"...Пилот, молодой комсомолец,
Воздушную вахту несёт".
30 лет назад
некоторые советские люди пренебрегали жизнью других, не справляясь с искушением
сладко пожить в чужих тюрьмах:
"Финляндия
Третий угон
Як-40 с
бортовым номером 87575 выполнял сугубо "домашний" рейс по маршруту Новгород — Ленинград —
Петрозаводск, когда один из пассажиров — небольшого роста, невзрачный, изрядно помятый
человек лет сорока—подозвал стюардессу и передал послание командиру корабля
Меркулову. Привожу его текст дословно, как записал его впоследствии
представитель Аэрофлота в аэропорту Хельсинки Юрий Гребенник: «Начальник! Меняем курс на
Стокгольм. При посадке на любой другой аэропорт взорвем самолет. Пусть пташка
не порхает по салону: кореша
голодные".
Далее в
переговорах с экипажем житель Задонска Липецкой области Н. Селиванов сообщил, что
передать требование его заставили "кореша", которые находятся тут же,
в салоне. Намекнул, что все они после "отсидки".
Бортинженер
пытался убедить угонщика в необходимости промежуточной посадки хотя бы для
заправки топливом. Горючего до Стокгольма действительно не хватало.
К тому же Як-40 вообще не летает за границу. Экипаж не знает ни схем заходов на
посадку, ни коридоров подхода к зарубежным аэропортам, ни языков.
Снова, в
который раз, смертельная опасность угрожала пассажирам (всего на борту был 21
человек, двое детей), тем более что Селиванов был неумолим:
— Кореша
сказали: только Стокгольм! Нам все равно, в любом случае — конец. Разобьемся —
тому и быть.
Дальнейшие
переговоры стали бессмысленными. Посоветовавшись с землей, Меркулов пошел на
посадку в Хельсинки — иного выхода у него попросту не было. Угонщик (или
угонщики) не могли не видеть, что самолет завис над морем, летит над массой
прибрежных островов. Оставался расчет на то, что он (или они) не очень в ладах с
географией.
— Когда
сели,— рассказывает Ю. Гребенник,— на борту оставалось всего семьсот
килограммов топлива. Это ниже минимально допустимого запаса.
На всякий
случай держали связь со Стокгольмом. Селиванов предупредил: он выходит из салона
и, если узнает, что находится не в Швеции, сообщники взрывают самолет вместе с
пассажирами.
Финские
полицейские поинтересовались: есть ли на борту люди, говорящие по-шведски или
понимающие по-эстонски? Таких не оказалось. Сами полицейские в любой
момент могли перейти на шведский, которым в Финляндии многие владеют свободно.
Но этот маскарад с языками не понадобился. Тем более что вскоре выяснилось: Селиванов
действовал один.
— Я хочу
здесь жить и не хочу возвращаться в СССР, — заявил он, имея в виду, разумеется,
Швецию.
Дальнейшее
уже шло по, увы, достаточно хорошо отработанной схеме: в Финляндии начинают "привыкать"
к незапланированным посадкам советских самолетов и делают из этого выводы.
А как все же
возникла версия о взрывчатке в термосе, изложенная, в частности, в переданных программах
нашего телевидения? Термос действительно оказался в старом поношенном рюкзаке,
который никто из пассажиров, возвращаясь в самолет, не признал своим.
Селиванова к тому времени уже увезла полиция. Никакой взрывчатки в термосе,
разумеется, не было. Все его поведение было чистым
блефом, рассчитанным на то, что Аэрофлот в последнее время идет на все, чтобы не
подвергать опасности жизни людей.
Селиванов не
долетел до Швеции. Но власти этой страны еще, видимо, поплатятся за отказ выдать
одного из угонщиков советских самолетов. Вот и Селиванов явно рассчитывал
отсидеть положенный срок в шведской тюрьме, где, как писали газеты, кормежка
лучше, чем в наших санаториях, и остаться потом на жительство среди
скандинавских шхер.
А мы можем
только облегченно вздохнуть: снова пронесло. Самолет не споткнулся в незнакомом
воздушном пространстве, не разбился при посадке...
И все же
только безусловная выдача всех угонщиков и неотвратимость наказания на Родине может
избавить их от искушения сладко пожить в чужих тюрьмах, пренебрегая жизнью других
людей.
В. Шмыгановский,
соб. корр. "Известий".
Хельсинки".
("Известия",
1990, № 279 (7 октября, московский вечерний выпуск), с. 3).
Комментариев нет:
Отправить комментарий