"…гроб
на лафете, лошади круп.
Ветер сюда
не доносит мне звуков
русских
военных плачущих труб".
30 лет назад
в советских колхозах уже находилась работа даже для самых привередливых:
"Отшельник,
который вышел из леса
Как мы уже
сообщали, в Брестской области после более чем сорокалетнего отшельничества
вернулся в родную деревню Бостынь Иван Васильевич Бушило.
Остановились
возле уже не нового, но просторного крестьянского дома в деревне Бостынь.
Здесь и обрел кров Иван Бушило у своей племянницы Ольги Карпович. В небольшом саду
внимание привлек десяток старинных пчелиных колод. Возле них хлопотал
среднего роста пожилой мужчина. Признаться, я настроился на встречу с этаким сказочным
бородачом, поэтому после знакомства и задал первый вопрос Ивану
Васильевичу о бороде. Ведь столько лет довелось жить в лесу.
— Бороды я
не носил никогда,— ответил он.— Если неделю не брился, то казалось — что-то постоянно
мешает. Да и человеческий облик не хотел терять— брился даже в самый лютый
мороз.
Непросто
после стольких лет отшельничества общаться с нами. Поэтому стараемся не
перебивать рассказ о его нелегкой судьбе.
...Случилось
это в 1947 году, когда возвратился фронтовик Иван Бушило в родные места. Воевал
в составе Первого Белорусского фронта, брал Варшаву и Берлин, имел несколько
медалей и немало благодарностей командования. В один из летних вечеров, возвращаясь
с работы на лесоповале, встретил местного участкового, имя которого за давностью
лет забылось, и старшего лейтенанта НКВД из райцентра Хохлова, те двое
спросили, где он воевал. Услышав ответ, грубо отозвались о маршале Жукове. В то
время славный военачальник попал в сталинскую опалу. Не мог недавний фронтовик
вынести такого оскорбления.
Заступился
за своего командующего, наговорил такого, что в те времена не прощалось. "Завтра
же отправим тебя белых медведей пасти! "— услышал вдогонку и понял, что это
не пустая угроза. В деревне уже было немало случаев, когда забирали "врагов
народа", о судьбе которых после никто ничего не знал. В ту же ночь
Иван собрал нехитрые пожитки и подался в лес, где с детства знал каждую тропинку.
Его искали.
Бывало, зимой на лыжах, с собаками устраивали целые облавы, но каждый раз удавалось
скрыться. Ведь в лесу он был хозяином, ведал каждое болото и
глухое место, которых тут великое множество. Изредка виделся только с
некоторыми родственниками. Они помогали ему пищей и одеждой. Заходил к
знакомому старику на дальнем хуторе. Несколько раз случайно встречался и с жителями
окрестных деревень. Но никто ни разу не донес на него. Ночевал то в шалаше, то
в копне сена. Бывало, по три месяца голоса человеческого не слышал, особенно зимой,
чтобы не оставлять на снегу следов.
Ходили
слухи, что он прячется в лесу. Но когда умерли родители, на похоронах которых сын
не смог побывать, о нем забыли. Решили— сгинул человек.
О его лесной
жизни немало поведало последнее пристанище: небольшой шалаш в густом
ельнике, километрах в 7— 8 от деревни. Добирались мы туда вначале на машине, а
затем с полкилометра шли пешком. Все здесь оставил Иван Васильевич, как и было.
Пила на елке, топор, несколько сумок, небольшой склад с нужными вещами. Здесь
темными ночами зажигал он свой костер, приносивший ему
облегчение и тепло. Огонь отпугивал волков и диких кабанов. Погреться сюда
наведывалась ручная белка. Иван Васильевич подружился и с многочисленным
семейством соловьев, спасавших его летом от мошкары. Лес, открывавший с каждым годом
все больше тайн, стал его другом. Он научился ставить петли на зайцев, повесил на
деревья восемь колод для пчел, в каждой из которых смог брать по нескольку
килограммов меда. Летом собирал грибы, ягоды, ловил рыбу. Так и жил, постоянно
меняя стоянки, выбирая самые безлюдные места. Конечно, донимал холод —
приходилось одеваться в специальные мешки, набитые соломой.
Часто ел самую малость — экономил свои небогатые припасы. К счастью, болезни не
донимали — за все 42 года разве только зубная боль давала о себе знать.
Мог ли он
вернуться к людям раньше — десять— двадцать лет назад? По нашей логике — да. Но
сам Иван Васильевич рассуждал иначе. Ведь многие жизненные понятия были вложены
в его сознание накрепко 47-м годом. Хотя те, с кем он изредка
общался, и пробовали его не раз убедить, что уже нечего опасаться.
— Я не верил
никому до последнего времени, — говорит он. — Был убежден, что человек должен
иметь полное право свободы, достоинство в своей жизни. Но я был уверен: так жить
мне не дадут.
Раньше в его
руки лишь изредка попадали газеты. В последние годы он читал их чаще. Перечитывал
каждую статью по нескольку раз, долго анализировал написанное.
Понял, что наступило время, когда он может уже никого не бояться.
Мне стало
обидно за судьбу этого человека, ставшего жертвой эпохи страха. Ведь мог бы он
иметь свой дом, семью, работу, жить в нормальных человеческих условиях.
По весне
Иван Васильевич собирается еще поработать в колхозе, благо в свои 68 лет
сохранил здоровье и силу. Председатель пообещал ему подыскать работу на свежем
воздухе, к которому тот привык.
И. Кукса.
корр. ТАСС —
специально для "Известий".
Брест.
На снимке:
одно из мест лесного отшельничества И. В. Бушило.
Фото А. Толочко (ТАСС)".
("Известия",
1990, № 8 (7, январь), с. 4).
Комментариев нет:
Отправить комментарий