"И летит над просторными далями..."

"... Наша песня к твердыне Кремля.
"Спасибо великому Сталину!" —
Поют города и поля".

75 лет назад в СССР нужна была девчатам мануфактура, костюмы да платья хорошие:
"Советский народ воспринял новое снижение цен на товары массового потребления, как проявление сталинской заботы о дальнейшем росте благосостояния трудящихся
… Создадим изобилие сельскохозяйственных продуктов
Во-всех полутораста домах сельскохозяйственной артели имени Калинина колхозники, собравшись семьями у репродукторов, с затаенным дыханием слушали решение Совета Министров и ЦК ВКП(б) о новом снижении цен на товары массового потребления.
Быстро собрались в правлении колхозники артели и начали радостно обсуждать знаменательное известие.
— Колхозное спасибо большевистской партии и советскому правительству, товарищу Сталину. Создадим изобилие сельскохозяйственных продуктов, — заявил председатель артели тов. Беляков.
Его, как руководителя большого коллективного хозяйства, особенно обрадовало снижение цен на фураж, цемент, шорные и скобяные изделия.
Молодая девушка колхозница Беляева заинтересовалась, насколько снижены цены на текстильные товары.
— Теперь бы только кооперация побольше завезла мануфактуры, костюмов да платьев хороших, — это нам, девчатам, нужно, — сказала она.
Колхоз имени Калинина, несмотря на большое строительство, выдал много продуктов на трудодень. А снижение цен значительно уменьшает расходы каждой колхозной семьи на промышленные товары.
Чувства тружеников артели выразил колхозный агроном тов. Богачев.
— Во-первых, — сказал он, — еще более улучшится жизнь советского рабочего, колхозника, служащего. Во-вторых, укрепится советский рубль. И это постановление показывает всему миру, что наш социалистический строй крепнет с каждым днем. Пусть задумаются над этим рабочие и фермеры Соединенных Штатов Америки, где правительство занято гонкой вооружений за счет обнищания трудящихся масс.
Калининский сельский район Калининской области, 28 февраля. (По телеф. от соб. корр.)".
("Известия", 1949, № 49 (1 марта), с. 2).

"Бродят между ражими Добрынями…"

"… Тунеядцы Несторы и Пимены.
Их имен с эстрад не рассиропили,
В супер их не тискают облаточный,
"Эрика" берет четыре копии,
Вот и все! А этого достаточно!"

35 лет назад в СССР ещё случались казусы:
"Письма "...не для печати"
… Машинка под подозрением
Многие редакции принимают только рукописи, перепечатанные на пишущей машинке. Стоит это недешево. Поэтому я обрадовался, когда вблизи увидел в комиссионном магазине пишущие машинки. Вскоре хоть одним пальцем, но довольно сносно научился печатать. И стал обходиться без машинисток... Но тут случился казус.
Недавно пришлось обращаться в горисполком. Заявление я напечатал на своей пишущей машинке. Однако председатель комиссии не принял его, потребовал, чтобы я переписал заявление от руки!
— Почему? — удивился я.
— А у вас машинка зарегистрирована?— парировал он.
Кое-как я уговорил его поставить резолюцию на напечатанном заявлении. Но наш сосед спрашивает у моей жены через пару дней: "Ну как, приходила к вам милиция?" — "А зачем она должна приходить к нам?"— "А при мне председатель комиссии звонил начальнику милиции и вел с ним разговор о незарегистрированной пишущей машинке. Указывал ваш адрес".
Неужели и сейчас, в пору гласности, мы продолжаем панически чего-то бояться? Выходит, надо регистрировать мою старенькую "Москву", уж не поддающуюся ремонту, наравне, допустим, с охотничьим ружьем.
Я. Сычев,
пенсионер.
Днепропетровская обл."
("Известия", 1989, № 60 (28 февраля, московский вечерний выпуск), с. 6).

"Вместе с тобою идем мы к заре..."

"… Красное знамя над миром вздымаем...
Верь же мне, брат мой: в любом январе
Сердце твое будет цвесть Первомаем!"
 

55 лет назад советские друзья в любую минуту готовы были протянуть руку дуболомам полковника Петера:
"Солдаты подполковника Петера
"Полк, которым командует подполковник Хайнц Петер, охраняет границу. В Германской Демократической Республике пограничные войска—составная часть национальной Народной армии. "Владения" полковника Хайнца Петера протянулись на 14 километров. Сюда входит и канал, на другом берегу которого начинается Западный Берлин, и жилые дома, расположенные в двадцати метрах от пограничной линии. Служба нелегкая: под землей проходят канализационные тоннели, некогда связанные в единую городскую сеть, подземная железная дорога. Дети, живущие в Западном Берлине, играют совсем рядом, там, где неоднократно начинались опасные вооруженные провокации.
После установления в 1961 году границы с западной территорией города было проведено около 700 крупных провокаций, зарегистрировано 250 случаев обстрела пограничников. Здесь, где проходит черта между социализмом и капитализмом, за это время погибло шестеро и ранено свыше тридцати военнослужащих ГДР. Здесь, на боевом посту, смертью героя погиб унтер-офицер Зигфрид Видера. Он служил в роте, которой сегодня заступать в наряд...
Солдат, заступающ их в наряд, подняли в 4.00. Считанные минуты занимают зарядка, завтрак. Потом воины разбирают личное оружие.
И вот на просторном плацу "хозяйства Петера" выстроились автомашины, солдаты. Воины слушают последний инструктаж замполита, лейтенанта Рольфа Ангермана.
Рольф Ангерман — сын рабочего из Галле. Мать воспитывала трех маленьких детей одна: отца убили на фронте. Рольф был пионером, комсомольским вожаком, считался лучш им слесарем завода. В 1961 году пошел служить в погранвойска.
— Это было 18 августа, в день памяти Эрнста Тельмана и в день моего рождения, — вспоминает офицер, — вскоре я вступил в СЕПГ.
Инструктаж начинается с краткой сводки о важнейших международных событиях. Потом офицер рассказы вает об обстановке на участке. Наконец, торжественно звучат слова приказа:
— Приказываю выступить на защиту государственной границы Германской Демократической Республики. Не поддаваться на провокации, задерживать и обезвреживать нарушителей...
Начинает рассветать, и я с трудом узнаю среди солдат моих новых знакомых. Сегодня они выглядят иначе, чем вчера в клубе, — в парадных мундирах со всеми знаками отличия. Вот улыбается младший сержант Хайнц Ридель — один из победителей полкового "конкурса силачей". Он отличный снайпер, секретарь ротной организации Союза свободной немецкой молодежи (ССНМ). Этот рослый блондин, сын сталевара из-под Лейпцига, принял решение остаться на сверхсрочную службу в родном полку.
А вот садится за руль ефрейтор Норберт Шпехт — скромный, застенчивый парень, секретарь ротной организации СЕПГ. Он лучший шофер и лучший пропагандист
полка. До армии Норберт работал агрономом. После срочной службы намерен вернуться в государственное имение.
Узнаю еще нескольких парней с широкой зеленой лычкой на погонах. Это старшие постовые. Майор Штумпе, представляя их, шутит:
— Крупные феодалы. У каждого — своя территория, войско. Территория — вокруг наблюдательной вышки, а войско — один солдат.
Потом майор рассказал, что при мобилизации в погранвойска посылают самых лучших ребят. В начале они попадают в пограншколу, потом получают назначения в части.
Меня познакомили с командиром полка подполковником Хайнцем Петером. Как и большинство его подчиненных, он вышел из рабочей семьи, был слесарем.
— Бывший потомственный пролетарий,— с гордостью говорит он.—А мои дети уже не могут писать в анкете: "из рабочих". Впрочем, один сын придерживается фамильной традиции — каменщик, а второй — офицер. Нам нужны и рабочие и военные. Мы не только строим социализм, но и защищаем его.
На командирском столе — пульт с цветными кнопками. Он позволяет в любую минуту связаться с каждым постом и командованием бригады. В углу кабинета — подарки рабочих, переходящее знамя лучшего погранполка соединения. На кителе офицера несколько наград, в том числе и "Боевой орден".
Служба на границе мало чем отличается от фронтовых будней. Они полны тревог, бессонных ночей. Часто случаются и схватки с классовыми врагами.
Подполковник рассказывает, что пограничная служба неразрывно связана с боевой учебой, физической и политической закалкой бойцов. В полку четыре роты. Три из них, сменяя друг друга, круглосуточно — в боевом дозоре, а четвертая — в резерве командования бригады.
Я задаю ком андиру один неприятны й вопрос. Он хмурит брови, но отвечает честно:
— Да, было такое. Один солдат перешел в Западный Берлин. Потом вернулся обратно. Знал, что ждет трибунал, но пришел сам. Так и сказал: "Лучше трибунал, чем паскудная жизнь в Западном Берлине".
В пограничном полку — отличный клуб с кинозалом, библиотека на восемь тысяч томов, в каждой роте — комната отдыха, кабинеты для занятий. Есть и "зал традиций". Здесь в документах и фотографиях представлена история части.
— В боевой учебе большую помощь нам оказывают друзья — воины Советской Армии. Они в любую минуту готовы протянуть руку, — говорит подполковник.— На нас тоже можно положиться — не подведем. Мы братья по классу, братья по оружию.
Л. Степанов,
соб. корр. "Известий".
Берлин.
Н-ский пограничный полк".
("Известия", 1969, № 51 (28 февраля, московский вечерний выпуск), с. 4).

"Песнями славлю своими…"

"... Счастье страны молодое.
Сталина близкое имя
Всюду, всечасно со мною".

 75 лет назад всё никак не мог сделать перерыв в работе творческий актив советской кинематографии:
"Собрание актива творческих работников советской кинематографии
Три дня в московском Доме кино продолжает свою работу творческий актив советской кинематографии. В прениях по докладу министра кинематографии СССР тов. И. Г. Большакова выступило свыше двадцати человек.
Ведущие мастера советского кино — режиссеры, кинодраматурги, министры кинематографии союзных республик, директора студий единодушно отмечали большие идейно-художественные успехи советского кино, находящегося на высоком творческом под'еме.
Выступавшие подвергают суровой, резкой критике антипатриотическую деятельность буржуазных космополитов, эстетов и формалистов, орудовавших в кинематографии, — Трауберга, Блеймана, Сутырина, Поварского, Оттена и др.
Режиссеры И. Пырьев, В. Пудовкин, М. Донской, Г. Александров убедительно и страстно, на конкретных примерах вскрыли огромный вред, причиненный "теорией" и практикой космополитов советскому кино.
Заместитель генерального секретаря Союза советских писателей К. Симонов в большой речи подверг глубокому анализу враждебное советской культуре существо группы космополитов, действовавших в разных областях искусства.
С речами выступили также заместитель министра кинематографии СССР В. Р. Щербина, директор сценарной студии Д. Еремин, кинодраматурги М. Папава, А. Штейн, работники кино Н. Семенов, Н. Садкович, А. Алексеев и др.
Возмущение актива вызвало двурушническое выступление космополита Блеймана, стремившегося замаскировать свою вредительскую работу против советского киноискусства.
Участников собрания не удовлетворили выступления режиссера С. Юткевича и профессора Н. Лебедева, не осознавших до конца своих серьезных формалистических ошибок. Недоумение вызвала несамокритичная речь режиссера С. Васильева, художественного руководителя студии "Ленфильм", где в течение многих лет подвизался Л. Трауберг — главарь космополитов в области кинематографии.
Актив продолжает свою работу".
("Известия", 1949, № 48 (27 февраля), с. 3).

"Из окон мчащегося поезда..."

"... Моя душа летит к лесам России,
Они проходят словно воинство,
Дубы и сосны — в дымке синей".

 75 лет назад главным направляющим документом во всей повседневной деятельности советских драматургов были руководящие указания и постановления Центрального Комитета ВКП(б) по идеологическим вопросам:
"До конца разгромить антипатриотическую группу критиков
Закончилось продолжавшееся три дня общемосковское собрание драматургов и критиков. С докладом "Задачи советской драматургии и театральная критика" на собрании выступил заместитель генерального секретаря Союза советских писателей К. Симонов.
В прениях выступили Б. Ромашов, А. Суров, А. Софронов, А. Первенцев, И. Погодин, В. Вишневский, С. Михалков, А. Файко, П. Нилин, Г. Мдивани, А. Штейн, Л. Шаповалов, В. Пименов и другие. Говоря о достижениях советской драматургии, всенародном признании лучших советских пьес, докладчик и выступавшие подчеркивали, что сила советской драматургии прежде всего в том, что ее основным, могучим методом является социалистический реализм. Советская драматургия опирается в своих традициях на самую передовую, самую демократическую русскую драматургию.
Советская драматургия создала ряд выдающихся произведений, отображающих жизнь героического советского народа, его великие дела. Однако наряду с этими достижениями в нашей драматургам, в театре был и ряд крупных неудач, серьезных ошибок. В историческом постановлении "О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению" ЦК ВКП(б) резко поставил вопрос о недостатках драматургии и театров. ЦК ВКП(б) указывал тогда, что многие драматурги стояли в стороне от коренных вопросов современности, не знали жизни и запросов народа и не умели изображать лучшие черты и качества советского человека. Партия выдвинула задачу создать пьесы, пропагандирующие политику большевистской партии, Советского государства, политику, являющуюся жизненной основой советского строя, создать пьесы, достойные сталинской эпохи, достойные народа-победителя, строящего коммунизм. Постановление ЦК ВКП(б) сыграло выдающуюся положительную роль в обеспечении под’ема советской драматургии и перестройке работы наших театров.
Передовая часть советских драматургов плодотворно работала над решением задач, поставленных ЦК ВКП(б). Создано много ценных драматических произведений — "Великан сила" Ромашова, "Победители" Чирскова, "Хлеб наш насущный" и "В одной стране" Вирты, "Русский вопрос" Симонова, "Жизнь в цитадели" и "Борьба без линии фронта" Якобсона, "В одном городе" и "Московский характер" Софронова, "Большая судьба" и "Зеленая улица" Сурова, "Макар Дубрава" Корнейчука, "Южный узел" Первенцева, "Закон чести" Штейна, "Глина и фарфор" Григулиса, "Константин Заслонов" Мовзона, "Генерал Ватутин" Дмитерко, "Снежок" Любимовой, "Красный галстук" Михалкова, "Утро Востока" Мамедханлы, "Единая семья" Абишева, " Весна в селе Речном" Броделе и ряд других.
Вдохновляемая и направляемая партией большевиков, советская драматургия вышла на путь, ведущий ее к новому под'ему.
Антипатриотическая группа театральных критиков стремилась затормозить это могучее развитие советской драматургии и советского театра. Она всячески нападала на лучшие советские пьесы и лучшие театральные постановки. Низкопоклонничая, пресмыкаясь перед буржуазным Западом, эта группа безродных космополитов выдвигала в качестве образцов растленные произведения реакционеров, идеологов упадочного буржуазного искусства, нигилистически относилась к великому прошлому русской драматургии и русского театра, глумилась над драматургией великого Горького, пыталась оболгать историю советского театра и драматургии. Эта группа активно выступала против всех лучших современных пьес советских драматургов.
Партийная печать, газеты "Правда" и "Культура и жизнь" со всей глубиной и принципиальностью разоблачили антипатриотическое лицо этой группы театральных критиков и их приспешников.
Театральные критики – антипатриоты Юзовский, Гурвич, Бояджиев, Борщаговский, Альтман, Варшавский, Холодов, Малюгин вместе с подвизавшимися в литературной критике и литературоведении безродными космополитами Субоцким, Ф. Левиным, Даниным, Яковлевым (Хольцманом), Дайреджиевым и другими всячески стремились столкнуть советских писателей и мастеров искусства с правильного пути, указанного партией, оторвать их творчество от жизни и борьбы советского народа. Они стали рупором и проводниками враждебной советскому народу буржуазной идеологии и нанесли немалый вред советской драматургии, театру, делу воспитания новых кадров советской литературы и искусства. Лишенные священного чувства любви к советской родине, к социалистической культуре, они в грязных своих писаниях и выступлениях раболепствовали перед иностранщиной, клеветали на все новое, советское, опорочивали лучшие произведения советской драматургии.
Выступавшие на собрании драматурги, критики, театральные деятели говорили о том большом удовлетворении, с которым все советские люди встретили статьи "Правды" и газеты "Культура и жизнь", о возмущении, которое вызвала в нашем народе антипатриотическая деятельность разоблаченных космополитов.
Театр, драматургия являются важным и острым участком идеологической борьбы. Вопросы идеологии всегда находились в центре внимания нашей партии. В настоящее время "холодная война", которую ведет против Советского Союза и стран народной демократии международная реакция с особой силой проявляется на идеологическом фронте. Реакция старается духовно разоружить советского человека, отравить его сознание. Реакция направляет свои удары против того, что составляет жизненную основу советского строя, — против политики нашей партии. Сюда была направлена и деятельность разоблаченных ныне буржуазных эстетов и космополитов.
На собрании были вскрыты истоки буржуазного эстетского направления в искусстве, носителями и продолжателями которого являлись участники антипатпиотической группы театральных критиков. В своем выступлении драматург Б. Ромашов говорит о периоде 1907— 1917 годов, когда выплыли на свет всякие символисты и декаденты всех мастей, провозглашавшие тезис "искусство для искусства", проповедывавшие безидейность в литературе. Ярким порождением этого самого позорного периода в истории русской интеллигенции был Мейерхольд, глумившийся над произведениями русских классиков. Эстетствующие космополиты, говорит Б. Ромашов, в своих писаниях были проводниками мейерхольдовщины, современного реакционного искусства буржуазных стран Запада и Америки. Пошляк, вражески относившийся к советской драматургии, Юзовский —один из воспитанников враждебной советскому искусству мейерхольдовской школы. Таковы и Бояджиев, и Борщаговский, активно занимавшиеся протаскиванием антинародных взглядов на искусство, Таковы и Дрейдены, Цымбалы и Янковские, протаскивавшие буржуазную идеологию. Все это —порождения одного и того же явления.
—Разоблачение и разгром антипатриотической группы критиков имеют огромное принципиальное значение для всего нашего искусства, —говорит Б. Ромашов. —Надо до конца вскрыть вредоносную систему их взглядов.
Поэт и драматург С. Михалков заявил, что имена критиков-космополитов, людей без роду и племени, с негодованием произносит весь советский народ.
Отметив ошибочность своего выступления на последнем пленуме правления Союза советских писателей, драматург Н. Погодин сказал, что безграмотные, претенциозные, вреднейшие писания Юзовского, Гурвича и их прихвостней были глубоко оскорбительны для советских драматургов. Космополиты юзовские и гурвичи свои критические диверсии направляли против всего молодого и талантливого в советской драматургии, против пьес и сценариев о жизни советских людей, советского общества.
Они и подобное им эстетствующее охвостье стремились противопоставить старшее поколепие драматургов младшему, они сознательно придумали фальшивую в наших условиях проблему отцов и детей, пытались вбить клин, посеять вражду между молодыми и старшими драматургами. Н. Погодин приводит, как один из примеров критической диверсии, пасквильный памфлет Гурвича на сценарий Вишневского "Мы —русский народ! ". Гурвич оплевал и осрамил этот патриотический сценарий, назвав его "мультипликационным эпосом". "Чудовищное писание Гурвича,— говорит Н. Погодин,—это был пасквиль на русский народ, в котором осмеивался и оплевывался героизм русского народа". Н. Погодин рассказывает, как злобствующие критики дезориентировали советских драматургов, пытаясь дискредитировать героические сюжеты и героические образы, цинично называя все это "квасным патриотизмом".
О подлой деятельности группы антипатриотов-критиков в Ленинграде рассказал И. Луковский. Под разными масками они протаскивали ликвидаторские тенденции, двурушничали, убивали все новое, все благородное в советской драматургии. Дрейден за всю жизнь не написал ни одной положительной статьи о советских пьесах, но превозносил десятисортных французских драматургов, воспевал их драмодельчество, выдавая его за подлинное искусство.
Антипатриотическая группа театральных критиков орудовала не только в затхлых стенах ВТО, на страницах центральной искусствоведческой печати, но она стремилась широко захватить и периферию.
Пытаясь сорвать постановку советских пьес и спектаклей, вожаки антипатриотической группы рассылали всюду своих подручных, которые путем нашептывания и распространения всяческих слушков старались дискредитировать новые советские произведения. О том, как настойчиво, назойливо проводилась эта враждебная советскому народу работа, рассказал в своем выступлении драматург П. Нилин.
На передовую советскую драматургию буржуазные космополиты вели последовательные и настойчивые атаки, иногда выступая с открытым забралом, чаще —маскируясь и двурушничая.
Драматурги А. Первенцев, А. Суров, В. Вишневский и др. показали в своих выступлениях, что антипатриотическая группа театральных критиков была организационно сложившейся группой, планомерно и намеренно наносившей удары но советскому искусству, растлевавшей сознание молодых работников советского театра.
Антипатриотическая деятельность безродных космополитов была системой враждебных действий, направленных против нашего советского искусства, против его высокой роли в деле коммунистического воспитания трудящихся, против общенародного дела строптельства коммунизма. Это была буржуазная, враждебная нам деятельность, направленная против большевистской партийности советского искусства. Презренные космополиты, чуждые чувства советской иацпональной гордости, они направляли свои отравленные стрелы в самое сердце нашего искусства, стремясь лишить его главного —большевистской партийности.
А. Первенцев подчеркивает, что Альтман превозносил Лессинга за его "универсализм и космополитизм". Борщаговский ставил перед собой задачу скомпрометировать современную советскую, русскую и украинскую драматургию. В своих грязных книжонках и статьях Борщаговский уверял читателя, будто не живая жизнь, не реальная действительность и благотворная взаимосвязь с передовой русской литературой определяли творческие искания Ивана Франко, а западные влияния. Замечательный украинский драматург Тобилевич оказывался по описаниям Борщаговского всего лишь подражателем н выучеником... Лессинга, Гауптмана и т. д. и т. п. У Борщаговского можно встретить немало ссылок то на "Гамбургскую драматургию" Лессинга, то на Дидро, но напрасно в них искать ссылки на Белинского. Герцена, Чернышевского, Добролюбова, хотя, конечно, не Лессинг, а именно Белинский был для Тобилевича непререкаемым авторитетом.
Вскрывая антипатриотическую, гнусную деятельность Борщаговского, А. Первенцев показал, как критики-космополиты всячески третировали советскую драматургию, советских драматургов.
—Главным направляющим документом во всей повседневной деятельности советских драматургов,—говорит А. Суров,—были и остаются руководящие указания и постановления Центрального Комитета ВКП(б) по идеологическим вопросам. В этих документах и в прекрасной нашей жизни, в деятельности и подвигах советских людей черпают наши драматурги вдохновение, темы, характеры при создании своих пьес. Мы должны до конца разоблачить зловредных носителей идей космополитизма, и мы разоблачим их. Они не спрячутся, где бы они ни были, в каких бы организациях они ни находились, —литературных, театральных или некоторых других. Мы не позволим этим ублюдкам дальше вредить, наносить ущерб нашему советскому искусству, нашей советской литературе. Мы до конца разоблачим и разгромим "беспачпортных
бродяг в человечестве", этих людей без роду и племени, космополитов, аптипатриотов.
На заключительном заседании выступил секретарь правления Союза советских писателей А. Софронов.
—Следует особо отметить огромное внимание не только работников литературы и искусства, но и всего советского народа к замечательным статьям газет "Правда" и "Культура и жизнь", единодушную поддержку народом этих выступлений нашей
партийной печати, разоблачивших деятельность антипатриотической группы театральных критиков, —сказал А. Софронов.
Пришла пора навсегда очистить воздух нашей советской литературы от антипатриотов, космополитов, презирающих нашу национальную, советскую, русскую культуру, презирающих культуры наших братских народов, от космополитов, являющихся проводниками буржуазно-эстетских теорий.
С заключительным словом выступил К. Симонов, сказавший, что критики-космополиты боролись против советского искусства с позиций буржуазной идеологии. Это—враждебная деятельность, направленная против советского искусства. С помощью партии мы разобрались в глубоких корнях враждебной советскому искусству деятельности антипатриотов и космополитов, сделали значительный вклад в дело их окончательного разоблачения и помогли нашей советской драматургии и литературе итти по пути выкорчевывания всех и всяческих крупных и мелких корешков этого вредоносного явления.
Заканчивая выступление, К. Симонов призвал советских драматургов совершенствовать свое мастерство, ни на шаг не отступая от указанного партией пути.
Общемосковское собрание драматургов и критиков сурово осудило двурушнические выступления Юзовского, Бояджиева, Малютина и Варшавского, пытавшихся и на этом собрании увильнуть от ответственности, замаскировать свою подлую, враждебную советскому искусству деятельность.
В единодушно принятом решении собрание отметило, что даже в своих выступлениях на собрании эти подлые двурушники, последыши разбитого вдребезги буржуазного эстетства и формализма, продемонстрировали свое нежелание до конца признать вредоносность своей антипатриотической деятельности и до конца разоружиться.
Собрание осудило драматурга В. Соловьева, написавшего клеветническую пьесу "Совесть" и пытавшегося в своем выступлении использовать методы клеветы и шантажа.
В решении говорится, что, только до конца разгромив и разоблачив антипатриотическую, антинародную критику, очистив ряды театральной критики от эстетов и космополитов, наша театральная критика выполнит свое назначение, будет пропагандистом всего лучшего, что создано и создастся в советском искусстве.
Собрание обратилось с просьбой в секретариат Союза писателей обсудить вопрос о возможности дальнейшего пребывания в рядах писательской организации представителей группы критиков-антипатриотов.
Собрание утвердило решение бюро Московской секции драматургии о выводе из состава членов бюро Альтмана, как активнейшего участника антипатриотической группы критиков.
"Мы, московские драматурги, —говорится в решении, —знаем, что советский народ ждет от нас дальнейшего под’ема всего советского искусства, что народ ждет от нас изобилия патриотических пьес и спектаклей, которые будут помогать партии в борьбе за построение коммунистического общества.
Московские драматурги заверяют ЦК ВКП(б) и великого Сталина, что, руководствуясь партийными решениями по идеологическим вопросам, пользуясь методом социалистического реализма, будут созданы новые высокоидейные и высокохудожественные пьесы, достойные нашей великой эпохи.
Московские драматурги выполнят с честью свой долг перед советским народом, оставаясь, как и раньше, боевым ведущим отрядом нашей советской драматургии".
("Известия", 1949, № 47 (26 февраля), с. 3).

"Кто трудится — тому поклон…"

"… И хлеб, и соль, и крепкий сон.
Пусть в счастье дни проводит.
Пусть проживет он много лет
Под солнцем сталинских побед.
Пой песню о народе!.."
  

75 лет назад в СССР и на периферии следили с большим вниманием советские люди за событиями на литературном фронте.
"Сомнительные выкрутасы работников "Литературной газеты"
Письмо в редакцию
С большим вниманием следим мы, советские люди, на периферии за событиями на литературном фронте. Огромный интерес вызвала у нас статья "Правды" "Об одной антипатриотической группе театральных критиков". От всей души мы приветствуем разоблачение безродных космополитов и эстетствующих формалистов, принесших так много вреда советской литературе.
Но нам далеко не понята позиция "Литературной газеты", которая вела себя не весьма приглядно по отношению к произведениям советской драматургии. На страницах "Литературной газеты" еще совсем недавно выступали с порочными, злопыхательскими статьями Е. Холодов, Д. Дании и другие безродные космополиты.
В статье "О героях критикующих и критикуемых", опубликованной в "Литературной газете" 1 октября 1947 г., наглый критик-космополит Е. Холодов, систематически подвизавшийся на страницах этой газеты, ошельмовал сразу произведения трех советских драматургов: "В одном городе" А. Софронова, "Мера за меру" А. Сурова и "Хлеб наш насущный" Н. Вирты.
Критик-космополит всячески издевается над образами секретарей райкомов и горкома партии, гороев этих пьес. Он писал:
"У них ни в чем никогда нет сомнения. Им все ясно. В исключительно сложной обстановке они ориентируются с необыкновенной легкостью, причем на каждый случай у них ость готовые, безошибочные решения.
Право, создается такое впечатление, будто и Рогов и Телегин привезли с собой в район если не решения февральского Пленума ЦК ВКП(б), то, по крайней мере, постановление Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) от 19 сентября 1946 года, но от всех прочих держит эти документы в секрете.
Меры, ими принимаемые, в точности соответствуют упомянутому постановлению".
Поистине, поражает наглость этого критика-космополита! Холодов недоволен, что советские драматурги создают образы подлинных большевиков, руководителей масс, неуклонно проводящих в жизнь линию большевистской партии. Холодов требовал от советских драматургов создания в своих произведениях искусственных, ложных конфликтов, которые привели бы к чудовищному искажению действительности нашего социалистического общества. Он ратовал за то, чтобы герой советской драматургии колебался, испытывал сомнения. Этот проповедник буржуазных взглядов в искусстве хотел, чтобы советский человек испытывал раздвоение сознания, нес на се6е печать гамлетизма.
С аптипатриотических позиций выступал в газете и критик-космополит Д. Данин. В статье "Мы хотим видеть его лицо" 27 декабря 1947 года Данин задался целью уничтожить в числе поэм, олубликованных в 1947 году, и удостоенную Сталинской премии поэму Н. Грибачева "Колхоз "Большевик". Об этом произведении Данин писал: "...люди грибачевского колхоза остаются для нас такими же чужими и незнакомыми, как спутники в поезде".
Данин клеветал на нашу поэзию, заявляя, что ей свойственна "безликость героя или, даже, просто безгеройность!"
Вслед за статьей Е. Холодова, охаивающей советские пьесы, в том числе "Хлеб наш насущный" Н. Вирты, газета опубликовала статью в защиту пьесы Н. Вирты, ни словом не обмолвясь при этом о насквозь порочной статье Е. Холодова.
По это явление в "Литературной газете" не редкое.
Одно и то же произведение она может похвалить и подвергнуть уничтожающему разносу.
Казалось бы, редакции "Литературной газеты" следовало честно и открыто признать свои ошибки и критически оценить их. Однако каково же было наше удивление, когда после выступления "Правды" "Об одной антипатриотической группе театральных критиков" у "Литературной гааеты" хватило нескромности широко расписать своя "успехи" в области пропаганды советских пьес и только вскользь сказать о допущенных ошибках (№ 9 от 29 января 1949 г.).
Эта линия самовосхваления особенно отчетливо проявилась в статье критика З. Панерного, опубликованной в "Литературной газете" от 10 февраля. Под видом разоблачения космополита Л. Субоцкого З, Паперный весьма беззастенчиво рекламирует сам себя и свою газету. Цель З. Паперного ясна: доказать, что "Литературная газета" якобы всегда решительно боролась с гнилыми тенденциями Л. Субоцкого.
Так ли это на самом деле? Разумеется, не так. Стоит только обратиться к "Литературной газете за 1947 г., чтобы достаточно ясно представить ее действительное отношение к Л. Субоцкому. Не говоря уже о том, что сам Субоцкий печатался в газете, его имя то и дело почтительно склонялось в отчетах: "тов. Субоцкий указал", "Л. Субоцкий выразил мнение президиума ССП..." ("Лит. газ." № 11 за 1947 г. Тов. Субоцкий "справедливо советует редакторам..." ("Лит. газ." № 15 за 1947 г.). И т. д. и т. п...
И только после того, как правление Союза советских питателей сняло Л. Субоцкого с поста секретаря ССП, в "Литературной газете" замелькали "разоблачительные" опусы З. Паперного и иже с ним. Понятно, что большой храбрости тут не требовалось.
Но, думается нам, не помогут все эти беспринципные выкрутасы тов. Паперному и его единомышленникам. В "Литературной газете" за последнее время было немало правильных выступлений. Тем принципиальнее должна была "Литературная газета" отнестись к допущенным ею ошибкам, открыто и мужественно раскритиковав их. Это необходимо сделать в интересах окончательного разгрома антипатриотической группы критиков.
П. Лосев.
Директор областного государственного издательства.
г. Ярославль".
("Правда", 1949, № 56 (25 февраля), с. 3).

"К труду и творчеству готовый..."

"... С призывным возгласом "вперед"
В свои права вступает новый,
Хороший год, счастливый год".
 

75 лет назад московском Доме кино после доклада начались прения:
"Собрание актива творческих работников кинематографии
Вчера в московском Доме кино открылось собрание актива творческих работников кинематографии, посвященное итогам работы советской кинематографии в 1948 году. На активе присутствуют кинорежиссеры, артисты, писатели, кинооператоры.
С докладом "Итоги 1948 года и ближайшие задачи советской кинематографии" выступил министр кинематографии СССР тов. И. Г. Большаков.
Докладчик охарактеризовал успехи советской кинематографии, которая в 1948 г. создала ряд высокоидейных патриотических фильмов, посвященных актуальным темам слвременности.
Резкой критике т. Большаков подверг подрывную деятельность антипатриотической группы критиков космополитов —Трауберга, Блеймана, Коварского, Оттена, Сутырина и др., которая принесла немало вреда советскому киноискусству.
После доклада начались прения".
("Правда", 1949, № 56 (25 февраля), с. 3).

"Полночь бьет над Спасскими воротами…"

"… Хорошо, уставши кочевать
И обветрясь всякими широтами,
Снова в центре мира постоять.
Прилетев надолго, окончательно,
Из десятой за пять лет страны,
Если бы кто знал — как замечательно
Помолчать здесь ночью у стены.
Чтобы не видениями прошлыми
Шла она в зажмуренных глазах,
А вот просто — камни под подошвами,
Просто — видеть стрелки на часах,
Просто знать, что в этом самом здании,
Где над круглым куполом игла,
Сталин вот сейчас, на заседании,
По привычке ходит вдоль стола".
 

75 лет назад зорко следили компетентные советские органы, чтоб даже в наручниках не приближались без присмотра к нужнику парижского суда гражданка СССР Горлова, граждане СССР Василенко, Колыбалов, Романов и генерал-лейтенант Руденко:
"Скандальный провал антрепренеров Иуды...
Константин Симонов
Уже месяц как в парижском суде продолжается процесс, затеянный по прямому указанию американской разведки ее платным агентом, бывшим военным инженером III ранга Кравченко — предателем и дезертиром, который по закону достоин лишь того, чтобы быть во время войны расстрелянным по суду перед строем, после того как его бывшие сослуживцы сорвали бы с него обесчещенные предательством погоны.
Но этого справедливого суда не произошло потому, что американские власти тогда же, в 1944 году, в дни войны, отказались выдать этого дезертира и изменника Родины, ссылаясь на специально для этого подобранные крючкотворские пункты американских законов, к которым в этом случае с полным основанием можно применить старую русскую поговорку: "Закон — что дышло, куда повернул, туда и вышло".
На самом же деле американские власти не выдали властям союзной державы во время войны этого дезертира по настоянию американской разведки, не желавшей расставаться с этим мелким негодяем из-за его весьма ценных для нее  способностей совершать большие подлости.
Так ила иначе, благодаря иезуитским уловкам, американские власти не выполнили свой элементарный союзнический долг. Дезертир не был выдан и не был расстрелян перед строем.
Результаты этого сказались немедленно, тогда же, в 1944 году. Напечатанное в газете "Нью-Йорк таймс" клеветническое заявление дезертира было подхвачено пропагандой Геббельса, которая, с одной стороны, использовала этот факт для убеждения немецких солдат в том, что в лагере союзников намечается раскол, а с другой стороны, разбрасывала на фронте, в расположении советских войск, гнусные листовки, в которых советские бойцы призывалась следовать примеру Кравченко.
Эти факты, известные и раньше, были самым точным образом сформулированы свидетелем, выступавшим на процессе по просьбе еженедельника "Леттр франсэз", генерал-лейтенантом Руденко, бывшим руководителем советской закупочной комиссии в Вашингтоне, где некоторое время подвизался, еще до конца не разоблаченный тогда, Иуда-Кравченко.
Эти факты с полной неопровержимостью говорят не только о преступности изменника Кравченко, но и о преступной деятельности американской разведки, которая в разгар войны, как ясно видно на этом примере, вела подрывную работу против Советского Союза плечом к плечу с немецко-фашистской пропагандой.
Таков первый бесспорный вывод, который можно сделать после месяца процесса,—вывод, который является логическим об'яснением всего последующего, всей антисоветской подоплеки этого процесса Кравченко против "Леттр франсэз", а по существу процесса, вызванного к жизни теми задачами подлой антисоветской пропаганды, которой американская разведка занимается сейчас и которой с таким же рвением, как выясняется, она занималась уже в разгар войны, в 1944 году.
Впрочем, в связи с этим процессом американская разведка и стоящие за ее спиной американские поджигатели войны ставят себе задачу пропаганды и клеветы не только против Советского Союза, но и против всех прогрессивных сил Франции, не желающей быть американской колонией, и в том числе, прежде, всего, против самой мужественной и последовательной защитницы интересов французского народа— Французской коммунистической партии.
На процессе, очевидно к большому неудовольствию своих хозяев, в этом был принужден признаться сам холуй Кравченко, несмотря на свою наглость растерявшийся и припертый к стене вопросами свидетеля "Леттр франсэз", американского журналиста Альберта Кана, автора широко известной книги "Тайная война против Советского Союза".
Кан заявил, что еще давно в Соединенных Штатах одним из журналистов было указано в печати, что Кравченко не является автором книги, подписанной его именем. Тем не менее Кравченко почему-то затеял процессе не тогда же в Соединенных Штатах, а лишь теперь во Франции.
Припертый к стене, Кравченко, пытаясь дать об'яснение, проговорился, что он считал более выгодным затеять этот антикоммунистический процесс не в Соединенных Штатах, а именно во Франции, где коммунистическая партия пользуется большим влиянием и где ему казалось возможным своими антисоветскими выпадами подорвать в стране влиянии французских коммунистов.
В этом заявлении содержится только одна ложь, свойственная всякой мелкой сволочи, пытающейся изображать из себя большую персону. Конечно, не сам Кравченко, а его хозяева выбирали место процесса и решали, когда его выгодней проводить.
Альберт Кан, с возмущенном говоря об этом, совершенно точно проанализировал сегодняшнюю роль этой грязной марионетки:
"Книга Кравченко была выпущена в интересах поджигателей войны. Кравченко не следует рассматривать лишь как врага советского народа. Он является одновременно врагом американского народа, врагом французского народа, врагом всех народов, моим личным врагом, потому что я — семейный человек, имею троих детей и не хочу, чтобы они переживали ужасы новой войны , а к этой новой мировой войне в призывает книга Кравченко".
Конечно, настоящие поджигатели войны — это американские антрепренеры Кравченко. Сам по себе он всего только мелкий факельщик на побегушках, которому отпущен на руки один бидон бензина и указана непосредственная цель поджога. Он — только пешка в крупной игре поджигателей войны, но поскольку эта пешка фигурирует все-таки в качестве подставного действующего лица на этом спровоцированном врагами мира процессе, то она тоже небезинтересна сама по себе.
                                                                        *   *   *
На процессе документально, с полной очевидностью мнимый автор книги "Я выбрал свободу" Иуда-Кравченко разоблачен как несомненный предатель Родины, выбравший себе судьбу платного агента американской разведки.
Уличаемый в этом ежедневно, он все реже пытается бессмысленно увертываться и все чаше отвечает на ставящие его в тупик вопросы растерянным молчанием.
Защитник "Леттр франсэз" Норман изобличает Кравченко в том, что, дезертировав из советской закупочном комиссии 3 апреля 1944 г., не владея английским языком, он в тот же день дал интервью в газету "Нью-Йорк таймс" и через 48 часов после дезертирства созвал пресс-конференцию.
—Кто помогал вам в этом?
Кравченко молчит.
—Знает ли он некоего Павла Кедрина?
Кравченко молчит.
—Путешествовал ли он под именем Павла Кедрина?
Кравченко молчит. Потом, запнувшись, отвечает: —И да, и нет.
Норман, обращаясь к суду, заявляет, что Павел Кедрин —это кличка, под которой Кравченко числится в американской секретной службе.
Растерявшись от этого неожиданного разоблачения, Кравченко, запинаясь, бормочет, что он действительно путешествовал под именем Павла Кедрина...
Норман неопровержимо доказывает, что никому иному, кроме секретного агента, не могли быть выданы Государственным департаментом США документы на заведомо фальшивое имя для поезди во Францию.
Кравченко молчит.
Переходя от американских хозяев предателя Кравченко к его французским покровителям, Норман заявляет, что, прибыв во Францию по фальшивым документам, Кравченко совершил преступление, строго карающееся французскими законами, и что, тем не менее, после прибытия по фальшивому паспорту он, по его собственному признанию, пользовался услугами французского Министерства иностранных дел для получения конфиденциальной информации.
Норман неопровержимо устанавливает беспрецедентное покровительство дезертиру, шпиону, человеку, живущему по подложным документам, оказанное Кравченко и американскими, и французскими властями.
С такими же не оставляющими никакого сомнения, уничтожающими обвинениями на днях выступила и газета "Юманите". На основании самого простого сопоставления фактов газета доказала, что:
во-первых, ни один человек не может выехать с фальшивыми документами из США без разрешения, по крайней мере, сразу трех ведомств —Государственного департамента, Министерства внутренних дел и Службы безопасности;
во-вторых, для приезда во Францию он должен был получить визу на свой заведомо фальшивый паспорт во Французском консульстве в Нью-Йорке;
в-третьих, министр внутренних дел Франции Жюль Мок, знающий, что Кравченко, прибывший во Францию с фальшивыми документами, нарушает закон, не арестовал и не выслал его.
А поэтому прямая связь между французским Министерством внутренних дел и американский секретной службой может быть наглядно доказана на этом примере.
Все эти сделанные на суде и в газетах разоблачения, разумеется, не являются новостью. С самого начала процесса было ясно и то, что Кравченко—американский шпион, и то, что он ведет процесс на американские деньги, и то, что этот антисоветский процесс организован американскими реакционерами при полном содействии французского правительства.
Антисоветская сущность всего этого дела не новость, но важно то, что с каждым днем организаторы процесса все больше и больше попадаются с поличным, что все больше и больше накапливается пред'явленных всему миру неопровержимых документальных доказательств того, что Кравченко не только дезертир и предатель, но и систематически поддерживаемый американской разведкой и французским Министерством внутренних дел вульгарный платный шпион.
Скандальный для его организаторов провал этого антисоветского клеветнического процесса с особой ясностью обнаружился после первых же показаний свидетелей, приехавших из Советского Союза.
С каждым новым показанием этих свидетелей: бывшей жены Кравченко — Горловой, его бывших сослуживцев Василенко, Колыбалова, Романова — все более и более раскрывается омерзительный облик предателя и шпиона Кравченко.
Сначала бездельник и лодырь, который в юности всеми способами вымогал деньги у матери, принужденной, чтобы покрыть его расходы, закладывать в ломбард последние вещи.
Потом наглый ловкач, получивший звание инженера жульническим образом, подсунув чужой дипломный проект.
Потом уже начавший входить во вкус темных махинаций авантюрист, использовавший свое служебное положение на заводе для того, чтобы присвоить авторство чужого рационализаторского предложения.
Потом авантюрист уже более опытный, матерый, осужденный за растрату 60 тысяч рублей украденной им у рабочих заработной платы.
Потом прожженный пройдоха, сумевший симулировать раскаяние, вымоливший помилование и в течение долгого времени заметавший следы своей прежней деятельности.
Потом симулянт, неведомыми путями, из-за мнимых болезней, сумевший вскоре после начала войны увернуться от службы в действующей армии.
Потом снова казнокрад и растратчик уже более крупных сумм, вор, на этот раз своевременно не разоблаченный в уехавший в США, заранее зная, что его прошлое когда-нибудь все равно откроется, и заранее решив не возвращаться. Потом вредитель, в военное время отправивший из США к себе на Родину партию заведомо негодных труб, очевидно, не без соответствующего вознаграждения со стороны тех, кому это было выгодно.
И, наконец, дезертир и изменник своей Родины, позорно предавший ее в военное время и перебежавший к врагам, именно к врагам, потому что то действия, которые произвела американская разведка в 1944 г. в связи с организованным ею дезертирством Кравченко, есть действия вражеские и вражеские не только по отношению к Советскому Союзу, но к американскому народу, который воевал тогда вместе с советским народом против общего военного врага — немецкого фашизма.
К этому неопровержимо выясненному на суде облику изменника свидетели добавили еще и несколько черт, характеризующих его и как последнего мерзавца в личной жизни, как не только крупного, но в мелкого вора, грязного пьяницу и скота, который сначала принудил свою жену к аборту, а впоследствии цинично бросил ее на произвол судьбы беременной.
Таков облик этого гнусного выродка, которого его американские хозяева выпустили в качестве своего полномочного представителя на парижском суде.
Свидетель "Леттр франсэз" — бывший председатель закупочной комиссии в Вашингтоне генерал-лейтенант Руденко — в гневной речи подытожил все то, что было сказано о мерзавце Кравченко другими свидетелями. "Я должен сказать,— заявил на суде Руденко, — прежде всего, что Кравченко изменник, дезертир, военный и уголовный преступник, который подлежит суду Советского Военного трибунала. Впервые в анналах правосудия такой человек выступает в качестве истца в то время, как он должен был предстать в качестве обвиняемого. Я пришел сюда, чтобы рассказать всему человечеству, что он собой представляет. Он, который теперь пытается надеть маску политического деятеля, явился на самом деле просто-напросто дезертиром, предателем и уголовным преступником. Ему нужна маска "политического борца" для того, чтобы уклониться от советского суда.
За Кравченко стоят реакционные силы США, которым срочно потребовался специалист по вопросам антисоветской пропаганды. Он им нужен для того, чтобы воссоздать реакционные силы и внести разложение в демократический лагерь с тем, чтобы легче было организовать новую войну. И никто не сможет опровергнуть этого".
                                                                       *    *    *
Гневные слова, произнесенные от имени всех честных людей мира в зале парижского суда генералом Руденко, обращены не только к Иуде-Кравченко, но и ко всей той беспримерной в судебной истории выставке изуверов, убийц и моральных уродов, которые в помощь Иуде-Кравченко вытащены на сцену его хозяевами.
Таинственный ящик, из которого вдруг появились из небытия на белый свет все эти уроды, на самом деле не слишком таинственен. Это английские и американские лагери в Германии для так называемых "перемещенных лиц". В этих лагерях уже четвертый год после конца войны американские и английские империалисты шантажом, запугиванием, террором и прямой военной силой держат десятки тысяч захваченных ими в Германии советских людей. В этих лагерях, специально для процесса, отобран десяток—другой мерзавцев обоего пола, работавших раньше с гестапо, на оккупированной фашистами советской территории, потом бежавших вместе с ними в Германию, а теперь, в порядке прямой преемственности, перешедших на службу в американскую в английскую разведку.
Надо отдать им должное. Эти выродки и заплечных дел мастера, привыкшие молчаливо, засучив рукава, работать в гитлеровских застенках, под перекрестными вопросами представителей "Леттр франсэз", несмотря на свой матерый палаческий стаж, на публичном процессе чувствуют себя новичками и то и дело смехотворно попадаются впросак.
То выясняется, что один из них, якобы знавший брата Кравченко, при всех потугах не может описать его внешности.
То другой заявляет, что в 1941 году был выпущен из тюрьмы отец первой жены Кравченко, который, как документально известно, за три года до этого умер от воспаления легких.
То начинается невероятное по своему идиотизму об'яснение того, как эти выродки познакомились с книгой Кравченко и каким образом они "по собственной инициативе" прибыли на процесс.
Одни из них, уличенные в том. что они не могли прочесть эту книгу в Германии по-русски, утверждают, что им специально перевели всю эту книгу их товарищи по лагерю с французского языка, и они поехали на процесс, прочтя о нем сообщение, в издающейся в Германии украинской газете.
Другие, "ничтоже сумняшеся", сообщают, что им перевели эту книгу на русский язык их, специально изучившие на этот случай язык, дети.
Но все это только одна, смехотворная сторона их допроса, свидетельствующая о том, что американские "антрепренеры" слишком второпях подбирали свою труппу, что текст не заучен, а роли плохо срепетированы Но есть во всем этом и вторая, омерзительная и страшная для всякого честного человека сторона.
Мало того, что для защиты подонка Кравченко его американские хозяева вытащили в зал парижского суда такие же подонки, как он. Мало того, что это — моральное, отребье и изменники. Они еще и военные преступники в самом прямом смысле итого слова, в дни гитлеровской оккупации выдававшие пытавшие, убивавшие и мучительно казнившие советских людей мерзавцы, по всем международным законам подсудные только советскому суду и только именно в тех самых местах — в Днепропетровске, в Сумах, где они проливали кровь и где они должны ответить за свои злодеяния.
Достаточно назвать двух из них, при попустительстве французских властей получивших доступ в качество "свидетелей" на суд,— чтобы иметь представление обо всех остальных.
Эти двое — Пасечник и Кревсун были верными кровавыми псами гитлеровских оккупантов, один — в Днепропетровской, другой— в Сумской области.
Пасечник, достойный образчик фашистских выродков, член немецкой городской управы Днепропетровска, присутствовал при массовых расстрелах мирных жителей. Стоя по колено в крови, он копался в одежде убитых, обрубал мертвые пальцы с кольцами, а, придя домой, но ночам, держа перо в своих живых, недрогнувших пальцах, писал доносы на людей, которых завтра гестапо по этим доносам отправляло на казнь, где он снова присутствовал и снова обворовывал мертвецов.
Кревсун — агент гестапо и начальник немецкой районной полиции, занимался своими кровавыми упражнениями в Сумской области. Он истязал женщин и ударом о стену раскалывал черепа детям. Только в своем родном селе, оказав ему предпочтение, он собственноручно расстрелял 16 человек. А всего на счету у этого убийцы 118 истерзанных, замученных, умерших под пытками, лично зверски убитых им советских людей.
Что еще можно сказать об этих зловещих выродках, которые до сих пор живут по локти в крови, потому что нет силы, которая могла бы смыть с этих зверей запекшуюся людскую кровь? О них нечего больше сказать. Этих преступников надо судить, и каждый советский человек, каждый честный человек в мире требует и будет требовать, чтобы они были отданы в руки правосудия там, где они совершили свои никакой мерой неизмеримые преступления.
Это все, что можно сказать о них, но об их хозяевах, об американских организаторах процесса, можно сказать гораздо больше. Только потеряв последние остатки стыда, совести и чести, можно было выпустить в роли "благородных свидетелей" на этом процессе в Париже заведомых убийц и военных преступников.
Можно в связи этим кое-что сказать и о французских властях, которые, зная об этих мерзавцах, кто они такие, пустили их  во Францию, в Париж, в зал суда, в тот самый Париж, над которым сейчас развеваются не фашистские знамена со свастикой, а французский национальный флаг только потому, что одетый в шинели советский народ спас человечество, спас Европу, спас Францию от готовой до конца раздавить их железкой пяты фашизма. Постине безграничное бесстыдство, видимо, связано с короткой памятью, а запах свежеотпечатанных долларов сильнее запаха давно запекшейся крови. Впрочем, что же удивляться: каков лакей, таков и хозяин.
Достаточно посмотреть на кунсткамеру этих выступавших в защиту Иуды-Кравченко лакеев, чтобы составить себе полное представление о моральной и политической физиономии их хозяев. От имени этих мелких убийц, выступающих на суде, и больших, и крупных убийц, поджигателей войны, стоящих за их спиной, говорит, вернее рычит, Кравченко, взбешенный и загнанный в угол беспощадными показаниями советских свидетелей, каждой репликой дающих звонкие публичные пощечины этому мерзавцу. Впадая в истерику от ненависти и страха, хрипя и брызжа слюной, рычит он, взбешенный словами советского свидетеля Колыбалова:
"Я вам еще покажу, я еще приеду в Москву, я оторву тебе голову, как и тысячам таких же, как и ты".
Он, видите ли, надеется, этот подонок, отомстить, расквитаться, убить тех, кто сейчас клеймит его. И действительно, дай ему в руки малейшую возможность, он и убил бы, и загнал бы под ногти булавки, и поджарил бы на огне, потому что в условиях безнаказанности нет убийцы более жестокого, чем дезертир и трус, и нет палача свирепее, чем изменник Родины.
В конце концов этот рычащий на сцене парижского суда питекантропус, что, как известно из энциклопедии, означает "ископаемый вид, промежуточную форму между обезьянами и человеком", сам по себе смешон так же, как и его угрозы, а его вопли свидетельствуют лишь о полном маразме этого выродка.
Но, спрашивается: где корень истерических воплей этого ничтожества? Не в надеждах ли на новую войну, не в мечтах ли, внушенных ему его хозяевами, что они когда-нибудь еще разожгут войну и попытаются вторгнуться в пределы Советского Союза? Да, этот корень надо искать именно здесь, именно в их людоедских мечтах. Это только лишнее свидетельство о далеко идущих планах поджигателей войны, свидетельство, сорвавшееся в истерическом состоянии с иудиного языка их прижатого к стене мелкого наймита. Он мечтает о безнаказанности, он вопит от имени целой шайки убийц и палачей, он осатанело воет, как умея, выполняя приказ своих хозяев и вдохновителей. Это животное мечтает убить, вцепиться в горло своими собственными лапами, задушить всех людей, выступающих против него на процессе.
Так мечтает Кравченко. А Пасечник мечтает о трупах, чтобы было много-много трупов, чтобы копаться в карманах и снова и снова обрубать мертвые пальцы с кольцами. А Кревсун спит и видят, как он, после пыток собственноручно убивает еще хоть сколько-нибудь людей, пусть еще немного, пусть всего 118, столько, сколько он убил до сих пор. Так мечтают наймиты, но хозяева мечтают о большем.
Хозяева мечтают о миллионах трупов, о новом порабощения Европы, о новом вторжении на советскую землю.
Но этого не будет. Это только мечты. Это только опасные планы опасных буйнопомешанных. К счастью, им не приходится рассчитывать на безнаказанность. Напротив, им приходится считаться с наказуемостью, с тем, что эти их планы провалились, проваливаются и будут проваливаться всюду, где бы они ни возникали.
Провалились они во всех бесчисленных провокациях, инсценированных пожигателями войны до этого, сейчас идущего в Париже, процесса.
Проваливаются и с треском будут проваливаться на этом процессе.
Проваливаются везде и всюду, потому что наша ненависть, наш праведный гнев против мерзавцев, стремящихся разжечь новую войну,—это не только наша ненависть и не только наш гнев, хотя ненависть и гнев всей великой семьи советских народов сами по себе — ни с чем несравнимая грозная сила.
Но им повторяем: это не только наша ненависть и не только наш гнев. Это ненависть и гнев всего прогрессивного человечества, всех честных людей всего мира, ненависть к убийцам, которая не позволит им еще раз залить кровью историю человечества.
К позорному столбу гнусных и мелких наймитов! — говорят честные люди всего мира, думая сейчас о парижском процессе.
К позорному столбу поджигателей войны! — грозно и спокойно говорят все честные люди мира, думая о заокеанских антрепренерах Иуды-Кравченко".
("Правда", 1949, № 55 (24 февраля), с. 3).