"Вот он на фотографии альбомной..."

"... В буденовке и с шашкой на ремне,
Плечистый, загорелый, запыленный,
Сидит на сером в яблоках коне".
  

50 лет назад много товаров выпускала советская промышленность для населения:
"Без учета спроса
Много товаров выпускает наша промышленность для населения. Но вот в отдельные магазины завозятся они без учета спроса покупателей. Например, в промтоварный магазин Устьтолшменского сельпо завезли 900 штук фотопленки для малоформатных аппаратов и большое количество фотобумаги. Срок хранения их истек, а запасы все еще большие.
Есть случаи, когда испорченные продукты продают по первоначальной цене. Вот и сейчас принуждают покупателя в придачу к овсяным хлопьям брать расплывшуюся карамель "гусиные лапки".
А. Зайцев,
член-пайщик".
("Ленинское знамя", Тотьма, 1975, № 43\44 (10 апреля), с. 3).

"Бесследно годы пролетают, в чужом краю старею я..."

"... Меня Сибирью здесь пугают,
Сибирь же – родина моя!"
 

70 лет назад эмиграция не имела никакого значения в СССР:
"Сообщение министерства внутренних дел ГДР
Берлин, 7 апреля. (ТАСС). Агентство АДН передало сообщение министерства внутренних дел ГДР. Сообщение гласит:
К властям ГДР обратился с просьбой о предоставлении убежища до решения вопроса о возвращении на родину перешедший из Западной Германии украинский эмигрант профессор Василакий Владимир, являвшийся председателем созданного в 1954 году американской разведкой антисоветского координационного эмигрантского центра, именуемого "Лигой антибольшевистских организаций народов Советского Союза" (ЛАОНСС), и руководителем антисоветской украинской эмигрантской организации "Украинский вызвольный рух" (УВР), а также редактором издающейся в Мюнхене эмигрантской газеты "Нова Украина".
В своем обращении к правительству ГДР профессор Василакий Владимир указывает:
"Я, Василакий Владимир, украинец, бывший житель г. Харькова, прибывший в ГДР из г. Аугсбурга (Западная Германия), прошу правительство ГДР предоставить мне убежище и оказать содействие в возвращении на мою родину — в Украинскую ССР.
Во время второй мировой войны, в силу сложившихся для меня и моей семьи обстоятельств, я оказался на территории Западной Германии, где проживал в течение 11 лет.
Под воздействием реакционных сил я был вовлечен в активную работу, направленную против советского народа. К моменту моего перехода в ГДР я являлся председателем "ЛАОНСС" и "УВР", а также редактором издающейся в Мюнхене эмигрантской газеты "Нова Украина".
Вся моя деятельность по руководству этими организациями проводилась по указанию членов так называемого "Американского комитета" в Мюнхене — американцев Пейча и Серджента.
Положение руководителя эмигрантских организаций дало мне возможность тщательно проанализировать направление их деятельности и понять истинные цели использования эмиграции американскими империалистами, осуществляемые ими через "Американский комитет".
Размышляя над многочисленными фактами, я уяснил себе, что "Американский комитет" не интересуется судьбами народов, выходцами из которых являются современные эмигранты, а все его действия направлены лишь к тому, чтобы превратить эмигрантов в послушное, слепое орудие подрывной работы в странах демократического лагеря. Руководители различных эмигрантских организаций не только не противятся такому отношению к эмигрантам, а, наоборот, всячески способствуют ему, вовлекая эмигрантов в активную борьбу против своего народа и посредством подкупа и шантажа заставляют их выполнять гнусную роль шпионов и провокаторов.
Находясь в эмиграции, я ошибочно цредставлял себе, что эмиграция имеет какое-то значение в СССР, однако это оказалось моим глубоким заблуждением.
Жизнь разбила эти мои фантазии. Добиваясь ратификация парижских соглашений и подготовляя новую войну против СССР и стран народной демократии, американские империалисты направляют деятельность всех эмигрантских организаций на борьбу против родных народов.
Глубоко осознав, что и моя "политическая деятельность" также направлена против украинского и всего советского народа и на руку только американским империалистам, я принял решение порвать связь с американцами, прекратить свою "политическую деятельность" против демократического лагеря и, если представится возможность, принять активное участие в разоблачении подрывной деятельности американских империалистов и руководимых ими антисоветских эмигрантских организаций".
Правительство ГДР удовлетворило просьбу Василакия Владимира — предоставить ему убежище до решения вопроса о возвращении на родину".
("Правда", 1955, № 98 (8 апреля), с. 4).

"Мой родимый край, место отчее..."

"... Ты и праздник мой и броня.
Память общая, и песня общая
У земли моей и у меня".
 

45 лет назад в СССР хорошо проходил праздник человека-созидателя, берущего все новые и новые рубежи на пути к коммунизму:
"Праздник в деревне
Немало доброго сделала зима: снегу много, значит хлеба будет больше. Сказочной красотой украшала свои владения, дарила людям ледяные мосты, крепкие дороги. Здорово помогла. Поэтому, наверное, и было так шумно и весело в Великодворье на традиционном празднике проводов русской зимы.
В центре деревни Великий Двор звучит веселая музыка, слышатся приветствия через громкоговорители. Народ встречают глашатаи Нина Слободина и Антонина Лапина:
— К нам! Сюда! — Собирайся народ! Сегодня вас необычное ждет!
На праздничный помост поднимается председатель колхоза Н. Н. Юрзин. Он поздравил великодворцев с праздником проводов русской зимы — праздником человека-созидателя, берущего все новые и новые рубежи на пути к коммунизму. По селу мчатся кони в упряжках с бубенцами. В фурах, украшенных домоткаными дорожками коврами, сидит гармонист, окруженный женщинами в старинных нарядах. А вот целый поезд саней-роспусков, облепленных маленькими великодворцами. Возница С. Н. Тихонов.
Проводятся различные спортивные состязания, аттракционы. Работает "фотография". Фотограф — заведующий гаражом М. Зайцев приглашает фотографироваться: "Фото за минуту!". Смеются клиенты, получившие свою фотографию — рисунок, вырезанный из журнала "Крокодил".
— Где блины — там и мы! — слышится веселая присказка. Это продавец Г. Зайцева зазывает односельчан отведать горячих блинов. Сладкий и душистый чай из самовара особенно вкусен на морозе. Прибыли на праздник и "незваные гости" — Кикимора с Чертом (Н. Попова и В. Соболев). Разогнав всех с помоста, они устроили свои танцы. Наведал гулянье и Емеля (А. Попов) — прикатил на собственной печи.
М. Слободин".
("Ленинское знамя", Тотьма, 1980, № 43 (5 апреля), с. 4).

"Поправляет головешки освещенная рука..."

"... Голос тянется неспешный,
Как шаги издалека..."
 

60 лет назад в СССР давно намозолил глаза однодеревенцам Степан Огурцов: 
"На темы морали
Головешка
Костер догорал. Все меньше становился, словно циркулем очерченный круг — граница лесной ночи и охотничьего камелька. Набродившись за день по раздольям пожен и перелесков, все отдыхали, никому не хотелось вставать и подбрасывать в костер хворосту. Сырое полено, исходившее из торцов струйками голубых дымков, все больше темнело. Горький запах тлеющей осины ударял в ноздри, вызывая кашель. Слезились глаза.
— Тьфу, черт — надоела!— вскочил вдруг на ноги Михаил. Длинная нескладная его тень метнулась по обступившему охотников ельнику, согнулась пополам, и в костер аккуратно легли сухие ольховые обрубки. Языки пламени снова взметнулись вверх, жадно вылизывая бока поленьев. Затерялась в пламени и чадящая головешка…
— Вот смотрю я на костер и думаю о Степане, — произносит задумчиво Василий.
— А что о нем думать-то? — лениво отзывается Иван. — Прыщик!
— Не-ет, не прыщик, — не соглашается Василий. — Прыщик что — взял да выдавил и дело с концом. А его, Степана, так просто не возьмешь. И как он таким стал — ума не приложу…
Степан Огурцов, толстый и черный, давно намозолил глаза однодеревенцам. Люди в поле, а Степан — на свой огород. Или в лес идет за ягодами, за грибами, дрова рубит. А потом все это в город переправляет — продает.
Дом у Степана — полная чаша. В красном углу на небольшом столике стоит красуется новая швейная машина. Правда, Дарья, жена Степанова, шить не умеет. Да ведь дело-то не в этом. Машина — она вещь!
Ковровые дорожки устилают пол. Не разберешь даже, крашен он или нет.
Пузатый комод чуть приоткрыл ящики, показывая богатое содержимое, чуть распахнуты дверцы гардероба. На кровати белое пикейное покрывало, а на коврике плавают, важно выгнув длинные шеи, белоснежные лебеди. Не чувствуют гордые птицы, что неуместна их важность в этом себялюбивом мещанском мирке.
Дополняют Степаново благополучие два поросеночка, хрюкающие в новом хлевчике, два десятка хохлаток да чернопегая корова, отелившаяся всего два раза…
— Ведь до чего дело дошло — от соседей высоченным забором отгородился, собаку цепную завел, словно среди врагов живет, — продолжает Василий. — А помочь кому — боже упаси! На пожне как-то раскрошился у меня брусок. "Дай, — говорю, — Степан, полопатить косу", не дал ведь. И пошел я в деревню. А от пожен до деревни, считай, километров пять будет. Пока ходил, день и прошел…
—И для чего он все копит? Детей нет… И жизнь как-то впустую идет. Живет сейчас, пускает в глаза едкий дым, словно головешка, а потухнет — некому спомнить добрым словом. К чему такая жизнь? — недоумевает Михаил.
— Головешку подсушить можно и… загорит она… — произнес Иван.
— А и правда, мужики! Права у нас есть. Сила-то не в головешке, а в костре…
С. Топорков".
 ("Ленинское знамя", Тотьма, 1965, № 40 (3 апреля), с. 4).

"Сквозь жалобы, вопли и ропот..."

"... Трубным призывом встает
Твой торжествующий топот,
Над простертым миром полет".

 

65 лет назад перешла кому-то дорогу советская семья Ярославцевых:
"По следам неопубликованных писем
На председателя Мосеевского сельпо т. Ярославцева поступила жалоба, что он злоупотребляет своим служебным положением: незаконно выписывает счета за работу жене и другим лицам, увеличил арендную плату за помещение зятю с 50 до 80 рублей. Много и других нарушений.
Председатель правления райпотребсоюза т. Корюкин, проверив жалобу, сообщил редакции, что факты, указанные в письме, подтвердились. Правление райпотребсоюза на выездном заседании, которое проводилось непосредственно в Мосеевском сельпо 4 апреля с приглашением всех работников сельпо и актива сельсовета, объявило т. Ярославцеву строгий выговор.
Освободило от работы жену Ярославцева, которая возила хлеб, и произвело начеты на некоторых работников сельпо. Потребовало от Ярославцева до 20 апреля устранить недостатки, указанные в жалобе".
("Ленинское знамя", Тотьма, 1960, № 44 (13 апреля), с. 4).

"Есть кодекс прав несовершеннолетних..."

"... Крик, драка, бег по краю крыш, прыжки,
Игра с дождём, плесканье в лужах летних,
Порт из камней, из грязи - пирожки".

 65 лет назад в СССР не у каждого мяса в пирожках был хороший привкус:
"Короткие сигналы…
Когда забывают о качестве
26 и 27 марта в магазине горпо (возле парикмахерской) продавались пирожки с мясной начинкой, которые есть было невозможно. Тесто как резина, в мясе тянутся нити, привкус его нехороший. Я и ребенок, ученик второго класса, поели таких пирожков и у обеих болели желудок и кишечник.
Почему же такие пирожки пускают в продажу?
Р. Морщихина.
Гор. Тотьма, ул. Ленина, 95".
("Ленинское знамя", Тотьма, 1960, № 39 (1 апреля), с. 4).

"Рельсы упрямо режут тайгу... "

"... Дерзко и прямо
В зной и пургу".
 

50 лет назад  советским людям, оказавшимся в тайге, первым делом требовались политинформации и беседы:
"Это моя дорога"
Служим Советскому Союзу!
На белой глади реки, разрезающей темный массив тайги, по вечерам пылают костры.
— Для обогрева,— поясняет Л. Княтковский, политработник, с которым приехали мы по зимнику к месту работ.
Этот участок напоминает территорию завода. Тут расположились кузнечный цех, механические мастерские, пилорама. Машины доставляют сюда лес, металл, камень.
Здесь будет мост, по которому поезда и автотранспорт повезут все необходимое для продвижения в глубь лесных урочищ трассы Байкало-Амурской магистрали. Мост временный (постоянный пока проектируется, для него место выбрано рядом), но очень важный и сооружается по-инженерному основательно. Его наводят воины-железнодорожники.
Им уже в ближайшее время предстоит на вечной мерзлоте, преодолевал десятки рек и речушек, горные хребты, тайгу и мари, часто там, где на десятки километров нет и следа человеческою жилья, прорубить просеки, провести связь, создать базу для насыпки земляного полотна и укладки шпал и рельсов.
Как высокое доверие народа расценивают воины-железнодорожники задание создать вместе с комсомольцами-добровольцами—посланцами республик, краев и областей, вместе со специалистами десятков организаций эту мощную  коммуникацию, что соединит Байкал с Амуром, обеспечит новый выход к Тихому океану.
Первым сюда, на этот участок, прибыло подразделение капитана Л. Светлова. Это теперь его городок с отопляемыми палатками, уже настоящими казармами, столовой, магазином, овощехранилищем и прочими службами —надежное место для жилья, работы, боевой учебы. А несколько месяцев назад тут ничего не было. Удобный, хотя и далекий от городского комфорта городок был создан за короткое время руками солдат.
— Народ отличный,— рассказывает капитан Л. Светлов,— Я не слышал ни одной жалобы, ни одного сетования на трудности. Наоборот, у всех душевный подъем!
Лев Павлович, невысокий, подвижный и, в оправдание своей фамилии, какой-то светлый, не только знающий службу офицер, но и хороший специалист. У него за плечами академия тыла и транспорта, житейский опыт. Слесарил на ленинградском заводе "Электросила", почти пятнадцать лет проходил армейскую школу. Вместе с ним сюда приехали жена Маргарита Сергеевна и дочь Наташа.
"Тылы", как говорится, у капитана надежные. Да и в нем самом может быть уверен каждый его подчиненный.
Когда в железнодорожных частях стало известно, что предстоит путь на восток, на БАМ, командованию поступило множество рапортов от офицеров и рядовых. Все просили направить на ответственный участок. Люди служили в обжитых благоустроенных городках, имели хорошие квартиры, налаженный быт.  А услышали призыв — и добровольно, с радостью поехали в суровые дали, где все  или многое надо создать самим.
Мне рассказали такой случай. На старом месте тракторист Буранов, которою из-за непривычного узбекского имени, по созвучию, называли Мишей, обслуживал подсобное хозяйство. Когда определяли, кто поедет на Дальний Восток, его решили оставить. Он с юга, а на трассе холода; да и большой физической силой не отличался. Узнав об этом, огорченный парень пять дней ходил за ротным, упрашивал походатайствовать за него.
Такой порыв, настойчивость тронули сердце командира. Ведь не к теще на блины рвется парень.
— Ладно. Поедешь!
И на стройке Буранов служит хорошо. Рад: он строит БАМ!
В разных подразделениях уже сейчас есть солдаты, которым предстоит увольнение в запас. Многие из них заявили о своей воле — и после службы в армии остаться на строительстве.
Сознание сопричастности к огромному и важному делу, ясное представление о том, как важна для страны, для Дальнего Востока эта магистраль, отличают солдат и офицеров, придают им силы.
Подразделение Светлова обратилось к воинам-железнодорожникам с призывом начать соревнование за досрочное выполнение заданий, за высокие показатели в труде и службе. Оно решило сдать свой первый объект — мост к празднику Победы.И не только светловцы, как называют людей, которыми командует этот офицер, но и все, кто наводит переправу, трудятся с большим подъемом.
На видном месте висит красочная "Молния": "Новый рекорд установила команда в составе младшего сержанта Василевского, рядовых Буйко, Рысь, Сафроновича, Луя, Мамушина — за смену забила 7 свай".  А вот и сами герои дня. Станислав Василевский спокойно рассказывает:
— Ехали, не представляли, что такое мороз в 50 градусов. Оказалось, не так страшно. Можно и при нем работать!
Работают копровщики замечательно: задание — три сваи за смену, а сдают, как правило, по четыре-пять.
Копровый расчет сержанта Владимира Карпука забивает другие опоры—облегченные. Иные и нормы. Но ребята тоже перешли все ранее достигнутые здесь рубежи: 24 штуки за ночную смену!
И во всех подразделениях сегодня есть те, кто ударным трудом в самых сложных условиях доказал, что в армии и в наши дни отличная и мужественная молодежь. Офицер Д. Бойко, сержант И. Капаляускас, младший сержант В. Гетте, рядовые В. Валыков, Ш. Шарафутдинов, Ю. Алябьев и многие другие стали героями соревнования.
Прямо на рабочем месте — на берегу реки рассматривали заявление рядового Владислава Валюкевича о приеме в комсомол. Оно было лаконичным: "Хочу строить БАМ комсомольцем!" Постановили: "Принять единогласно". Прошел парень испытание на стойкость и выдержку.
Святое армейское товарищество здесь, в таежных распадках, среди болот, придает людям силу и уверенность, стало непреложным законом жизни. С рядовым М. Ражобовым произошло несчастье. Для его спасения срочно нужно было много крови. Об этом узнали воины. Сержант Манурин, ефрейторы Л. Гуд, В Найденов, М. Алпатов. рядовой Л. Постович пришли на выручку, позвали к медикам своих сослуживцев. Двадцать четыре воина сдали кровь. Она вернула здоровье парню.
Офицер Ф. Комиссаров, рассказывая о характере участка, где трудятся воины, заметил: "Техника здесь требует особой прочности, арктических сортов топлива и масел".
И от людей эта стройка тоже требует "особой прочности", высоких идейных и моральных качеств, готовности с честью выполнить свой долг. Воины-железнодорожники выдержали экзамен, прочно оседлав трассу, показав образцы труда и организованности.
Надо сказать доброе слово о политработниках, армейских коммунистах. Это они вместе с командирами подготовили личный состав к новым условиям работы, прививают молодежи чувство высокой ответственности, сознание того, что сегодня с этой стройкой вся страна. Политработники, как правило, прибывали с первыми группами. Один из них —старший лейтенант С. Цап. Он сделал все, чтобы организовать быт людей, быстро наладил политинформации и беседы.
Характерная черта жизни воинов-железнодорожников — тесная связь с дальневосточными производственными коллективами, партийными и комсомольскими органами. Мне пришлось присутствовать на общем митинге местной молодежи, солдат и офицеров. Единое стремление — отдать все силы великой стройке, достойно пронести дальше эстафету Турксиба, Магнитки, Комсомольска на-Амуре. Общее потому, что по-иному и быть не может. Народ всегда с армией, Вооруженные Силы — с народом. И в гигантской магистрали будут десятки и сотни километров, которые навсегда станут своими, кровными для воинов-железнодорожников. Хорошо, проникновенно сказал во время нашей беседы комсорг отделения бульдозеристов младший сержант Н. Благодатный:
— Еще раньше, до службы, мечтал сюда попасть. И повезло. Теперь БАМ — это и моя дорога!
Ю. Мокеев.
(Спец. корр. "Правды").
Трасса БАМа".
("Правда", 1975, № 91 (1 апреля), с. 6).

"Юбки матерей не отпуская, бродят черные, как галки, дети..."

"… Никогда не думал, что такая
Может быть тоска на белом свете".

75 лет назад крепко влип советский деятель Симонов, сообщивший за пять с половиной лет до того читателям "Красной Звезды" дословно, что выпало ему счастье видеть маршала Тито и говорить с этим замечательным человеком:
"Субъект с тройным именем и его ручная собачка
Константин Симонов
Когда ренегат, то есть отступник и предатель, приходит к власти, обманув народ явной демагогией и устранив опасных для себя честных людей тайными убийствами,— он стремится поскорей приобрести возможно более достойный и пышный, по его мнению, вид. Он заказывает себе двадцать мундиров, сверху донизу шитых краденым золотом, и, не в силах сдержать своей мелкой страсти к большому стяжательству, коллекционирует на жирных пальцах такое количество бриллиантовых перстней, что в крайнем случае, сбежав от народного гнева даже в подштанниках, с бриллиантами можно будет дожить остаток дней хозяином портового притона где-нибудь в Южной Америке.
Затем ренегат начинает фотографироваться для потомства. Он так и сяк закладывает то левую, то правую руку то за спину, то за борт мундира, так, чтобы перстни — не там, так тут — были всегда видны, принимает, по его мнению, наполеоновскую позу и старательно примащивает у своих ног "слабость великого человека" — очередную любимую собаку.
Житель Югославии, вздрогнув, долго смотрит на новый портрет ренегата и, протерев глаза, мучительно вспоминает: где он уже видел что-то абсолютно похожее? Наконец, вспоминает:
— Геринг!
В это время ренегат еще только начинает действовать открыто, и простому человеку еще отнюдь не рекомендуется вслух высказывать это свое неожиданно пришедшее ему в голову соображение относительно Геринга. Но если бы спросить самого ренегата, то в глубине души мысль о таком сходство ему бы только польстила. В глубине души ему нравится Геринг — этот настоящий, по его мнению, барин с его маршальским жезлом, его замками, охотами, любовницами, мундирами и перстнями. Единственное, чему ренегат не хотел бы подражать в Геринге, это концу его карьеры, но он надеется на лучший исход для себя или, во всяком случае, старается отогнать тревожные мысли.
Ренегат пришел к власти. Он доволен. У него есть дворцы, он научился "величественным" жестам. У него есть гудящая, ревущая и лязгающая оружием охрана, разъезжая с которой он может предаваться приятным мыслям о высокой ценности своей особы.
Правда, есть еще народ, который начинает догадываться о том, что ренегат есть ренегат.
Но у ренегата, кроме дворцов, есть тюрьмы, где будет сидеть каждый, выразивший сомнение в нем, сидящем во дворце.
Казалось бы, все хорошо. Но вдруг выясняется, что мир теснее, чем этого бы хотелось ренегату; что не умерли еще все люди, которым бы давно следовало бы умереть; что не так-то легко горит и истлевает бумага и стираются чернила на полицейских документах.
Выясняется, что ренегат — не просто отступник с революционным прошлым, которое он предал. Выясняется, что у него никогда не было этого прошлого, что он просто — старый полицейский провокатор.
С маленькой полицейской анкеты, где стоит та же самая подпись, которой он сейчас пятнает государственные акты, начинает в обратном порядке разматываться клубок его жизни. Клубок, в котором он, казалось бы, так тщательно обрезал все концы, который он, казалось бы, так густо позолотил руками своих придворных летописцев.
Главная неприятность состоит в том, что клубок начинает угрожающе разматываться в других странах, за пределами власти ренегата.
О! Если бы кто-нибудь попробовал его размотать здесь — в стране, где правит ренегат, — он бы заставил смотать его обратно. Он бы вывернул на дыбе все кости тому, кто попробовал бы свидетельствовать против него.
Он бы сжег опасные бумаги — хоть бы для этого пришлось сжечь целые города.
Но клубок разматывается за пределами его власти, и провокатор, которого раньше считали всего-навсего ренегатом, перестает довольствоваться гудящей, орущей и лязгающей оружием охраной своей особы. Он начинает охранять свое "доброе" черное имя.
Тех, кто знает, — убить! Тех, кто может быть, знает, — убить! Тех, кто может догадаться, — убить! Тех, кто может услышать и поверить, — за решетку!
И чтобы птица не перелетела границу! А перелетит — убить!
Но клубок разматывается и разматывается, и после какого-то неловко связанного узелка в нем обнаруживаются вплетенные друг в друга сначала одна, потом другая, потом третья нити иностранных разведок.
Человек в опереточном мундире, похожий на Геринга, оказывается не просто ренегатом и не просто старым провокатором отечественной полиции; он оказывается еще и старым шпионом сначала одной державы, потом другой, потом третьей.
Узнав, что это узнали, международный шпион, которого до этого считали только провокатором, начинает сердиться, сидя у себя во дворце.
Во-первых, он сердится чисто профессионально. — Эти господа из "Интеллидженс сервис", да и из других учреждений казались такими сдержанными! Они так хвастались своим умением молчать! Они так убедительно говорили, что из их резервуара тайн никогда не вытечет ни одна капля! Нет, он был о них куда лучшего мнения! И это сердит его.
Во-вторых, он сердится потому, что не все в прошлом так уж приятно вспоминать. Не с точки зрения перемены убеждений, — убеждения у него остались те же, — а с точки зрения масштаба. Разве приятно, в самом деле, вспоминать какие-то расписки в получении жалких трехсот долларов или пятидесяти фунтов — суммы во сто раз меньшей, чем стоит сейчас один перстень на его мизинце? Или вагоны третьего класса и третьеразрядные рестораны, в которые он перебирался обедать, когда дело не клеилось и бывала задержка с деньгами. Или брезгливых шефов, которые подавали ему два пальца и читали слишком длинные нотации, прежде чем дать расписаться в ведомости на слишком куцую сумму.
Разве приятно вспоминать все это сейчас, когда он принимает послов в своей резиденции (он любит слово резиденция: летняя резиденция, зимняя резиденция; это звучит красиво, по-барски, почти как у Геринга). Вспоминать об этом сейчас, когда теперешние шефы разговаривают с ним вежливо и даже по форме почтительно, теперь, когда ему говорят: "Надо сделать то-то" или "Надо сделать это", он не обязан вскакивать и говорить "Есть!", "Будет исполнено!", — а может, небрежно развалясь в кресле и потягивая из бокала вино, по существу, конечно, дисциплинированно, но по форме все-таки небрежно процедить: "Да, я подумаю", "Мы подумаем", "Я думаю, что действительно нам нужно будет сделать, как вы говорите, и то, и это".
Разве приятно вспоминать о тех старых временах сейчас, когда он получает за свою шпионскую работу в пользу иностранных держав не десятки и сотни фунтов или долларов, а миллионы, и расписывается за них не в ведомости у второразрядных и скупых разведчиков, а в "договоре" по случаю предоставления очередного английского или американского кабального для страны займа?
Правда, долгий шпионский стаж вызывает доверие, а за выслугу лет даже принято приплачивать. Но у человека, похожего на Геринга, есть слабость: он тщеславен, он не любит, подписывая договоры, вспоминать о ведомостях и, продаваясь послам, вспоминать имевших с ним когда-то дело безымянных чиновников пятого ранга.
Когда о нем пишут, что он шпион, он сердится еще и по третьей причине: он понимает, что это опасно, что об этом может узнать и, кажется, уже узнает народ. Народ, который не для того уходил в партизаны, чтобы его героизм приписал себе ренегат. Народ, который не для того посылал в бой с фашизмом своих сыновей, чтобы их сажал в тюрьму провокатор. Народ, который не для того проливал кровь за свободу и независимость своей страны, чтобы эту страну продал иностранцам шпион.
И человек с этим тройным именем боится народа, но для ренегата, когда власть у него в руках, бояться — это значит затыкать рты. Для провокатора бояться — значит сажать в тюрьмы. Для шпиона бояться — значит убивать.
И это делает человек, похожий на Геринга, делал вчера и делает сегодня, делает днем и ночью, делает тайно и явно, делает в Белграде и в Скопле, пытками и фальшивыми документами, крысиными одиночками и каторжными лагерями, ударами ножа и выстрелами в затылок.
Он в ужасе перед собственным будущим. Он хочет обмануть целый народ или, по меньшей мере, заставить его молчать. Молчать любой ценой! Ценой каторжных работ, нищеты, голода, самой смерти! Только молчать! Молчать!
Но он боится не только народа. Разоблаченный на весь мир как шпион, человек, похожий на Геринга, сердится еще и потому, что он боится за свою собственную рыночную стоимость, за ценность своей особы на международной бирже шантажа. Разоблаченный шпион стоит дешевле неразоблаченного — это аксиома. Она хорош известна ему как старому шпиону. Он трепещет при мысли, что его хозяева смогут обрезать ниточку, на которой он прыгает, и привязать на его место другую, еще не до такой степени разоблаченную марионетку.
— Нет, нет! Этого не может быть! Он не желает и слушать об этом! Ну, положим, ему оставят его перстни и отправят на покой. Но как же дворец? А как же охрана, которая так великолепно ревет, когда он проезжает по улицам? И придворный фотограф? И мундиры? Двадцать. Нет, теперь уже сорок мундиров — один красивее другого! И верительные грамоты, и доверительные разговоры с послами Англии и Америки, когда чувствуешь себя, ей-богу, ну, почти, почти совсем на равной ноге с ними! Нет, нет! От этого невозможно отказаться! Немыслимо! Нет, он докажет, что другой такой марионетки, как он, не найти нигде, никогда, ни за какие деньги!
— Он разоблачен перед народом? Уже слишком многие люди знают, что он ренегат, провокатор, шпион? Ну, и подумаешь, какая беда! Ему будет труднее, чем другому, держаться у власти? Допустим. Зато он лучше, чем всякий другой, заставит молчать. Всех! Всех! Всех! Он сгноит в тюрьмах, если надо, — сто тысяч, если надо, — миллион. Он убьет столько, сколько нужно убить! Пятьдесят тысяч? Подумаешь! Он убьет сто, двести тысяч. Он докажет, что трудности его положения искупаются его жестокостью, его готовностью справиться с этим положением. Он покажет, что он способен на то, на что никто другой не способен. Он зальет кровью страну так, что нельзя будет отмыть этой крови и через сто лет после его смерти.
— Что еще? Что нужно? Может быть провести новые выборы? Нужно? — Пожалуйста! Что? Боитесь, что многие на выборах будут против меня? Ничего, зато гарантирую, что после выборов вне тюрьмы останутся только те, кто голосовал "за". Ранкович поможет — это надежный человек! А впрочем, вы ведь и сами знаете его не первый год!
— Что дальше? Переименовать страну в пятидесятый или пятьдесят первый штат? Пожалуйста! Превратить ее в опытное поле, в плацдарм, в посадочную площадку? Пожалуйста! Обмундировать всех старше шестнадцати лет в любую форму мира и отправить их как пушечное мясо в любой конец мира? Пожалуйста! Только не трогайте моих дворцов и мундиров! Охраны, собак и перстней.... Все остальное — пожалуйста!
— Что еще? Может быть, нужно что-нибудь еще? Может быть, хозяевам не сразу пришло в голову? Может быть, они подумают, что нужно еще? Может быть, нужны еще какие-нибудь услуги не здесь, на месте, а за границей? Может быть, открыть для них под своим флагом какую-нибудь шпионскую контору во Франции, в Париже. или в Индии? В Дели? Можно и в Дели, — где угодно. Хоть на Южном полюсе! Только намекните!
— Может быть, кого-нибудь оклеветать? — Кого? Да кого угодно! Албанию, Болгарию, Румынию, Чехословакию, Польшу, Китай! Можно и Советский Союз — ничего не стоит!
— Что? Однообразно клевещем? Два года одно и то же? Так можно придумать что-нибудь особенное, такое, чего до сих пор еще никто не придумал. Есть и автор — Моше Пиаде — старый предатель, моя любимая ручная собачка с пером в лапах. Этот напишет - что угодно! Хотите, напишет, что Советский Союз боролся с югославскими партизанами и помогал немецким оккупантам? Хотите? Пожалуйста! Хотите, напишет, что только склоняясь на их долгие просьбы, я позволил советским войскам, для повышения их международного престижа, принять участие в изгнании немецких армий из Югославии. Хотите? Пожалуйста! А может быть, хотите наоборот? Чтобы он написал, что советские войска никогда не освобождали Белграда? Да, да, так черным по белому: никогда не освобождали. Пиаде может и это! Он у меня все может! Что скажу, то и сможет, облает кого угодно и как угодно.
— Пока рано? Ну что ж, подождем. Вы мне скажите, когда захотите. Только знаете что?
Человек, похожий на Геринга, вздыхает, подозрительно оглядывается вокруг и уже другим, тихим, неуверенным голосом обращается к своему незримому заокеанскому собеседнику:
— Только знаете что — есть одна просьба.... Самолет.....
Он вспоминает свои мундиры и добавляет:
— Нет, лучше два. И оборудуйте какой-нибудь запасной аэродром где-нибудь у побережья, скажем, на Брионских островах. А? На всякий случай... если все-таки что-нибудь... А?
Снова вздохнув, он долго сморит через окно своей зимней резиденции на стоящий на углу улицы фонарь. Фонарь напоминает ему виселицу. Неприятный холодок пробегает по его жирной спине. Он начинает засыпать.... И видит сон, тяжелый, необыкновенный сон: на главной площади Белграда стоит виселица, на виселице болтается человек, похожий на Геринга, на столбе виселицы дощечка с надписью:
Иосип Броз Тито.
Предатель.
Провокатор.
Шпион.
У виселицы лежит небольшая ручная собачка, удивительно похожая на Пиаде и скулит..."
 ("Правда", 1950, № 91 (1 апреля), с. 4).

"— А были, дедушка, у вас медали с орденами?.."

"... — Нет, я гусей в то время пас
В деревне под Ромнами".

75 лет назад много геморроя могли принести советскому человеку бляхи, полученные в те давние времена, когда известно было ещё не всё:
"В редакцию газеты "Правда"
Уважаемый товарищ редактор!
Настоящим просим опубликовать в Вашей газете следующее заявление.
В свое время мы, представители украинской советской общественности, работники литературы и искусства Украинской ССР, представители Советской Армии, были награждены югославскими орденами и медалями.
Тогда не было еще известно, что нынешние правители Югославии еще в период войны, а некоторые и раньше стали шпионами и провокаторами, перешли в лагерь англо-американских империалистов.
Решения Информационного Бюро Коммунистических партий, а также судебные процессы над предателями и заговорщиками в Венгрии, Болгарии и других странах народной демократии со всей полнотой и ясностью вскрыли и разоблачили перед всем миром клику Тито—Ранковича, как гнусных предателей демократического лагеря и злейших врагов югославского народа, народов стран народной демократии и Советского Союза.
Мы считаем, что ношение орденов и медалей, полученных от людей, перебежавших в антидемократический лагерь и ставших врагами и поджигателями новой войны против Советского Союза, стран народной демократии и всего прогрессивного человечества, несовместимо с нашей честью и сознанием граждан великой страны социализма.
Поэтому мы отказываемся от этих орденов и медалей.
Вместе с тем мы пользуемся представившимся случаем, чтобы открыто заявить о своих глубоких чувствах любви и уважения к свободолюбивым народам Югославии.
Мы знаем, что героические народы Югославии ведут упорную борьбу против продавшей их интересы фашистской клики Тито; мы глубоко сочувствуем им в этой борьбе и выражаем твердую уверенность в том, что в недалеком будущем эта борьба приведет их к победе.
И. Паторжинский — лауреат Сталинской премии, народный артист СССР.
М. Литвиненко-Вольгемут — лауреат Сталинской премии, народная артистка СССР.
Ю. Шуйский — лауреат Сталинской премии, народный артист СССР.
А. Васильева — народная артистка УССР.
К. Лаптев — народный артист УССР.
Н. Гончаренко — солистка театра оперы и балета.
Л. Острин — пианист-концертмейстер.
С. Яскович — артист театра оперы и балета.
А. Бердовский — артист театра оперы и балета.
Б. Желков — пом. директора театра оперы и балета.
В. Вольф — ст. преподаватель Киевского и-та киноинженеров.
Н. Корсаков — генерал-лейтенант авиации.
С. Козак — генерал-лейтенант.
А. Банников — генерал-майор.
В. Прянишников — полковник.
П. Гаврось — полковник.
П. Жуков — полковник.
Н. Доможиров — полковник.
М. Корнеев — инженер-подполковник.
А. Соколов — инженер-подполковник.
Д. Карнаух — подполковник.
П. Комашенко — подполковник.
В. Федоров — подполковник.
А. Сазонов — подполковник.
Н. Щедрин — майор медицинской службы.
Н. Попович — инженер-майор.
И. Андрюхин — майор.
П. Бузукин — майор.
К. Дзахаев — майор.
М. Малаховский — майор.
А. Самохин — майор.
В. Чернышев — майор интендантской службы.
И. Розенфельд—майор запаса.
П. Привалко — капитан.
И. Выходцев — капитан.
М. Рутман — капитан.
И. Усик — капитан.
В. Джурович — ст. лейтенант.
А. Екимов — ст. лейтенант.
В. Юфименко — ст. сержант".
("Правда", 1950, № 89 (30 марта), с. 4).

"Палата — не помеха, похмелье — ерунда!.."

"... И было мне до смеха —
Везде, на все, всегда".

35 лет назад в СССР жанр фантасмагории не далеко уводил от жесткой правды жизни:
"Премьеры
Горькое похмелье
Минут за пять перед началом спектакля в партере появились два милиционера и, поигрывая резиновыми дубинками, стали прохаживаться по рядам. Было такое впечатление, что стражи порядка отыскивали среди зрителей какого-то злоумышленника. Но, оказалось, милиционеры уже играли в спектакле свою роль — роль охранников служебной дачи партийного работника местного масштаба Байгузина. Столь необычным "ключом" открыл премьеру пьесы известного марийского писателя Николая Рыбакова "Похмелье" молодой режиссер-постановщик В. Пектеев.
Два года актеры Марийского государственного драматического театра имени М. Шкетана "примеривались" к постановке этого спектакля. Опасались критической оценки со стороны местных партийных органов: ведь главный герой пьесы партработник Байгузин представлен перед зрителями в неприглядном виде — в прямом и переносном смысле этого слова. Показан он в быту, на даче, в неизменном домашнем халате, поношенных сандалиях. Ведет двойную жизнь, пьет. Таково же по сути дела и ближайшее окружение, поддерживающее перестройку исключительно громкой фразой, демагогией. Правду в глаза "периферийному вождю" осмелился сказать один человек: покинувший этот мир Савелий, который предстал в воспаленном от запоев мозгу Байгузина в образе ангела. Покойник предложил волшебное лекарство от людских пороков, но, видно, духовная болезнь настолько прогрессировала, что его усилия оказались напрасными. Все кончается тяжкой драмой, запоздалым отрезвлением. Новая пьеса Н. Рыбакова поставлена в жанре фантасмагории, и тем не менее ее внутреннее содержание не уводит нас от жесткой правды жизни. Судя по реакции зрителей и первым отзывам, премьера удалась. Люди едины во мнении:  очищение партии от накипи следует проводить решительно И зтому процессу, несомненно, сослужит добрую службу остросюжетная, проблемная пьеса "Похмелье".
Н. Морозов.
(Корр. "Правды").
г. Йошкар-Ола".
("Правда", 1990, № 88 (29 марта), с. 3).

"Строя мир и ненавидя войны..."

"... Славя подвиг сверстников своих,
Будем в буднях
истинно достойны
Мужества невиданного
Их!"
 

65 лет назад советская четвёрка отважных всё-таки не была стопроцентно уверена, что в первые минуты на родной земле сразу не окажется без ремней и шнурков:
"Сегодня четверка отважных возвращается на Родину
... Знамение времени
В эти дни металлурги нашего завода часто делятся мыслями о том, что произошло на Тихом океане с четырьмя советскими воинами. И многие спрашивают друг друга: а как бы в таком случае поступили мы? Я тоже задавала себе такой вопрос. Хочется понять истинную причину стойкости, выдержки, дисциплинированности, товарищеской спайки наших юных соотечественников.
Подвиг четырех солдат —это знамение нашего времени. В их отважном поступке, как в фокусе, отразились благородные черты нового поколения строителей коммунизма.
Наше поколение взращено и выпестовано благородным советским строем. Мы не испытали гнетущего влияния буржуазного общества. Но мы хорошо знаем, что умирающий капитализм не способен рождать подлинного героизма. Зато для молодого, сильного, быстро восходящего социализма присущ массовый героизм.
Е. Долесова.
Герой Социалистического Труда,
г. Днепропетровск".
("Правда", 1950, № 89 (29 марта), с. 4).