американского империализма, от имени прогрессивного человечества, которое, разделавшись с одной кликой фашистских господ, не желает подчиниться владычеству другой.
Эти люди говорят о том, что два года назад, когда французское правительство не превратилось еще в правительство американских лакеев, во Франции не был бы возможен процесс, на котором в качестве обвинителя французской газеты выступает предатель и дезертир.
"Французская мысль под угрозой,— заявляет Клод Морган,—мы будем защищать ее так же, как Францию. Мы имеем право называть кошку кошкой, а Кравченко предателем".
Французский писатель Веркор говорит, что "Кравченко принадлежит к числу тех предателей, которых во Франции расстреливали после освобождения страны".
Эммануэль д'Астье говорит, что "Кравченко является врагом народа своей страны, врагом победы и Франции".
Депутат Ламп, председатель международной федерации бывших политических заключенных, заявляет: "Русские, которых я видел в лагерях, обладали необыкновенным мужеством, я видел своими собственными глазами, как пятьдесят советских офицеров предпочли быть расстрелянными, чем присоединиться к армии Власова, я по чистой совести считаю, что Кравченко изменник".
Коротко и точно определяет политическую физиономию Кравченко профессор Баби: "Кравченко лжец и изменник, ему платят за то, что он провоцирует войну,— это пример человеческой низости". "Кравченко — раб, он продал свою свободу, он авантюрист и отброс человечества".
Эти люди говорят, что в 1944 году, когда этот Иуда продал свою Родину и напечатал в услужливо предоставившей ему для этого свои страницы газете "Нью-Йорк таймс" свое первое антисоветское заявление, у них, дравшихся тогда в отрядах сопротивления, сидевших в фашистских лагерях и ждавших, как единственной надежды на свободу и на победу, прихода победоносной Советской Армии, у них не дрогнула бы рука без всяких размышлений в ту же минуту задушить этого предателя, это огребье, позорящее своим присутствием землю.
Я вместе с ними вспоминаю сейчас тот самый апрель 1944 года, когда в "Нью-Йорк таймс" появилась статья, в которой  этот вор и выводок заявлял, что он, якобы, по принципиальным мотивам не желает возвращаться в Советский Союз — как будто у подобного морального отребья может быть что-то похожее на принципы.
Я раскрываю уже слегка пожелтевшие подшивки газет за этот год и месяц. Еще Белоруссия, Прибалтика и часть Украины находятся под пятой фашистов. Еще миллионы одетых в военную форму советских людей проливают свою кровь на полях войны, еще миллионы и миллионы женщин ждут своих мужей, братьев, отцов и сыновей, совершающих свой великий подвиг, и не знают вечером, будут ли живы утром самые любимые ими на свете люди. Еще врываются советские воины в занятый немцами Тернополь. Еще идут бои под Кишиневом, под Севастополем. Еще под Станиславом немцы пытаются снова наступать, и наши дивизии в кровавых боях останавливают врага.
А в это время в Нью-Йорке, в том самом Нью-Йорке, на который не упала ни одна бомба, который не знал слова "затемнение", не представлял себе слова "блокада", в том самом Нью-Йорке, где ещё говорились пышные слова о дружбе с Советским Союзом и о борьбе против общего врага, —в этом Нью-Йорке, в крупнейшей нью-йоркской газете, в апрельские дни 1944 года был напечатан клеветнический антисоветский бред холуя и предателя, услужливой рукой которого водили деятели американской разведки.
Я вижу солдат, умирающих при штурме Тернополя, и я вижу предателя, получающего в эту минуту свои доллары в конторе федерального разведывательного бюро.
Я вижу, как комсомолец, спасая товарищей, закрывает грудью амбразуру дзота, и вижу, как предатель своей страны поднимается по лестнице и льстиво кланяется в три погибели у входа в кабинет того, кто заплатил ему первые доллары и скоро заплатит вторые и третьи.
Я вижу, как расстреливают у стены немецкого лагеря одного за другим сотни раненных советских солдат, попавших в плен, измученных голодом и лишениями, но отказавшихся купить себе жизнь ценою предательства; и я вижу, как предатель, черный выродок, в помещении американской разведки царапает американской самопишущей ручкой иудину подпись под хулой на свою бывшую Родину.
Имена предателей произносишь с отвращением и все-таки иногда приходится их произносить, потому что среди двухсот миллионов люден, населяющих громадную Советскую страну от времени до времени попадаются выродки, изменническая возня которых каждый раз автоматически становится предметом дикой шумихи в лагере наших противников, автоматически именно потому, что эти случаи редки, и наши враги не могут позвошть себе роскошь упустить ни одного из них. Враги ценят этих предателей на вес золота или, вернее, на вес серебра, если вспомнить старую, как мир, историю об Иуде и 30 серебряниках.
Слишком много чести для такого Иуды цитировать его слова, но так как его языком говорят его хозяева, а сейчас пора сказать и о них, я все-таки приведу его слова.
Явившись в Париж, этот предатель своей родины развязно заявил, что за его спиной стоят люди всех национальностей и всех стран, для которых борьба против коммунизма является абсолютной необходимостью.
Действителыю, за этим мелким холуем стоят матерые империалисты, реакционеры и мракобесы всех национальностей и всех стран, стоят его крупные хозяова, которые и в самом деле считают для себя борьбу против коммунизма абсолютной необходимостью.
В целях этой борьбы, и ни в каких других целях; в целях разжигания новой войны — ни в каких других целях; в целях травли Советского Союза — и ни в каких других целях, затеян этот процесс, идущий сейчас в Париже, процесс, о котором, независимо от того, какие юридические выводы сделает из него французская юстиция, можно уже сейчас заранее сказать: он не первый и он не последний. Как всегда бывает на таких процессах, вопреки воле его организаторов, вопреки их злобным ожиданиям, этот процесс будет позорным для них. Он еще раз разоблачит поджигателей войны и, показав мимоходом крысиное обличье фигурирующего на суде подонка, обнаружит перед всем миром оскаленные звериные морды крупных хозяев этого мелкого холуя, настоящих устроителей процесса. И в этом главное.
Было время, когда пальма первенства в отыскании и рекламировании таких предателей и дезертиров, как выродок Кравченко, принадлежала немецким фашистам; они были чемпионами антисоветской клеветы и провокации. Сейчас на наших глазах эта пальма первенства во всех самых грязных, самых бесстыдно клеветнических и шпионских делах перекочевала за океан, в конторы американских агрессивных дельцов. Кроме подводных кабелей и надводных воздушных трасс, они протянули через океан еще и ниточки в тысячи километров длиной, ниточки, за которые они дергают своих европейских марионеток. Хозяева в Нью-Йорке и Вашингтоне сейчас делают ловкие движения пальцами, и их послушные марионетки пляшут четвертый день в зале суда.
Но народы мира не склонны рассмотривать это как забавное зрелище или как еще одно, сотое свидетельство наглости американских хозяев и продажности их европейских лакеев. Народы мира склонны рассматривать это не как суд между американским прихвостнем и шпионом и французской газетой, а как суд над международными провокаторами и поджигателями войны, желающими предпринять новую попытку истребить человечество.
Так смотрят на этот суд народы. А суд народов —это грозный суд, чему есть слишком недавние доказательства для того, враги мира смели забывать об этом сейчас, в феврале 1949 года.
Константин Симонов".
("Правда", 1949, № 32 (1 февраля), с. 4).

"—Кажись, пожар? — спросил Захар…"

"… — А что горит? —
Промолвил Тит.
— Соседний дом. —
Сказал Пахом.
— Туши пожар! —
Кричит Макар.
— Уж потушили! —
Сказал Василий".
 

55 лет назад советские люди считали, что могло быть и хуже:
"Происшествия
Неосмотрительность
Произошло это 24 ноября. Житель деревни Рязанка Калининского сельсовета И. А. Попов включил электрокипятильник в сеть и опустил его в воду. Через несколько минут электроток выключили. Попов вынул из воды кипятильник и повесил его на гвоздь, не выдернув вилку из розетки. А потом ушел из дому.
В это время электроэнергию снова включили. Кипятильник раскалился, от него загорелись обои. В доме начался пожар. Горели стены, потолок, от жары лопались в окнах стекла. А хозяин так и не вспомнил, о включенном кипятильнике.
Пожар заметили. Одним из первых к дому подбежал Саша Конев, ученик восьмого класса Калининской восьмилетней школы. Саша не растерялся. Залез по углу дома, дотянулся до окна, в котором лопнуло стекло, и закрыл отверстие, чтобы прекратить приток свежего воздуха. Огонь утих. Вскоре прибежали мужчины с лестницей и водой. Пожар был потушен.
Виновник происшествия поплатился только своими домашними вещами. А могло быть и хуже.
Г. Шапкин,
начальник инспекции госпожнадзора".
("Ленинское знамя", Тотьма, 1969, № 13 (30 января), с. 4).

"Пусть, как сад, цветет Страна Советов…"
"… Чтобы жизнь все солнечней была;
Чтоб дыханьем ленинских заветов
Согревались мысли и дела". 

65 лет назад партия-мать вела советского поэта Приходько вперёд на простор, её мать, семилетки:
"Партии-матери
Петро Приходько
Человечную правду простых твоих слов,—
Пусть не разумом ,— сердцем я чувствовал с детства;
Ради нас ты прошла сквозь горнила боев,
Чтобы солнечный мир нам достался в наследство.
Нерушимое братство рабочих людей
Ты дала нам в союзе советских народов.
Был мой край — Беларусь — краем нищих полей,
Стал он краем цветущих садов и заводов.
Сколько сделано! Глазом того не обнять,
Что свершили отцы и друзья — однолетки.
Но к свершениям новым зовешь ты опять
И ведешь нас вперед на простор семилетки.
Самым лучшим и радостным в нашей судьбе,
Вдохновенной мечтой и душевною силой,
Жизнью всей мы обязаны только тебе:
И мечтать, и бороться ты нас научила.
Потому-то один из тех дней на войне,
Что от горького дыма печальны и мглисты,
В жизни самым торжественным кажется мне:
В этот день был я принят в семью коммунистов.
Сколько сделано, прожито! Стройки, бои...
Годы мчатся, виски серебром заметая,
Но твои сыновья, но солдаты твои
На покой не уходят с переднего края.
Ты нам молодость, мужество, силу даешь,
Ты поишь наши души живою водою.
Ты за плечи берешь, ты по жизни ведешь
Материнскою доброю верной рукою.
Перевел с белорусского Н. Кислик".
("Известия", 1959, № 25 (30 января), с.5).
 

"Со шкафа глядит одичалый глобус…"

"… Не узнавая свой кабинет.
И вдруг
    из рупора
        слышится
            голос:
"Непобедимых армий нет!"
Сталин!
Над вороньем и крестами,
Над линией фронта, где беглая мгла,
История бронзовыми устами
Гибель фашизму произрекла.
И сразу тенью большой и суровой
С полками, одетыми в дым и сталь,
За этим
    голосом
        встал
            Суворов,
Кутузов
    за этим голосом
        встал". 

50 лет назад в СССР генерал-лейтенант Жилин утверждал, что генерал-лейтенант Власов не выделялся большими способностями и медленно восходил по ступенькам военной карьеры, хотя сам телепался до того же звания на четыре года дольше:
"Как Солженицын воспел предательство власовцев
Отщепенец, поставивший свое перо на службу самым черным силам империалистической реакции, полностью оторванный от советского народа и его славных дел,— таким уже давно стал А. Солженицын. Этот господин, лишь формально считающийся еще советским гражданином, знает один "литературный прием": порочить, не скрывая вражды, все советское, революционный дух и труд советских людей.
"Архипелаг Гулаг" — наиболее циничное антисоветское произведение из всего, что написано Солженицыным.
Реакционная буржуазная пропаганда пытается представить новое сочинение А. Солженицына как "книжную бомбу", как наиболее "сенсационное произведение о Советском Союзе". Ему сделана небывалая реклама. Тот, кто заказывает музыку, конечно, знает, что делает. Солженицын не зря вновь выпущен на арену. Не зря курят фимиам Солженицыну ярые антикоммунисты, а старые нацисты и эсэсовцы не скрывают своей радости. Неспроста срывает Солженицын благодарные хлопки изменников и предателей Советской Родины, всех антисоветчиков, антикоммунистов. А предатели Родины особенно признательны ему за то, что он и их не забыл и сочинил в одной из глав, по сути дела, оду предательству и измене.
Можно было бы и не обращать особого внимания на солженицынскую антисоветскую фальшивку, за рубежом их немало уже прошло бесследно, ведь у лжи — короткая жизнь, если бы не одно обстоятельство: автор, в расчете на доверчивого читателя, обращаясь к истории, вместо достоверных фактов преподносит ему лжеисторию и на сфальсифицированной основе возводит все свое клеветническое сооружение. А у клеветника, как известно, своя логика— он не мучается над вопросами истины, главное для него — получше угодить тем, кому он служит.
Страницы главы, на которых мы остановимся, показательны не только для освещения Солженицыным темы предательства и измены, но и характерны для всего того, что написано в книге. Здесь особенно выпукло выражено кредо Солженицына. Воспевая Власова, власовцев и других изменников Советской Родины, Солженицын исходит из того, что в борьбе с Советской властью, социализмом все оправдано. Потому-то он и поет славу предателям, выступившим с оружием в руках против своего народа. Солженицына ничуть не смущает тот всем очевидный факт, что в смертельный для Родины час на войну с фашистским нашествием поднялась вся страна, что миллионы советских людей не щадя жизни боролись против оккупантов везде — на фронте и в тылу, в партизанских отрядах и соединениях, в подполье на занятой врагом земле. Его "герои", его "идеал" — это предатель Власов и власовцы, которых он прославляет за то, что они так ненавидели советские порядки, что пошли против собственного Отечества и могли бы, по Солженицыну, добиться успеха, если бы их гитлеровцы лучше организовали, больше им доверяли.
Удар направлен и в современность. Реабилитируя власовцев, Солженицын утверждает: оправдано любое предательство, какого бы масштаба оно ни было и кем бы ни было совершено. Так Солженицын пытается оправдать и собственное предательство.
Естественно, Солженицыну нужны "аргументы", подкрепляющие его "видение" истории и современности. Эти "аргументы" расходятся с общепринятым мнением, что Власов —клятвопреступник, что его имя, как и имя главаря норвежских фашистов Квислинга,—синоним подлой измены. По Солженицыну, Власов "давно и глубоко болел за Россию", а что он добровольно сдался в плен и стал служить Гитлеру, то это якобы потому, что он сам и 2-я ударная армия оказались в безвыходном положении.
Кто же такой А. А. Власов? Приведем факты. Сын зажиточного крестьянина из дер. Ломакино Нижегородской губернии, он намеревался стать священником, для чего поступил в духовную семинарию. Революция разрушила эти планы. Власов, призванный Красную Армию, после гражданской войны решил стать профессиональным военным. Не выделяясь большими способностями, он медленно восходил по ступенькам военной карьеры. В апреле 1942 года Власов, генерал-лейтенант, назначается на Волховский фронт командующим 2-й ударной армией. Окружение 2-й ударной армии и неудачные попытки разорвать вражеское кольцо, как свидетельствуют очевидцы, деморализовали Власова. В этой сложной обстановке в полной мере проявились ранее тщательно скрывавшиеся качества Власова — неустойчивость, трусость, которые и привели его к измене Родине.
Конечная судьба А. А. Власова известна: в 1946 году Власов и его ближайшие приспешники за измену Родине и активную шпионско-диверсионную деятельность в качестве агентов германской разведки против СССР были приговорены к смертной казни.
И в советской, и в иностранной литературе давно и неопровержимо утвердилось мнение о Власове, как приспособленце, шкурнике, карьеристе. Для литературного власовца Солженицына он—"выдающаяся, незаурядная личность".
Солженицын пишет, что ко времени, когда Власов сдался в плен, некоторые другие изменники "уже заявили о своем несогласии с политикой сталинского правительства. Но не хватало настоящей фигуры. Ею стал Власов". Так Солженицын тщится сделать из Власова политического вожака, "идейного" борца с Советской властью. Но такая "политическая оболочка" нужна была гитлеровцам и самому Власову лишь для прикрытия его предательства какой ни на есть "политической платформой", оправдывающей его прислужничество фашистам. На деле Власов был ординарной марионеткой Гитлера и гитлеровцев, их верноподданным холуем.
Солженицын утверждает, что Власова склонило к переходу на сторону гитлеровцев то, что он со своей армией был брошен советским высшим командованием на произвол судьбы.
Это неправда. Достаточно ознакомиться хотя бы с капитальным трудом "Битва за Ленинград", написанным на основе архивных документов коллективом авторов Военно-исторического отдела Г енерального штаба (Воениздат, 1964) или мемуарами Маршала Советского Союза К. А. Мерецкова, являвшегося тогда командующим войсками Волховского фронта ("На службе народу". Политиздат, 1968), чтобы убедиться, насколько лживы и безответственны утверждения А. Солженицына. В этих книгах обстоятельно и объективно изложены обстановка, сложившаяся под Ленинградом весной и летом 1942 г., и причины того тяжелого положения, в котором оказались войска 2-й ударной армии.
Как только выяснилось, что армия не может продолжать дальнейшее наступление на Любань, Власову было приказано выводить войска из окружения через имевшийся проход. Но Власов медлил, бездействовал, не принял меры по обеспечению флангов, не сумел организовать быстрый и скрытный отвод войск. Это позволило немецко-фашистским войскам перерезать коридор и замкнуть кольцо окружения.
Ставка Верховного Командования немедленно направила в район боевых действий маршала К. А. Мерецкова, назначенного командующим войсками Волховского фронта, и представителя Ставки А. М. Василевского, поручив им во что бы то ни стало вызволить 2-ю ударную армию из окружения, хотя бы даже без
тяжелого оружия и техники. Были приняты все возможные меры, чтобы спасти попавших в окружение. С 10 по 19 июня 1942 г. непрерывно шли яростные бои, в которых участвовали крупные силы войск, артиллерия, танки 4-й, 59-й и 52-й армий. Удалось пробить узкую брешь в немецком капкане и спасти значительную
часть окруженной 2-й ударной армии. Часть солдат и командиров присоединилась к партизанским отрядам (в том числе начальник связи армии генерал-майор Афанасьев).
И самого Власова не бросали на произвол судьбы. По приказу Ставки его настойчиво искали партизаны. В район, где он мог находиться, были сброшены специальные парашютные группы, снабженные радиопередатчиками. Поиски Власова продолжались и после того, как гитлеровцы 16 июля 1942 года сообщили, что они взяли в плен крупного советского командира. 22 июля немцы перехватили радиограмму за подписью А. А. Жданова, направленную командиру партизанского отряда Сазанову: "Отвечайте на вопрос Ставки, что вы знаете о Власове. Жив ли он? Видели ли вы его? Что предприняли вы, чтобы найти его?.. Самолет немедленно прилетит, как только вы его найдете". О нем беспокоились, его искали. Только он больше ни о ком не беспокоился и искал способ, как спасти себя ценой измены.
Как стало известно из сообщений партизан и немецких трофейных документов, Власов 12 июля 1942 года в деревне Пятница спокойно ожидал немецких солдат и при их появлении со словами: "Не стреляйте, я —генерал Власов", перешел на сторону гитлеровцев. В тот же день он был доставлен к командующему 18-й армией генералу Линдеману. Таковы факты.
Его гитлеровцы не пытали, не били, как это делали с другими. Он сам предложил свои услуги. Он клялся в верности Гитлеру: "Мы считаем своим долгом перед фюрером...", "я им рассказал о своем намерении начать борьбу против большевиков..."
Власов старался побыстрее и получше устроиться на службе у врага, которого он уже видел победителем, так как положение на фронте летом 1942 года было для Советской Армии очень тяжелым. Фашистские войска вновь перешли в наступление. Они овладели Севастополем, двигались к Сталинграду и на Кавказ. И Власов становится навытяжку перед немецкими офицерами в штабе 18-й армии в Сиверской, подобострастно позирует рядом с генералом Линдеманом во время допроса и дает подробные показания.
Оказавшись позднее в Гатчине и выступая на банкете перед гитлеровскими офицерами, он заверял их, что надеется вскоре "в качестве хозяина принимать немецких офицеров в осажденном Ленинграде". Советские люди, особенно ленинградцы, отмечающие в эти дни 30-летие со дня прорыва блокады Ленинграда, никогда не забудут черной измены Власова, как не простят они внутреннему эмигранту Солженицыну того, что он распинается перед гитлеровцами, методически обстреливавшими из тяжелых орудий Ленинград.
Почему выбор Солженицына пал именно на Власова, а не на генерала Д. М. Карбышева, например? Ведь он также оказался в немецком плену. Но в отличие от Власова Д. М. Карбышев, профессор Военной академии имени М. В. Фрунзе, с негодованием отверг все предложения гитлеровцев перейти к ним на службу, предпочтя измене мученическую смерть в застенках Маутхаузена. Почему не привлек внимание Солженицына генерал Г. И. Тхор, возглавивший в фашистском плену подпольные патриотические группы и замученный в гестапо? Или генерал М. Ф. Лукин, который с презрением отверг предложения Власова сотрудничать с врагом? Почему не интересуют Солженицына другие советские генералы, погибшие в фашистских концлагерях, но не ставшие на путь предательства? Почему, скажем, внимание Солженицына не привлек мужественный образ командарма 33-й армии Западного фронта генерал-лейтенанта М. Г. Ефремова, который почти в то же время, весной 1942 г., с частью войск оказался в окружении под Вязьмой? Будучи тяжело ранен, он до последнего часа руководил боем и, не желая попадать в плен, покончил с собой. Советский народ чтит его как героя и патриота Родины. В Вязьме Михаилу Григорьевичу Ефремову воздвигнут величественный памятник.
Да потому, что именно предатели близки Солженицыну по духу и именно им он выдает индульгенции: "Но сверх дымящейся каши в призывах вербовщика был призрак свободы и настоящей жизни — куда бы ни звал он! В батальоны Власова. В казачьи полки Краснова. В трудовые батальоны— бетонировать будущий Атлантический вал. В норвежские фиорды. В ливийские пески... Наконец, еще —в деревенских полицаев, гоняться и ловить партизан... Куда б ни звал он, куда угодно..."
Он представляет власовцев-предателей героями и за то, что "бьются они круче всяких эсэсовцев", и приводит эпизоды, свидетельствующие якобы о стойкости изменников. В действительности гитлеровцы боялись посылать на советско-германский фронт подразделения, созданные из советских военнопленных, не полагаясь на их надежность. История войны знает много фактов, когда такие подразделения целиком переходили к партизанам, на сторону Советской Армии.
Но Солженицын пишет не об этом. Все его симпатии на стороне матерых предателей. Он проливает слезы над обреченностью, безысходностью их судьбы.
Солженицын с видом знатока занимается исследованием того, что привело людей во власовские батальоны, в так называемую "РОА" —"Русскую освободительную армию"? "Только последняя крайность, только запредельное отчаяние, только неутолимая ненависть к советскому режиму". Солженицын и тут темнит, желаемое выдает за действительность. Конечно, среди власовцев были отпетые мерзавцы, добровольно перешедшие на службу к врагу, были и антисоветски настроенные элементы, очень часто с уголовным прошлым, но было немало и просто обманутых нацистской пропагандой, запуганных людей.
Рассуждения Солженицына об антисоветском "монолите" потребовались ему, чтобы убедить легковерного читателя в существовании некоей "оппозиции" Советской власти. В то же время сам Солженицын сетует: "Гитлер и его окружение, уже отовсюду отступая, уже накануне гибели, все не могли преодолеть своего стойкого недоверия к отдельным русским формированиям, решиться на целостные русские дивизии, на тень независимой, неподчиненной им России". Вот вам и "монолит"!
Какую же нужно питать ненависть к собственному народу, чтобы почти через тридцать лет после окончания жесточайшей из войн, выпавших на его долю, жалеть о том, что против СССР, хотя бы в финале, не были брошены полки предателей!
А какой злобный тон появляется у Солженицына, стоит ему заговорить о Советской Армии, о той армии, что защищала завоевания Октября, Советскую власть, что, жертвуя сотнями тысяч своих сынов, освобождала из фашистской неволи свою землю и страны Восточной и Центральной Европы.
Не, оставил в покое Солженицын и наших союзников по антигитлеровской коалиции. Фашистский блок он, разумеется, не трогает. Претензий к нему ни за развязывание преступной войны, ни за огромные жертвы, которые понесло человечество, у Солженицына, конечно, нет. Нет претензий у него и к террористической фашистской диктатуре, устроившей кровавую бойню на временно оккупированных территориях. Тут он полностью согласен с нею. А вот союзников стоит упрекнуть в том, что они не попытались спасти,—кого бы вы думали? Конечно, власовское отребье, "Вся надежда их только и была на союзников,—причитает Солженицын,—что они пригодятся союзникам и тогда осветится смыслом их долгое висение в немецкой петле".
Дальше больше. В "разительно - очевидной систематической близорукости и даже глупости" обвиняет Солженицын Рузвельта и Черчилля:
«Как могли они, сползая от 41-го года к 45-му, не обеспечить никаких гарантий независимости Восточной Европы? Как могли они за смехотворную игрушку четырехзонного Берлина (свою же будущую ахиллесову пяту) отдать обширные области Саксонии и Тюрингии?" И продолжает: "Говорят, что тем они платили за непременное участие Сталина в японской войне. Уже имея в руках атомную бомбу, платили Сталину... Разве не убожество политического расчета?"
Да, убожество Солженицына тут проглядывает со всей очевидностью. Зачем гарантии независимости Восточной Европе? Зачем "платить", когда можно ахнуть атомной бомбой или хотя бы потрясти ею перед этим ненавистным Солженицыну Советским Союзом!
Пожалуй, достаточно. Предельно ясно, почему силы, злобствующие против Советского Союза, "славят" Солженицына. В том числе и пресловутая радиостанция "Свобода". Очень показательно, как литературное предательство смыкается с изменой своему народу, своей Отчизне. В числе руководящих сотрудников "Свободы" есть Л. Павловский, пользующийся псевдонимами Пылаев, Шамров. Павловский занимал пост начальника особого отдела в штабе преступника Власова. В одной упряжке нынче Солженицын и Павловский.
Чему служил, то и заслужил: презрение всех честных людей. На этом архипелаге презрения и пребывает ныне А. Солженицын.
П. Жилин,
генерал-лейтенант,
член-корреспондент Академии наук СССР".
("Известия", 1974, № 24 (28 января, московский вечерний выпуск), с. 5).

"Горит жилье или амбар…"

"… В ночной тиши иль днем, -
Жужжащей пулей на пожар
Летят борцы с огнем".
 

35 лет назад в СССР группа риска при разбойных нападениях включала первых секретарей райкомов партии, священников городских храмов, официантов, барменов, работников торговли и кооператоров:

"В дежурной части МВД СССР
Январь, странные пожары…
Со всех концов страны криминальная информация стекается в дежурную часть МВД СССР. Кроме того, сюда приходят сообщения о крупных авариях, катастрофах, стихийных бедствиях. Дежурные офицеры регистрируют поступающие сведения, уточняют их, принимают решения.
Только что, к примеру, пришла информация: "В селе Кайсацкое Палласовского района Волгоградской области в помещении склада промтоваров райпотребсоюза произошел пожар. Предполагаемый ущерб—130 тысяч рублей".
— Мы регистрируем, разумеется, не всю информацию, связанную с нарушениями правопорядка, — уточняет начальник дежурной части подполковник милиции Б. Бодрашов,— а лишь ту, что представляет наибольшую общественную опасность. Скажем, у нас регистрируются только такие пожары, которые причиняют ущерб свыше 50 тысяч рублей. А в получаемой сейчас информации, касающейся пожаров, настораживает то, что, как правило, загораются магазины, склады, подсобные помещения в торговых точках...
Листаю папку со сводками: 3 января в Целинограде Казахской ССР сгорел универмаг "Стрела", ущерб — 100 тысяч рублей, 4 января в совхозе "50 лет Узбекской ССР", что под Ташкентом, огнем уничтожен магазин райпотребсоюза вместе с товаром, оцененным в 50 тысяч рублей. В этот же день в городе Котово Волгоградской области в пепел превратился склад с тканью, одеждой и обувью общей стоимостью в 270 тысяч рублей. 7 января такой же участи подвергся магазин в деревне Городец, что в Ленинградской области. 9 января в райцентре Голышманово Тюменской области пожар уничтожил товаров на 80 тысяч рублей в магазине райпотребсоюза. 10 января сгорел склад универмага в Тамбовской области с ущербом 70 тысяч рублей.
—Анализ информации,—продолжает Б. Бодрашов,—помогает определить способы и динамику преступлений. В сопоставлении с 1987 годом минувший год выглядит следующим образом. Число убийств возросло примерно на 10 процентов. Резко увеличились разбойные нападения. В том числе на водителей с целью завладения автомототранспортом. Почти в два раза возросли нападения на квартиры и дома граждан...
Какая картина складывается в новом году? Вновь обращаюсь к сводкам. Разбои фиксируются почти каждые сутки. Например, 4 января совершено нападение на квартиру первого секретаря Боготольского РК КПСС (Красноярский край) Н. Озереденко. Неизвестные, угрожая ножом, забрали видеомагнитофон "Фишер", четыре меховые шапки и скрылись. Днем раньше поступили сведения из Сочи. Здесь поздно вечером пятеро неизвестных в масках ворвались в дом священника сочинского храма И. Кишкина и, угрожая ножом, нанесли ему побои, забрали 3.500 рублей, магнитофон "Шарп", изделия из золота, предметы церковной утвари.
В разбойных нападениях тоже нетрудно подметить определенную тенденцию. Грабители предпочитают дома, где хозяева имеют солидные ценности. Среди жертв довольно часто встречаются официанты, бармены, работники торговли, кооператоры. А вот еще неординарный случай. В Москве, на Ленинградском проспекте у дома 30, трое неизвестных ограбили О. Сергееву. Она сидела в "Жигулях" и ждала, когда ее напарники поймают машину, чтобы отвезти 73 тысячи рублей для зарплаты вокально-инструментальной группе. Любопытно, что у "Жигулей" были проколоты шины. Видимо, это было сделано преступниками специально.
Информация, для нас особенно прискорбная,—о взяточничестве работников милиции. Двое работников заготпункта, что в Киргизии, похитили 11 мешков кукурузы. Прокуратурой Токмака по подозрению в получении от них взятки в сумме 1.800 рублей арестованы оперуполномоченные ОБХСС местного ГОВД лейтенанты милиции А. и К. Подобные сведения здесь тоже фиксируются, а затем по ним принимаются решительные меры. В поле зрения дежурной части МВД СССР все нарушения социалистической законности, допускаемые сотрудниками органов внутренних дел.
И, наконец, еще два сигнала. В ночь на 8 января на станции Песочная Октябрьской железной дороги при прохождении электропоезда 6158 Рощино—Ленинград разбито около 100 стекол. В этой связи задержаны 12 подростков, проживающих в местных поселках, на них возбуждено уголовное дело. Похожий случай зарегистрирован в Красноярске. Но здесь дело приняло совсем другой оборот. Прокуратурой Октябрьского района этого города возбуждено уголовное дело в отношении сержанта милиции Г. Цыргия, который подозревается в незаконном задержании и нанесении побоев четырем мальчишкам в возрасте 11—12 лет, бросавшим камни в проходивший автотранспорт.
Н. Панченко,
сотрудник МВД СССР".
("Известия", 1989, № 28 (27 января, московский вечерний выпуск), с. 7).