“В день рождения подарок хочешь другу подарить..."

"... Принеси ему Гайдара,
Будет век благодарить!"

50 лет назад в СССР чем горячее и сердечнее были поздравления нижестоящих по руководящему положению партийно-правительственных товарищей, тем вернее и ближе маячил поздравляемому пинок под зад: 

«С днем рождения, дорогой Никита Сергеевич!
В 9 часов утра 17 апреля Первого секретаря Центрального Кимитета Коммунистической партии Советского Союза, Председателя Совета Министров СССР Никиту Сергеевича Хрущева посетили в доме, где он живет, товарищи Л. И. Брежнев, Г. И. Воронов, А. П. Кириленко, А. Н. Косыгин, А. И. Микоян, Н. В. Подгорный, Д. С. Полянский, М. А. Суслов, Н. М. Шверник, В. В. Гришин, Л. Н. Ефремов, К. Т. Мазуров, В. П. Мжаванадзе, Ш. Р. Рашидов, П. Е. Шелест, Ю. А. Андропов, П. Н. Демичев, Л. Ф. Ильичев, В. И. Поляков, Б. Н. Пономарев, А. П. Рудаков, В. Н. Титов, А. Н. Шелепин.
Руководители партии и правительства горячо и сердечно поздравили с 70-летием и присвоением звания Героя Советского Союза Н. С. Хрущева – верного ленинца, выдающегося деятеля Коммунистической партии и Советского государства, международного коммунистического и рабочего движения, мужественного борца против империализма, за мир, демократию, национальную независимость и социализм. Пожелали Никите Сергеевичу доброго здоровья, бодрости, многих лет жизни и новых свершений во имя процветания великой Советской Отчизны, торжества дела социализма и коммунизма.
Руководители партии и правительства сердечно поздравили Нину Петровну – друга и товарища Н. С. Хрущева, членов его семьи.
Н. С. Хрущев тепло поблагодарил своих соратников, товарищей по работе за поздравления и добрые пожелания. (ТАСС).»
("Восточно-Сибирская правда", 1964, № 94 (18, апрель), с. 1).

"Эх, замочу!" - 61

"Здесь столько светлого искусства
И вдохновенного труда,
Что веришь – для плохого чувства,
Конечно, вход закрыт сюда".

“Этот год видал, чего не взвидят сто...”

“…День векам войдёт в тоскливое преданье.
Ужас из железа выжал стон.
По большевикам прошло рыданье”.

45 лет назад в СССР не скучали после работы листопрокатчики:

"К пяти часам вечера красный уголок третьего листопрокатного цеха был заполнен до отказа. Свою художественную самодеятельность здесь знают и любят, а этот день был днем смотра цеховых талантов. Такие смотры сейчас проходят во всех цехах, лучшие номера будут отобраны и показаны на общекомбинатском «состязании» певцов, чтецов и танцоров.
Концерт цеховые артисты приготовили большой — в двух отделениях.
Представители культкомиссии профкома комбината признали лучшими шесть номеров: отрывок из поэмы В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин» в исполнении крановщика Л. Рысаева, песню о Магнитке — «Центральный переход» (муз. Рябчича) в исполнении учетчицы Маулии Гайнутдиновой, песню «Падает снег» (муз. Адамо), которую спел машинист газозащитной станции Владислав Житков, «Что было, то было» (муз. Пономаренко) в исполнении сортировщицы Вали Лободиной, ритмический танец, продемонстрированный крановщиком Иваном Лободиным и сортировщицей Лидой Благодатновой, и стихотворение Е. Маркина «На могиле матери» — его читала оператор термического отделения Лида Колкова".

"У пирса гудки прозвучали, и в море ребятам пора..."

"...От старых солёных причалов
Уходят в поход сейнера".

65 лет назад в СССР на пирсах рыбокомбинатов ещё ощущался порой досадный дефицит приличной закуски:
«На пирсе Северо-Холмского комбината стоит продавщица из магазина рыбкоопа № 17. Перед ней в лотке разложены пачки спичек, папирос и махорки.
-Дайте коробку спичек,- торопливо просит подошедший рыбак.
-Платите 1 рубль 20 копеек.
-Мне одну коробку.
-Все равно 1 рубль 20 копеек, - бесстрастно отвечает продавщица и, видя удивленное лицо рыбака, поясняет:
-Папиросы и спички в магазине всегда берут, а вот махорка задерживается, поэтому нам дано указание продавать спички только с махоркой.
Около другой лоточницы скопилась группа рыбаков. В продаже у нее только пересохшие булочки трехдневной давности.
-А пирожков разве нет?- спрашивают рыбаки.
-Как распродам эти булочки, постараюсь привезти пирожки. Нам их дают в небольшом количестве,- отвечает лоточница.
-Почему?
Продавщица смущенно молчит. Вместо нее отвечает один из пожилых рыбаков:
-Потому, что в рыбкоопе засели коммерсанты. Их меньше всего интересуют наши запросы. Они делают то, что им выгоднее и легче. Пирожок-то стоит всего 1 рубль, а на изготовление его уходит гораздо больше времени, чем на булочку, которая стоит 1 рубль 40 копеек.
-Все же где здесь можно закусить или купить сахару, конфет, хлеба?- интересуются рыбаки-колхозники.
-Пообедать вы можете в столовой, а купить конфет и сахару – в магазине,- любезно предлагает продавщица.
Однако столовая и магазин находятся вдали от пирса. Большинство прибывших ловцов не не могут последовать этому любезному предложению. Каждую минуту может подойти их очередь для сдачи улова рыбы. Приходится брать сухие булочки, но для того чтобы их размочить, требуется вода. Но здесь это тоже стало проблемой. На пирсе вы не найдете ни одного бачка не только с кипяченой, но даже с сырой пресной водой. Чтоб утолить жажду и немного закусить, рыбаки устремляются к ларьку, поставленному на пирсе.
Но и здесь их ожидает разочарование. Вместо морса, кваса, пирожков, котлет колбасы, им предлагают дорого стоящие вина или спирт, а на закуску кусочек сыру».
("Советский Сахалин", 1949, № 86 (13, апрель), с. 1).

"Художник нам изобразил..." - 252

“Мы сегодня едем в лагерь, к солнцу, лесу и реке...”

“…Развевайтесь, наши флаги,
На весёлом ветерке”.

60 лет назад советские люди с интересом читали о том, какой увлекательной оказалась для военнопленных из сил ООН отсидка в китайском концлагере:    

"Наш путь – в новый мир! Н. Хохлов
… Отказавшись от репатриации, военнопленные – 325 южнокорейцев, 21 американец и 1 англичанин – покинули лагерь в деревни Сонкокни и прибыли в Паньмыньчжон на пресс-конференцию…
Пресс-конференцию открыл главный корреспондент агентства Синьхуа в Кэсоне товарищ Шэн Тьен-ту. Зал притих, когда американец Ричард Кордиен от имени всех военнопленных начал зачитывать заявление.
"Почему мы не возвращаемся домой?" – таким вопросом начинается этот документ. В заявлении изложены причины, которые побудили военнопленных отказаться от репатриации. "На собственном опыте мы знаем, - писали военнопленные, - что происходит в Южной Корее, в Соединенных Штатах Америки, в Англии. В Южной Корее возвратившихся пленных, которым удастся избежать расстрела и заключения в концентрационный лагерь, ждет вербовка в армию, господство помещиков, нищета, жизнь под властью американской марионетки.
В Америке пленных ждут преследования, маккартизм, насильственное помещение в психиатрическую больницу в Валли-Фордж, а тех, кто является негром по национальности, - закон Линча и расовая дискриминация…"
На пресс-конференции в Пагоде мира военнопленные часто ставили буржуазных корреспондентов в неловкое положение, разоблачая и высмеивая выдумки американской пропаганды о якобы "насильственном задержании" корейско-китайской стороной этой группы пленных. Американские журналисты, стараясь хоть чем-нибудь подкрепить свои измышления, пустили в ход "показания пленного Дикенсона". Пленный этот незадолго до того репатриировался, хотя вначале отказывался вернуться в Америку. Американские газеты изображали этот случай как "бегство американского военнопленного из рук красных"…
- Каковы были условия жизни в лагере и вообще в плену?- спрашивает американский корреспондент, явно утративший свое высокомерие.
Ему обстоятельно отвечает американец Ричард Кордиен.
-На этот вопрос мы уже не раз отвечали в беседах, которые вели с нами,  и в выступлениях для печати. Весь мир знает, что мы содержались в условиях действительной гуманности. Если еще некоторые корреспонденты сомневаются в этом, я могу сослаться на следующее. В лагере мы имели хорошую библиотеку. Жестоко ошибаются те, кто думает, что это была только коммунистическая литература. Мы читали сочинения Марка Твена, Голсуорси, Джека Лондона, Лермонтова, Льва Толстого, Шекспира и других классиков мировой литературы. Кстати сказать, многие из нас только в плену познакомились с произведениями этих авторов. Мы располагали книгами и по истории Соединенных Штатов Америки. Китайские товарищи снабдили нас даже религиозными книгами (правда, охотников до чтения такой литературы почти не было). Факт этот, видимо, никак не может уложиться в голове некоторых американцев, которые составили превратное представление о "красных китайцах" по лживым статейкам, оскорбительным для китайского народа, великого в своем подлинном гуманизме…
Китайско-корейские власти удовлетворили просьбу военнопленных: всем им разрешено проживать в Китае и Корейской Народно-Демократической Республике на правах свободных граждан".
("Огонек", 1954, № 17, с. 14-15)

“Нас партия учит бороться за счастье..."

"... И мы отдаем ей салют.
И в завтрашней жизни, распахнутой настежь,
Победные мирные битвы нас ждут”.

Прошло чуть меньше семидесяти семи месяцев с того дня, как начали мы покупать и продавать ценные бумаги на рынках США, имея на своём счету $5000. Стоимость нашего портфеля на 1 апреля 2014 года составляет $22122:

Остаток наличных на конец марта 2014 года составляет те же $2285.

Итак, наш счёт на конец марта 2014 года мы можем оценить в $24407, что означает уменьшение счёта за март на $771, или на 3%. С начала 2014 года счет увеличился на $87, или на 0.4%. С 8 ноября 2007 года по 31 марта 2014 года счёт увеличился на $19407, или на 388%.  

“Мы будем всюду первыми по праву…”

”…И говорим от сердца от всего,
Что не уроним трудовую славу
Своей страны, народа своего”.

65  лет назад в важнейшие науки вышла с большим отрывом советская история естествознания:

«В  Академии наук СССР. Приоритет М. В. Ломоносова в открытии закона сохранения энергии.
На последнем заседании ученого совета Института истории естествознания Академии наук СССР профессор Б. Г. Кузнецов сделал доклад о приоритете М. В. Ломоносова в открытии закона сохранения энергии.
Широко известно, что идея сохранения и превращения движения – основа современной физики – была высказана в середине XVIII века великим русским мыслителем. Но закон сохранения энергии, как более конкретная форма этого общего принципа, приписывается Гельмгольцу и Майеру.
Профессор Б. Г. Кузнецов в своем докладе показал, что важнейшие мысли, изложенные Майером в 1842-1851 гг. были в более четкой и последовательной форме высказаны за сто дет до этого Ломоносовым. В письме его к Эйлеру (1748 г.) и в «Рассуждении о твердости и жидкости тел» (1760 г.) Ломоносов уже высказал те предположения, которые дали повод считать Майера создателем закона сохранения энергии, и применил эти мысли к движению атомов и молекул. Таким образом, Ломоносову принадлежит не только общий принцип сохранения движения и вещества, но и более частная его форма – закон сохранения энергии. По мнению проф. Б. Г. Кузнецова вгзгляды Ломоносова могли быть известны Майеру. В частности, Эйлер излагал взгляды Ломоносова в своих популярных «Письмах немецкой принцессе», которые были широко распространены в Германии.
Сопоставляя содержание «Писем к немецкой принцессе» и работ Ломоносова, докладчик показал, что наиболее прогрессивные идеи книги Эйлера выработаны им под значительным влиянием Ломоносова. В частности, в книге Эйлера содержатся мысли Ломоносова, совпадающие с последующими формулировками Майера.
Можно считать доказанным, что взгляды Ломоносова, зародившие учение об энергии, стали известны западно-европейским ученым XIX века и, в частности, Майеру. Таким образом, исторический анализ ещё раз показывает приоритет русских ученых в величайших естественно-научных открытиях».
 ("Восточно-Сибирская правда", 1949, № 69 (10, апрель), с. 2)

"Это - заговор против века…"

"… Веса, счета, времени, дроби.
Се -  разодранная завеса:
У деревьев — жесты надгробий…"

65  лет назад перед советским искусством лежал длиннющий путь к фильму "Бриллиантовая рука":

«Заговор обреченных». Новая постановка Иркутского областного драмтеатра.
... Перед зрителем проходят события наших дней в одной из стран народной демократии.
Автор сознательно не называет её, вкладывая в это глубокий смысл. Процесс демократических преобразований в Чехословакии, Венгрии и других странах народной демократии протекал везде в острой борьбе.
В пьесе отобрано наиболее типичное в действиях лидеров коммунистических партий, представителей народных масс и противоположного им скопища политических выродков, диверсантов, ханжествующих попов и кровавых бизнесменов с Уолл-стрита.
Именно благодаря обобщению, зритель чувствует дыхание февральских дней 1948 года в Чехословакии, видит в действующих лицах близкие ему черты руководителя компартии Румынии Анны Паукер, направляющую руку Климента Готвальда, с омерзением узнает в попе Бирич черного кардинала Миндсенти, пытавшегося предать Венгрию в хищные когти американского империализма.
Не одну страну, а весь лагерь стран новой демократии, ведущий борьбу с реакцией внутренней и внешней, раскрывает в своем произведении Н. Вирта.
На ферме землевладельца – депутата парламента Коста Варра собрались его друзья.
Неторопливо течет их беседа. С удовольствием пьется вино, которым в изобилии угощает гостеприимный хозяин.

Но тревожно в стране. На юге подымает голову реакция, возглавляемая католиками. Фермеры страдают от засухи. Народ хочет хлеба, земли и мира. Свобода отвоевана, народ теперь свободен... и гол. «Вот у русских: вся земля, все заводы и вся власть принадлежит народу. А у нас?» - с горечью говорит молодая работница Магда Форсгольм.

Вечернюю тишину прорезают выстрелы, очереди из автоматов следуют одна за другой.
Совершенно покушение на возвращавшуюся с юга члена бюро Центрального Комитета коммунистической партии, заместителя премьер-министра Ганну Лихта. Ее, раненную в руку, привозят на ферму...
Так начинается спектакль.
Сбросив, с помощью советских войск, ярмо фашистской оккупации, республика оказалась перед лицом новой опасности. По прямой указке Уолл-стрита финансовый туз из Нью-Йорка Генри Мак-Хилл объединяет антинародные силы для организации путча. Его цель: изгнать из правительства коммунистов, передать власть в руки лидеров партий националистов, социал-демократов и католиков, а затем маршаллизировать страну. На юге готовится переворот с целью создания там самостоятельного государства с реакционным правительством.
В стране усиливается подрывная работа агентов американского империализма, направленная к расколу народного фронта, организуются саботаж и беспорядки на почве недостатка хлеба...
Незабываемое впечатление оставляет эпизод, когда на заседании согласительного Совета народного фронта Ганна Лихта как раскаленные камни бросает в лицо капиталисту Вастису гневные слова обвинения: «Уолл-стрит навязывает свою помощь потому, что он в страхе перед кризисом и революцией. Советы, разоренные войной, помогая нам, приносят в жерьву часть собственного благополучия, ничего не требуя взамен. В переговорах с Советами мы всегда равная сторона. В переговорах с Уолл-стритом нас унижают и оскорбляют. Мы знаем, что Уолл-стрит обещает доллары тем странам, где в правительстве нет коммунистов».
В заключение, Ганна кричит, перекрывая шум: «Продать за яичный порошок и сигареты свою свободу, честь, верность нашим друзьям и спасителям? Выдать Уолл-стриту хозяйство страны? Надеть на себя петлю? Нет, не будет этого, не будет!»
И партия действительно не допустила этого, изгнав из пределов государства распоясавшегося американского держиморду Мак-Хилла и разгромив вдохновляемую им реакцию.
С неподдельным чувством и глубокой искренностью передает актриса любовь Ганны в Советскому Союзу, к товарищу Сталину...
Отрицательные персонажи спектакля показаны сочными и выразительными мазками.
Р. Юренева сумела создать сложный образ Христины Падер, хищного врага народа, одного из руководителей партии «народного единства», не брезгующего никакими приемами для того, чтобы продаться империалистам, стать диктатором и восстановить в стране фашистский режим.
Мастерски сыграл роль Мак-Хилла актер И. Московиченко. В его исполнении зритель видит наглого и мерзкого империалиста, прибывшего в чужую страну для того, чтобы распоряжаться в ней, как в собственной квартире.
Презрение вызывает социал-предатель и блюдолиз Иоаким Пино, продающий свои убеждения направо и налево, не переставая в то же время кричать о высоких идеалах и высокой миссии социал-демократии. Актеру А. Руккер, однако, необходимо еще поработать над ролью, чтобы более остро и убедительно донести до зрителя замысел драматурга.
Характерны образы агента американской разведки журналистки Киры Райчел (В. Мартен), капиталиста Вастис (М. Тальмо), кардинала Бирич (Е. Девяткин), фашистского выродка Куртова (В. Серебряков), зловещего монаха Якова Ясса (Л. Гайдай)...»
 ("Восточно-Сибирская правда", 1949, № 69 (10, апрель), с. 2)

“…Сегодня мы прощаемся с тобой, с тобой…”

”… И ты уходишь в жизнь без опозданья.
На миг притормози у проходной, родной,
Мигни ребятам нашим на прощанье”.

45 лет назад в СССР большую опасность для людей труда представляли аванс и получка: 

"...После получения аванса я пришел на работу с похмелья, на основе чего мне создали торможение и вышибли из колеи работы. Согласно приказа о поступлении я буду работать, если вы меня оставите».  Вот какую объяснительную представил начальнику обжимного цеха прогульщик слесарь-ремонтник Г. А. Кострикин.
Двадцать шестого марта он вышел на работу «с запахом». Когда механик

цеха А. Ф. Кулаков привел слесаря в здравпункт, он отказался давать анализ. Знал, чем грозит предательский прибор, так чутко реагирующий на алкогольные пары.

Домой Кострикин был тем не менее отправлен. По-видимому, это и надо подразумевать под «торможением», на котором он сделал упор в объяснительной.
На следующий день, решив в душе «дай отдохну», — Кострикин закончил свою рабочую смену рано: в двенадцать ноль-ноль его уже не было в цехе. Первую половину смены в пятницу, двадцать восьмого марта, он с половины девятого до одиннадцати где-то «проветривался», а в двенадцать уже спал. Да таким богатырским сном, что все старания мастера разбудить его оказались тщетными. Кое-как скоротал слесарь остаток рабочей недели".

“Под большие знамена полка своего…”

”… патриоты,
зачислите сердце его”.

65 лет назад советское искусство постепенно приходило в себя после вражеских ударов безродных космополитов:  

«За советскую патриотическую живопись. Г. Тимошин

... Как известно, разоблаченные большевистской партией, презренные космополиты наносили вражеские удары по этой жизненной основе самого передового в мире советского искусства. Оголтелые последыши буржуазного космополитизма А. Эфрос, Н. Пунин, И. Маца, О. Бескин и их приверженцы злобно клеветали на величайших гениев русской классической живописи, ополчались против лучших достижений мастеров социалистического реализма и, низкопоклонствуя перед упадочной западно-европейской живописью, проповедывали реакционный формализм.
Подрывная, враждебная советскому искусству антинародная деятельность безродных космополитов распространяла свое влияние и на художественную жизнь Иркутска. Совсем недавно в художественном училище преподавание истории искусства велось по вредной книге космополита Н. Пунина. В годы Отечественной войны в Иркутском Союзе художников подвизался Д. Штеренберг, вошедший в историю советского искусства, как закоренелый формалист, приложивший в свое время руку к погрому реалистического художественного образования. Пользуясь угодничеством тогдашних руководителей Иркутского художественного музея, эта «знаменитость» в назидание последователям формализма определила в отдел советской живописи свою пасквильную картинку, оскорбляющую патриотические чувства сибиряков к родному Байкалу.
Раболепствующими продолжателями чуждого нашему народу формализма в живописи явились также иркутяне художники: А. Жибинов, В. Мигаев, Н. Дудин. Несмотря на то, что горком ВКП(б) в специальном решении осудил их формалистическую деятельность, они не оставили своих убеждений до сих пор.
Учителем А. Жибинова был мистик Филонов – враг реалистического восприятия и изображения действительности.
В то время, когда партия вела воинствующую борьбу против формализма и утверждала непреоборимую силу гениально-обоснованного Сталиным метода социалистического реализма в искусстве, А. Жибинов упорно и последовательно отстаивал свои порочные теоретические и творческие позиции. В ряде статей, опубликованных в каталогах выставок последних десяти лет, он всячески превозносит импрессионизм...
Нам хорошо известно, как понимали метод восприятия и выражения натуры импрессионисты, взращенные на подножном корму реакционной философии Маха. «Пишите так, как видит корова»,- говорили эти мракобесы. Нет уж, господа космополиты, можно ценить коровье молоко и сливочное масло, но скотскую живопись кушайте сами, она для нашей духовной пищи не подходит...
Не сделал А. Жибинов необходимых выводов и после исторических решений ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград». В корыстных интересах защиты антипатриотической теории и практики искусства он не остановился перед чудовищным поступком. При беспечности областного отдела искусств и попустительстве правления Иркутского отделения Союза художников А. Жибинов во вступительной статье каталога художественной выставки 1946 года привел в грубо искаженном виде всем известное высказывание Ленина о народности и понятности искусства...
Гнилая буржуазная теория недоступности искусства для понимания простых людей потребовалась А. Жибинову затем, чтобы отвести огонь критики от своей заумной формалистической картины «Офицер Советской Армии». В этой картине особенно сказалось пренебрежение великими традициями русского искусства и явное противопоставление методу социалистического реализма – космополитического метода антипартийного «искусства для искусства». Благородный моральный облик советского воина-освободителя в этом произведении был совершенно искажен».
 ("Восточно-Сибирская правда", 1949, № 66 (5, апрель), с. 4)

"Художник нам изобразил..." - 251

“ Готовься в дорогу на долгие годы…”

”…Бери с коммунистов пример.
Работай, учись и живи для народа,
Советской страны пионер!”

65 лет назад в СССР пионеры не пробирались обманом в школу:

«Превосходное знание учителями своего дела, постоянная забота о детях, умелое руководство пионерской работой вырабатывают в их учениках высокое понимание чувства чести, любви к своей школе.
Однажды произошел такой случай. У мальчика заболела рука. Учительница направила его в амбулаторию.
-Чесотка,- определила врач, - придется тебе посидеть дома. Передай учительнице, что тебе нельзя ходить в школу.
-Хорошо,- грустно согласился мальчик.
-А ты не обманешь? - усомнилась врач.
Мальчик густо покраснел. На глаза его навернулись слезы.
-Я – пионер. Я учусь в Первомайской школе, - с достоинством ответил он».
("Восточно-Сибирская правда", 1949, № 65 (3, апрель), с. 3)

“Сказал товарищ ласково..."

"… Послушай-ка, дружок,
А к чаю нам Украина
Прислала сахарок...”.

55 лет назад в СССР огромное внимание уделялось культуре обслуживания покупателей:

«В ряде магазинов, в том числе и в магазине № 50 ОРСа комбината, продавцы не имеют бумаги и отпускают продукты как попало. Покупал я сахар в магазине № 50, а бумаги нет. Кинулись сюда-туда, ничего не нашли, пришлось сыпать сахар в карман.
Такое обслуживание трудящихся никуда не годится.
Г. Кравченко».

"Был в нашем крае некто Шиллер…"

"… он талер у меня зажилил".

65 лет назад жизнь нанайского народа в СССР уже превосходила любые ожидания: 

 «Два года назад здесь стояли заплаканные от непогод, покосившиеся японские хижины. А сегодня две ровные, строгие линии прекрасных русских домов оживляют живописную панораму берега.
По одной из улиц мы проходим в центр поселка и наудачу выбираем дом, чтобы ознакомиться, как в нем живут.
Мы немало читали и слышали о минувшей трагедии нанайского народа, о его новом рождении. Разумеется, мы готовились видеть большие изменения в быту и жизни. Но действительность далеко превзошла ожидания.
В передней, просторной с двумя окнами комнате, на крашеном, безукоризненно чистом полу играли солнечные блики. Сквозь стеклянную дверку буфета виднелась горка фарфоровой посуды, а вправо от буфета – кухонный стол застланный клеенчатой скатертью, медный, начищенный до блеска, тульский самовар. Дверь в столовую задрапирована светлоголубой материей.
-Войдите,- слышится голос изнутри и перед нами предстает еще более безупречное убранство комнаты.
В глубине комнаты – женщина с ребенком. Ребенок, 8-9 месяцев, в густой черной шапке волос, весело смеется и тянется к лицу молодой матери.
-Сахалинец?
-Да, сахалинец. Сын. Евгений,- гордо отвечает счастливая мать.
Рядом с матерью книга в тяжелом коричневом переплете. Она открыта и по середине нее шелковая тесьма.
-Что вы читаете?
-Фридриха Шиллера,- кратко отвечает женщина.
Один из нас встает, чтобы заглянуть в книгу.
-Чему вы удивляетесь,- смеется женщина, - разве нанайцы не могут читать и любить Шиллера? У меня среднее образование. На Дальнем Востоке я окончила педагогическое училище... Да это и не чудо теперь. Пройдите по всему колхозу, вы встретите немало молодых людей-нанайцев с хорошим образованиемю Вам наизусть и с чувством прочтут Лермонтова, Пушкина, Некрасова, Маяковского. В колхозе имеется хорошая библиотека. В ней представлены все русские классики. Недавно наш заведующий избой-читальней Владимир Бельды прочел  колхозникам «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого. Посмотрели бы вы, с каким наслаждением слушали нанайцы эту замечательную повесть!
Эта женщина, Нана Павловна Вольжуй – жена рыбака Бельды Петра. Только два года назад они поженились и вот у них уже сын, черноглазый крепыш, один из многих детей-нанайцев, кому Сахалин будет милой родиной навсегда, навечно...
Из квартиры рыбака Бельды мы заходим в другой, третий, четвертый дом. В одном из них нам рассказывают о горемычном житье-бытье нанайцев в старые времена, в другом горделиво сообщают, что колхоз «Новый путь» в 1948 году стал миллионером, в третьем делятся планами на будущее, в четвертом...
В четвертом встречает нас седой глубокий старик. Ему 86 лет. Это самый  уважаемый член колхоза «Новый путь», в прошлом отважный рыбак и охотник Гаер Ледено. Он сидит у камина, щурится на яркобагровое золото меркнущих углей, раскуривая коротенькую трубку.
Старики менее всего расположены к самолюбованию, к хвастовству. И Гаер Ледено говорит об успехах колхоза степенно и скромно, почти равнодушно. Но цифры и подробности, факты о том, что в минувшем году каждая колхозная семья заработала от 25 до 30 тысяч рублей, что они выстроили свой поселок, а весной построят электростанцию, новую школу, клуб, откроют больницу и детские ясли и непременно втрое перевыполнят план – эти цифры и факты самое красноречивое доказательство новой, зажиточной, культурной  жизни нанайского колхоза.
-Может быть, вам просто повезло?
Гаер Ледено поднимает голову, протягивает руку к переднему простенку комнаты и произносит взволнованно и страстно:
-Нас ведет к новой жизни он, отец наш, солнце наше...
С портрета на нас смотрел с ясной отеческой улыбкой Сталин».
("Советский Сахалин", 1949, № 78 (3, апрель), с. 3).

"Эх, замочу!" - 60

"Живет над нами депутат
Повыше этажом,
С его портретом мы плакат
На память бережем".

 

"Вот и книжка воротилась, воротилася тетрадь…"

"…И грамматика пустилась
С арифметикой плясать".

60 лет назад советским людям особенно хорошо считалось у репродуктора:

«Тулун. (Наш. корр.).  Раннее утро. Один за другим в контору правления артели имени Парижской Коммуны, где находится радиоузел, входят колхозники. Они собрались, чтобы прослушать радостное сообщение о новом снижении розничных цен на продовольственные и промышленные товары.
Здесь же, у репродуктора, колхозники подсчитывают, что дает это снижение всей артели и каждой семье в отдельности. Шофер Павел Максименко подсчитал, что в колхозе при наличии шести автомашин на покупку горючего тратились большие средства. В прошлом году были израсходованы десятки тясяч рублей. Снижение цен на горючее и смазочное резко сокращает эти расходы. Это огромная помощь колхозу.
Колхозник Иван Васильевич Прищепов говорит, что новое снижение дает большую экономию его семье.
-Не одну сотню рублей,- сказал Иван Васильевич,- мы сбережем на покупке керосина, соли, мануфактуры, обуви, мыла и хозяйственных товаров.
Многие колхозники говорили о том, что снижение цен на строительные товары даст возможность колхозу строить еще больше животноводческих и общественных помещений».
 ("Восточно-Сибирская правда", 1954, № 78 (2, апрель), с. 1)

"Бережем родную землю в море…"

"…Здесь кордон врагу не перейти,
Хоть в ночном бушующем просторе
Нелегко следы его найти".

30 лет назад глаза советских читателей могли отдохнуть от задач своего коммунистического воспитания и на чём-нибудь остросюжетном:

"Охотники за прошлым
«...А что же сделал нарушитель границы, попав в луч прожектора?
Он бросился вперед под защиту крутого откоса высокой дюны, в «мертвую зону» прожектора. Достигнув ее, побежал влево. Бежал, пока хватило сил. Остановился, почти автоматическими движениями сбросил гидрокостюм. Из большого внутреннего кармана гидрокостюма извлек пакет, вынул оттуда и надел на себя синие с белыми боковыми полосами лыжные штаны, куртку с олимпийскими кольцами, ботинки и вязаную шапочку с помпоном. Пощупал застегнутый на «молнию» один из нагрудных карманов. Все в порядке! Тут же припал к песчаному откосу, – луч прожектора проскользнул совсем рядом.
Все описанное длилось не больше минуты. Человек побежал дальше. Увидел свисающие с подмытого морем крутогора длинные сухие корни. Схватился за них, подтянулся на руках и буквально вполз в береговой сосняк.
Между лесным островком, в котором он лежал, и настоящим, большим и густым лесом белел покрытый наледью снег. Пригибаясь, нарушитель преодолел открытый участок.
Лес был старый, не тронутый топором. Он встал стеной перед чужаком. Стволы сосен были как колонны, опушенные у подножий частым кустарником. Нарушитель ворвался в кустарник, тут же начал приглядываться к деревьям. Среди сосен он увидел березу. Одну, вторую. Выбрал дерево, у которого развилка начиналась так, что до нее можно было дотянуться. На миг остановился, вытащил из заднего кармана предмет, похожий на туго набитый бумажник светлой кожи, ловко укрепил его в развилке и рванулся дальше.
Стало так темно, что чужой человек двигался уже почти вслепую, только белый снег под ногами еще помогал как-то ориентироваться. Когда впереди появился просвет, он направился туда и вышел на поляну.
– Стой! – послышалось справа. И тут же вспыхнул фонарь. Нарушитель послушно взметнул руки. Он сразу понял, что пограничник не один. Чуть в стороне от первого, державшего фонарь, показался второй – с автоматом в руках, в масккостюме.
– Я свой! – хрипло проговорил нарушитель. Оказалось, он знал язык местных жителей. – Не надо стрелять.
Подошли еще два пограничника. Задержанного обыскали. Ни документов, ни оружия – ничего. Только в кармане лыжной куртки плотно завернутые в целлофан – две цветные открытки с видами городов Вильнюса и Риги.
...
– Подробно расскажите о себе! Расскажите, почему и с какой целью вы нарушили государственную границу СССР?
– Я родился здесь, в здешних краях. Двухлетним мальчонкой был вывезен в Скандинавию. Это случилось незадолго до того, как Красная Армия выбила немцев из Риги.
Задержанный давал показания не торопясь и не особенно волнуясь. В своем синем олимпийском костюме он походил на заблудившегося лыжника, только лыжная шапочка лежала у него на коленях, а темные, видимо, укладываемые на косой пробор волосы торчали в разные стороны.
Допрашивал задержанного майор Александр Степанович Савин, человек средних лет, невысокого роста, неторопливый в речах и спокойный в движениях. Кроме него, в комнате были начальник погранотряда полковник Бондаренко и молодой офицер-переводчик. Майор Савин сидел за небольшим письменным столом, прямо против него на табурете – задержанный.
– Ваша фамилия? Имя?
– Бергманис. Зигурд Бергманис.
– К кому вы шли?
– К сестре.
– Непонятно. Объясните.
– К родной сестре.
– Странный способ ездить в гости к родственникам, – ни к кому не обращаясь, сухо сказал полковник Бондаренко. Он служил давно, начал с лейтенанта, повидал всякого, наслушался от задержанных разных речей, а такое слышал впервые. И не поверил ни одному слову.
– А сестра знала, что вы собираетесь ее навестить? – спросил майор Савин. Вопрос был второстепенный, но он странным образом убил в задержанном всю уверенность, все спокойствие. Ему почудилось, что сидящий за столом человек в коричневом штатском костюме знает о нем все.
Это не было такой уж большой неправдой. Майор знал то, что было в данный момент главным. А именно: все, что предстояло услышать от задержанного, уже несколько раз прослушано, откорректировано и в конце концов утверждено теми, кто готовил операцию.
Лучше всего было бы вести допрос, оставив только переводчика, но присутствие полковника Бондаренко означало постоянную, непрерывающуюся связь с заставой Крастыня, а это сейчас было очень важно. Именно сейчас, когда каждую минуту могла поступить информация о деталях случившегося.
Задержанный заерзал на табурете.
– Разрешите, все по порядку расскажу?
– Говорите.
– Я вырос в простой рабочей эмигрантской семье, которая жила на одном из больших островов. Выучился на судового слесаря, стал работать в судоремонтных мастерских. Хозяин у меня был хороший, зарабатывал я неплохо. О Советском Союзе слышал всякое, вы сами понимаете. Но с годами, когда уже семьей обзавелся, все чаще стал думать о земле отцов, захотелось побывать там, узнать, не осталось ли кого из родственников в живых.
Я обратился в советское посольство за помощью. Через месяц пришло письмо: жива сестра, и ее адрес приложен. Я, конечно, сразу написал. Она ответила. Началась между нами переписка. А в позапрошлом году ваше посольство разрешило мне съездить в СССР, навестить сестру. И я приехал.
– Так, так... – постучав по столу шариковой ручкой, сказал майор Савин. – И куда же вы приехали?
Задержанный назвал небольшой городок километрах в пятидесяти от населенного пункта, в котором они сейчас находились.
– Прожил я там целых два месяца. У сестры. Она в колхозе, живет хорошо. Вообще жизнь у вас мне понравилась, совсем не то, что рассказывают за границей. Я вернулся домой, с женой поговорил. Она тоже из эмигрантов. И мы с ней решили проситься на постоянное жительство.
– Так летел бы всей семьей на самолете, а не плыл один, под водой, – не удержался от иронического замечания полковник Бондаренко, который сидел в сторонке у тумбочки с телефоном.
Задержанный вопросительно поглядел на него, но полковник махнул переводчику: мол, не переводи...
Александр Степанович Савин использовал эту маленькую паузу, чтобы собраться с мыслями. Решил – пусть говорит.
– А надо вам сказать, – переводя взгляд на майора Савина, продолжал задержанный, – что среди эмигрантской молодежи довольно много фашиствующих типов. И в нашей мастерской они были. Начали ко мне придираться, пытались ночью подкараулить, избить. А потом хозяин меня уволил. Утешил тем, что, говорит, уволенный быстрее документы оформишь, скорее уедешь.
И тут один человек – он в мастерских бухгалтером был – познакомил меня с каким-то господином. Тот сразу выложил мне свои планы. Мы, говорит, тебя переправим тайно, денег на обзаведение дадим, только попросим выполнить одно небольшое поручение.
Я сразу ему резанул – тайно, говорю, не согласен. Меня поймают, посадят и потом...
А он отвечает: во-первых, пусть даже посадят, много не дадут. Отсидишь, выйдешь, а там ты вольный советский гражданин. Дадим мы тебе солидную сумму, можешь не волноваться! Что касается шпионства, то поручение наше простое. Мы помогаем некоторым людям в коммунистических странах. Придет к тебе человек, ты ему отдашь десять тысяч, всего с собой получишь двадцать. Согласен?
Я подумал и согласился.
– Хорошо, – сказал майор Савин, – к этому вопросу мы еще вернемся. А сейчас расскажите о том, как готовился и был выполнен вами переход границы... Постарайтесь не пропустить ни одной подробности. Именно эта часть рассказа может оказать большое влияние на вашу дальнейшую судьбу.
Помяв большой рукой лыжную шапку, задержанный ответил:
– Ну, словом, как только я согласился, они сразу начали учить меня плавать с аквалангом.
– Кто «они»?
– Этот самый религиозный деятель, кстати, я вспомнил, он один раз в разговоре назвал себя «мы, евангелисты седьмого дня»... А второй был инструктор по аквалангу, приезжий.
– Почему вы решили, что приезжий?
– Во-первых, говорил с акцентом, потом уж больно был нахальный, на острове таких не встретишь. И, кроме того, ему почти ничего не нравилось, я имею в виду связанное с тем, чем мы занимались. Занятия начали в августе прошлого года. Там же, на острове, но с другой стороны, в каком-то частном водном клубе. И он все время бурчал: «А вот у нас, на Мексиканском заливе...»
...
На Бергманиса было возбуждено уголовное дело.
Оперативной группе, которую возглавил майор Савин, была дана задача установить личность второго нарушителя границы. Сроки для выполнения задачи давались минимальные.
Единственным источником сведений по-прежнему оставался Бергманис.
Находясь под стражей, он начал волноваться: почему, после того, как сделано такое важное признание, раскрыто значение цветных открыток, им вдруг перестали интересоваться, забыли на целых два дня?
Но эта «внезапная утеря интереса» была умным психологическим ходом следователя. Опыт подсказал майору Савину, что нарушитель границы Бергманис не относится к той категории отлично управляющих своими эмоциями, прошедших всестороннюю подготовку диверсантов, на обучение которых западные разведки тратят немалые средства. Сырьем для тех «кадров» являлись либо молодые люди с авантюристическими наклонностями, к которым разведка присматривалась еще в колледже, либо отпетые уголовники, ради денег готовые на все.
В последнее время, правда, сюда прибавились и отщепенцы, люто ненавидящие свою недавнюю родину и готовые напакостить ей всеми средствами. Формально к этим последним можно было отнести и Бергманиса, если бы не один момент, не укладывающийся в рамки сложившихся представлений.
Бергманис, как уже было известно майору, действительно в позапрошлом году приезжал к своей сестре. Она уважаемый человек в колхозе. Долгие годы заведовала молочной фермой. Награждена орденом. Сейчас на пенсии. О брате отзывается исключительно тепло. Сказала, что в колхозе брату очень понравилось и что он всерьез делился с ней планами о возвращении на родину отцов.
...
К встрече с Бергманисом, от которой зависело очень многое, майор Савин готовился очень обстоятельно и даже не спеша. Это могло показаться удивительным в условиях, когда дорога каждая минута.
Майор пошел обедать домой. До дома было недалеко, пятнадцать минут ходьбы. Оказалось, что эти пятнадцать минут могут стать очень приятными, если ты всем существом своим, всей кожей чувствуешь: идет весна!
Пообедали вдвоем с сыном-десятиклассником. Мать заведовала заводским парткабинетом в соседнем большом портовом городе, с работы возвращалась под вечер. После обеда майор прилег на диван с газетой в руках. Старался не думать о предстоящем допросе. Это было необходимо – думать о чем угодно, только не о главном. Нужно было снять напряжение.
Так расслабляется бегун перед стартом, солдат перед атакой, хирург перед тем, как лицо его закроют стерильной повязкой и натянут на руки тонкие резиновые перчатки...
Когда арестованного ввели в комнату для допросов, он увидел, что человек, в чьи руки, как можно было догадаться, передана его, Зигурда Бергманиса, судьба, сидел за столиком и улыбался.
...
Виталий Иннокентьевич Сторожев принадлежал к молодому послевоенному поколению чекистов. Высокообразованные – полковник был кандидатом юридических наук, – воспитанные в традициях кристально честных соратников Дзержинского, наследовавшие опыт Великой Отечественной войны, эти чекисты успешно несли сложную службу по охране государственной безопасности.
Виталию Иннокентьевичу было едва за сорок. Характер он имел спокойный, в обращении с окружающими всегда был ровен, выдержан. Кабинет его был обставлен с той лаконичностью и простотой, которые всегда свидетельствуют о хорошем вкусе.
Майора Савина полковник встретил приветливо.
– Усаживайтесь, Александр Степанович. Вижу, вы прибыли с многообещающей папкой.
– Увы, папка пока только обещающая, – в тон начальнику ответил майор Савин».