"… Не ведать и не знать
дабы,
Еврей сей дуб иль не еврей,
Он прогрессист иль идиот,
Космополит иль патриот,
По директивам он растет
Или к свободе всех зовет".
35 лет назад без радости, с
укором уходили некоторые советские люди в другую, чужую в общем-то жизнь:
"Наши нравственные ценности
В одном пыльном городском сквере недавно увидела пышно цветущий куст лесных огоньков. Подумалось: обозналась, их время — самая заря лета, начало июня, а сейчас сентябрь. Да нет, они, оранжевые веселые головки, гордо так торчат среди чахлых реденьких астр. И так тепло стало от крошечного островка, затерянного в лабиринтах большого города, вовсе несклонного дарить нам праздники. Мы как-то смирились с суровыми нашими буднями, привыкли к грязным улицам, тесным автобусам, унылым очередям, бесконечным, скучным заборам, возникающим внезапно в самых неожиданных местах и на неопределенные сроки. Смирились с постоянными неудобствами, несуразными правилами, нелепыми параграфами. Вечно чего-то опасаемся, остерегаемся, боимся, от кого-то ждем неприятностей, полны дурных предчувствий, верим снам, экстрасенсам, астрологам.
Почту сейчас читаешь, будто репортаж с поля сражений, бумага рвется от накала эмоций, трещит под напором чувств. Там, где, казалось, хватило бы спокойного замечания, неторопливого раздумья, бьются волны истерических страстей, голос срывается в крике. Недавно довелось быть на одном судебном заседании. На фоне изощренных сегодняшних преступлений, всяческих извращений, мафии, проституции, наркомании дело самое заурядное. Скандал в подъезде: пьяные подростки, раздраженные жильцы, спешно вызванный на помощь могучий парень. Процесс длится с октября прошлого года, вели его два следователя, три раза все, участники (а их набралось больше десяти) собирались, но то кто-то из свидетелей не являлся, то адвокат что-то перепутал. Несколько часов слушала показания трех подсудимых, семи свидетелей потерпевшего и думала: а ведь ничего этого могло не быть, если бы ребят не спровоцировали на ответное зло, не обзывали, не гнали, не размахивали молотком для порядка. Сами взрослые изначально видели в них только хулиганов, только злостных Нарушителей спокойствия уставших на производстве жильцов. И исходя из этой установки, последовательно нагнетали обстановку вражды, доведя совершенно мирных парней, не помышлявших ни о каких злодействах, до остервенения. Ни у одного из жильцов, замешанных в этом драматически закончившемся инциденте, не возникло желания поговорить с ребятами дружески, не угрожать милицией. Они, конечно, нарушили неприкосновенность подъезда, они были чужими, хотя все жили рядом, и вызванный на помощь могучий парень кое-кого из них знал.
Я вовсе не оправдываю ребят, распивавших в чужом подъезде водку, но меня потрясает какой-то общий синдром равнодушия, жуткой отчужденности, воинствующего безразличия. Не из космоса же упали на нас орды сегодняшних
преступников, не подослали же их нам пресловутые агенты ЦРУ, мы вырастили их своими руками, они выросли в наших школах, наших дворах и наших семьях.
В одной польской картине подростки, уставшие от равнодушия взрослых, придумали игру: посылать людям сигналы добра. На зло отвечать добротой, обезоруживать агрессию миролюбием, устоять, даже если тебя, что говорится, травят. И что же? Опыт в основном удался, прохожие, не привыкшие обуздывать отрицательные свои эмоции, буквально "запинались" о светлый ребячий взгляд, резко меняя не просто направление движения, но и мыслей, поступков.
Недавно я проводила в Израиль близкого мне человека, Дину Исаевну Бурковскую. И чем дальше день нашего прощания на вокзале, тем большее сиротство я ощущаю. Двенадцать лет нашей дружбы вместили так много событий — и драматических, и радостных: на моих глазах она теряла любимого внука, и мы вместе его спасали, сама долго и тяжко болела. Но всегда ее дом был открытым и гостеприимным, гостей она обожала, ночи напролет стряпала, пекла, варила, солила, и праздничный стол просто ломился от изобилия. Ее муж — фронтовик, человек с обостренным чувством справедливости, не раз писал в редакцию, называя адрес разных безобразий. И вообще в этой семье удивительно уживались Динино хлебосольство, чувство юмора и его повышенная социальная активность, врожденный оптимизм. Здесь друзьям кидались на помощь по первому зову. И как же тяжко было видеть заплаканные глаза, когда чья-то преступная рука нарисовала на дверях их квартиры шестиконечную звезду.
Внук Кирилл тщательно стер ее, но вскоре она появилась снова, и потихоньку они смирились. Ей очень не хотелось уезжать, она тянула с оформлением, с радостью принимая всякие задержки. А когда на вокзале собрались провожать ее друзья и множество родственников, рыдала так, что мы отпаивали ее сердечными каплями. Так не уезжают из нелюбимой родины, она выросла в Сибири, родила здесь детей, обрела друзей, вырастила молодых, способных дизайнеров, долгие годы руководя художественной мастерской в управлении дороги. А еще раньше была хозяйкой знаменитого клуба "Под интегралом", где до утра шумели талантливые физики, споря с не менее талантливыми лириками. То было время долгожданной, но недолгой оттепели. Она была человеком, самоотверженно преданным делу, дому, своим многочисленным родственникам. Она бежала на край города с горшочками, мисочками, изумительными, тающими во рту пирожками, компотами и маринадами к заболевшему племяннику, тете или дяде, она вечно кого-то выхаживала, о ком-то хлопотала. Дина Исаевна была жизнелюбива и активна, она не побоялась выступить против большого начальника, допустившего этакую барственную небрежность к ее сослуживцу.
Больно терять друзей, но особенно обидно, когда они уходят вот так, в другую, чужую в общем-то жизнь, и уходят без радости, с укором тем, стоявшим рядом и не сумевшим защитить, сберечь, оградить от угроз, экстремистских выкриков в печально известном уже Нарымском сквере. Ее муж защищал Родину, эту, а не ту, землю обетованную, куда уехал, не уверенный в своем будущем, будущем дочери и внука. И на его лице я не видела радости, хотя немало пережил этот 67-летний человек, хватило лиха на его годы, и умел он с достоинством переживать всякие невзгоды.
Душевные наши связи больно уж легко рвутся, не прочны узелки, завязанные наспех, на каких-то меркантильных интересах, не освещенные сердечным теплом, не пронизанные внутренним чувством. Мы как-то привыкли уже терять умы и таланты, не бросаемся под ноги, когда идут один за другим поезда с нашими соотечественниками. Идут на Запад. Недавно на одном из митингов в Ленинграде
кричали в адрес уезжающих: "Скатертью дорога!". Те же слова бросали вдогонку армянам, бежавшим из пылающего Баку. Так же напутствовали русских немцев: "Нет для вас в России земли — ни в Казахстане, ни на Волге. Скатертью дорога!".
Это злое, гадкое звучит не только на шовинистских сборищах, но и со страниц некоторых журналов, претендующих на выражение настроений истинных интеллигентов. Но истинные интеллигенты скорбят, оплакивая тех, кто вынужден покидать Родину.
...Не могу забыть нашего прощания. Дина смотрела на нас, остающихся, полными отчаяния глазами, за окном проносящегося поезда шел дождь, будто оплакивая вместе с нами их, уезжающих в неизвестность. Почему не удержали, не остановили? Сейчас не те времена, согласна, но ведь не все хотят менять прописку, становиться беженцами на старости лет. Давайте же придумаем что-нибудь, чтобы не бежали от нас умные, честные, талантливые люди, преданно и долго служившие своему Отечеству.
М. Королева".
Еврей сей дуб иль не еврей,
Он прогрессист иль идиот,
Космополит иль патриот,
По директивам он растет
Или к свободе всех зовет".
"Наши нравственные ценности
В одном пыльном городском сквере недавно увидела пышно цветущий куст лесных огоньков. Подумалось: обозналась, их время — самая заря лета, начало июня, а сейчас сентябрь. Да нет, они, оранжевые веселые головки, гордо так торчат среди чахлых реденьких астр. И так тепло стало от крошечного островка, затерянного в лабиринтах большого города, вовсе несклонного дарить нам праздники. Мы как-то смирились с суровыми нашими буднями, привыкли к грязным улицам, тесным автобусам, унылым очередям, бесконечным, скучным заборам, возникающим внезапно в самых неожиданных местах и на неопределенные сроки. Смирились с постоянными неудобствами, несуразными правилами, нелепыми параграфами. Вечно чего-то опасаемся, остерегаемся, боимся, от кого-то ждем неприятностей, полны дурных предчувствий, верим снам, экстрасенсам, астрологам.
Почту сейчас читаешь, будто репортаж с поля сражений, бумага рвется от накала эмоций, трещит под напором чувств. Там, где, казалось, хватило бы спокойного замечания, неторопливого раздумья, бьются волны истерических страстей, голос срывается в крике. Недавно довелось быть на одном судебном заседании. На фоне изощренных сегодняшних преступлений, всяческих извращений, мафии, проституции, наркомании дело самое заурядное. Скандал в подъезде: пьяные подростки, раздраженные жильцы, спешно вызванный на помощь могучий парень. Процесс длится с октября прошлого года, вели его два следователя, три раза все, участники (а их набралось больше десяти) собирались, но то кто-то из свидетелей не являлся, то адвокат что-то перепутал. Несколько часов слушала показания трех подсудимых, семи свидетелей потерпевшего и думала: а ведь ничего этого могло не быть, если бы ребят не спровоцировали на ответное зло, не обзывали, не гнали, не размахивали молотком для порядка. Сами взрослые изначально видели в них только хулиганов, только злостных Нарушителей спокойствия уставших на производстве жильцов. И исходя из этой установки, последовательно нагнетали обстановку вражды, доведя совершенно мирных парней, не помышлявших ни о каких злодействах, до остервенения. Ни у одного из жильцов, замешанных в этом драматически закончившемся инциденте, не возникло желания поговорить с ребятами дружески, не угрожать милицией. Они, конечно, нарушили неприкосновенность подъезда, они были чужими, хотя все жили рядом, и вызванный на помощь могучий парень кое-кого из них знал.
Я вовсе не оправдываю ребят, распивавших в чужом подъезде водку, но меня потрясает какой-то общий синдром равнодушия, жуткой отчужденности, воинствующего безразличия. Не из космоса же упали на нас орды сегодняшних
преступников, не подослали же их нам пресловутые агенты ЦРУ, мы вырастили их своими руками, они выросли в наших школах, наших дворах и наших семьях.
В одной польской картине подростки, уставшие от равнодушия взрослых, придумали игру: посылать людям сигналы добра. На зло отвечать добротой, обезоруживать агрессию миролюбием, устоять, даже если тебя, что говорится, травят. И что же? Опыт в основном удался, прохожие, не привыкшие обуздывать отрицательные свои эмоции, буквально "запинались" о светлый ребячий взгляд, резко меняя не просто направление движения, но и мыслей, поступков.
Недавно я проводила в Израиль близкого мне человека, Дину Исаевну Бурковскую. И чем дальше день нашего прощания на вокзале, тем большее сиротство я ощущаю. Двенадцать лет нашей дружбы вместили так много событий — и драматических, и радостных: на моих глазах она теряла любимого внука, и мы вместе его спасали, сама долго и тяжко болела. Но всегда ее дом был открытым и гостеприимным, гостей она обожала, ночи напролет стряпала, пекла, варила, солила, и праздничный стол просто ломился от изобилия. Ее муж — фронтовик, человек с обостренным чувством справедливости, не раз писал в редакцию, называя адрес разных безобразий. И вообще в этой семье удивительно уживались Динино хлебосольство, чувство юмора и его повышенная социальная активность, врожденный оптимизм. Здесь друзьям кидались на помощь по первому зову. И как же тяжко было видеть заплаканные глаза, когда чья-то преступная рука нарисовала на дверях их квартиры шестиконечную звезду.
Внук Кирилл тщательно стер ее, но вскоре она появилась снова, и потихоньку они смирились. Ей очень не хотелось уезжать, она тянула с оформлением, с радостью принимая всякие задержки. А когда на вокзале собрались провожать ее друзья и множество родственников, рыдала так, что мы отпаивали ее сердечными каплями. Так не уезжают из нелюбимой родины, она выросла в Сибири, родила здесь детей, обрела друзей, вырастила молодых, способных дизайнеров, долгие годы руководя художественной мастерской в управлении дороги. А еще раньше была хозяйкой знаменитого клуба "Под интегралом", где до утра шумели талантливые физики, споря с не менее талантливыми лириками. То было время долгожданной, но недолгой оттепели. Она была человеком, самоотверженно преданным делу, дому, своим многочисленным родственникам. Она бежала на край города с горшочками, мисочками, изумительными, тающими во рту пирожками, компотами и маринадами к заболевшему племяннику, тете или дяде, она вечно кого-то выхаживала, о ком-то хлопотала. Дина Исаевна была жизнелюбива и активна, она не побоялась выступить против большого начальника, допустившего этакую барственную небрежность к ее сослуживцу.
Больно терять друзей, но особенно обидно, когда они уходят вот так, в другую, чужую в общем-то жизнь, и уходят без радости, с укором тем, стоявшим рядом и не сумевшим защитить, сберечь, оградить от угроз, экстремистских выкриков в печально известном уже Нарымском сквере. Ее муж защищал Родину, эту, а не ту, землю обетованную, куда уехал, не уверенный в своем будущем, будущем дочери и внука. И на его лице я не видела радости, хотя немало пережил этот 67-летний человек, хватило лиха на его годы, и умел он с достоинством переживать всякие невзгоды.
Душевные наши связи больно уж легко рвутся, не прочны узелки, завязанные наспех, на каких-то меркантильных интересах, не освещенные сердечным теплом, не пронизанные внутренним чувством. Мы как-то привыкли уже терять умы и таланты, не бросаемся под ноги, когда идут один за другим поезда с нашими соотечественниками. Идут на Запад. Недавно на одном из митингов в Ленинграде
кричали в адрес уезжающих: "Скатертью дорога!". Те же слова бросали вдогонку армянам, бежавшим из пылающего Баку. Так же напутствовали русских немцев: "Нет для вас в России земли — ни в Казахстане, ни на Волге. Скатертью дорога!".
Это злое, гадкое звучит не только на шовинистских сборищах, но и со страниц некоторых журналов, претендующих на выражение настроений истинных интеллигентов. Но истинные интеллигенты скорбят, оплакивая тех, кто вынужден покидать Родину.
...Не могу забыть нашего прощания. Дина смотрела на нас, остающихся, полными отчаяния глазами, за окном проносящегося поезда шел дождь, будто оплакивая вместе с нами их, уезжающих в неизвестность. Почему не удержали, не остановили? Сейчас не те времена, согласна, но ведь не все хотят менять прописку, становиться беженцами на старости лет. Давайте же придумаем что-нибудь, чтобы не бежали от нас умные, честные, талантливые люди, преданно и долго служившие своему Отечеству.
М. Королева".
Комментариев нет:
Отправить комментарий