четверг, 25 ноября 2021 г.

"Нам балтийские ветры дышали в лицо..."

"... Нам карпатские буки шумели в ночи,
Чех седой приглашал нас взойти на крыльцо,
Трансильванские нас озаряли лучи".
 

75 лет назад советские фронтовики возвращались домой к мирному труду в основном в газетах, в песнях и на экранах кинотеатров, а в реальной жизни - до демобилизации было ещё года три:
"Домой
Вечером, когда весь батальон сидел в кино, Константин он, стараясь в темноте не задевать товарищей, вышел из зала. В коридоре было тихо и безлюдно. В дальнем углу у свернутого полкового знамени стоял часовой. Константинов открыл дверь в комнату. И здесь был только дневальный.
— Что не в кино? — спросил он вошедшего.
— Был, да вот вышел, — стараясь не обнаружить волнения, ответил Константинов и подошел к своей койке.
Не торопясь, старшина Константинов достал мешок и какой уж раз стал перекладывать свои вещи. Достанет что-нибудь, посмотрит, полюбуется и уложит на прежнее место. Вот ложка. Обыкновенный предмет в обиходе. "Постой, где я ее получил, — вспоминает Константинов, — а, да, как-раз, когда из Белгорода снялись". Потом попался перочинный нож. Старшина вытащил его из чехла, потрогал острие лезвия и вспомнил многое, что было связано с ножом и в бою, и в мирной обстановке.
...Картина кончилась. Шумной ватагой ввалились солдаты и окружили друга, демобилизующегося из армии. Подошел Салихов, также собирающийся домой, Карпец, уезжающий на Кубань, Скоробогатов и бойцы помоложе.
— А хороши, ребята, эти слова: дом, родина, — заметил всегда тихий и сосредоточенный Скоробогатов. — Было это, помню, в Германии. Захватили мы  один городок целым, прилизанный такой, домики расставлены в ряд. Когда мы тронулись дальше, одни солдат и говорит: "Вот бы взять, перечеркнуть чужое название города и написать "Смоленск" да и переселить сюда смолян". " Не пойдут, ни за что не пойдут", —ответил сам себе тот же солдат. —Во, у меня отец: у него изба, баня на огороде, сам работает в колхозе, никому не кланяется, сам себе хозяин, половина села у него родичи, все его уважают. Если в гости пригласят, то по-людски, а не как за границей— сами обедают, а гости в другой комнате патефон слушают. Да, отец уверен, что лучшего места, чем его деревня, на земле нет. И верно,— заключил Скоробогатов, — родина — это, брат, великое дело.
— Наш колхоз называется "Родина". Как закричат: "В атаку, за родину", ну, думаю, за наш колхоз идем в бой,— сказал Константинов, доставая из мешка трубку.
— Хороша, — разглядывая трубку, похвалил Салихов. — Дай, потяну. Ведь тебе ее, кажется, генерал под Кенигсбергом подарил за храбрость. Кому везешь?
— Отцу. Он у меня Вену брал, — об’яснит Константинов.-—-Вот я ему за взятие Вены и везу подарок. Теперь батя уже дома. В колхозе конюхом работает. И я, вот, на старое место, на ферму.
— А что, ребята, вдруг приедем, а работы и нет никакой? — задористо и лукаво спросил Карпец.
Вопрос был настолько неожиданным и самое предположение казалось до того невозможным, что Скоробогатов растерянно промолвил:
— Ну как же так? Там только давай! — и вдруг засмеялся, показывая белые зубы.
Засмеялись и остальные.
Высокий, стройный, с черными умными глазами Салихов достал из потайного кармана гимнастерки пачку документов и, развернув один, напечатанный на машинке, стал читать: "При этом дирекция Таканышской машинно-тракторной станции Татарской АССР просит, учитывая- напряженное положение с механизаторскими кадрами, направить бывшего опытного комбайнера тов. Салихова Хариса Салиховича для проведения уборки урожая 1946 года в вышеуказанную МТС".
—Ну, уважили?
—Уважило наше правительство, и не временно, а совсем, демобилизовав третью очередь, —ответил Салихов.
И пошли разговоры о доме. Карпец рассказывал о сестрах-доярках, о своем совхозе. Его ждет Кубань. Степь, земля черноземная, ферма у реки Сосыка. Скоробогатов вспомнил братишку, которого по его просьбе местные власти устроили в школу ФЗО. Воробьев говорил о родном Донбассе. Константинов хвалил Красноярский край —с одной стороны тайга, с другой —степи. Вспоминал свой колхоз "Родину".
Когда-то в старой песне певалось о солдатской доле. Солдату предлагалось навсегда забыть и жену, и мать, и отца. Нет у солдата ни братьев, ни сестер, ни родной сторонушки. За внешней лихостью песни скрывался глубокий умысел оторвать человека от семьи, от дома, от родного края. Солдаты и народ разобщались.
Невольно это сравнение приходит в голову, когда знакомишься с мыслями и настроениями демобилизуемых советских солдат. В течение всей войны они поддерживали самую тесную связь с семьей, с колхозом, с заводом, со всем народом.
—Нам гвардии капитан всегда говорил, —вспоминают теперь бойцы, — держи, ребята, связь с домом, тогда в бою и силы, и терпения прибавится. Армия и народ —одно целое, одним воздухом дышат.
                                                                                   *
Собраны вещи, уложены подарки, подогнано обмундирование, блестят сапоги.
У каждого на гимнастерке ордена и медали, полученные в годы войны.
Идут последние часы пребывания в казарме. Вновь и вновь солдаты вспоминают прошедшие годы, бои, говорят о том, как будут жить и работать после демобилизации. Каждый думает о том, как он в своем селе, на заводе, на фабрике будет блюсти честь гвардейца. Салихов уже знает, на каком комбайне будет работать. Воробьев думает снова взяться за врубовую машину. Скоробогатов решил учиться на тракториста, Карпец будет счетоводом на ферме.
—Домой уже послано письмо, —говорит Воробьев,—написал коротко: встречайте, едем.
Завтра бывалые воины, прошедшие с победой от Москвы до Кенигсберга и от Сталинграда до Берлина, в последний раз пройдутся воинским шагом перед полковым знаменем, преклонят колено, поцелуют стяг воинской чести и славы —и в путь.
Домой!
—Встречайте, едем!
А. Булгаков,
спец. корр. "Известий".
Н-ская гвардейская стрелковая часть".
("Известия", 1946, № 278 (27 ноября), с. 2).

Комментариев нет: