"… А служба службою везде - и на земле, и на воде…"

"… И друга верного рука
С тобой в любой беде.
А если очень повезет,
Тебя дорога приведет
На наш Краснознаменный флот".

 40 лет назад в советских домах пахло корабельной краской, пеньковыми тросами и флотским борщом:
"По местам стоять
Служим Советскому Союзу!
(Окончание. Начало в "Правде" за 13 марта).
Ступил на трап, потянул носом — пахло корабельной краской, пеньковыми тросами, флотским борщом, солидно и вкусно - и стало ясно, что отныне я дома.
Сторожевой корабль "Дружный" жил напряженно, слаженный корабельный механизм работал безотказно. День начинался в шесть часов и заканчивался для офицеров поздно, чтобы завтра опять начаться в шесть и опять закончиться далеко за полночь.
Включив весь свет в каюте, чтобы не оставалось темных углов, я листал альбомы, разбирая десятки почерков.
"Средиземное море.
Когда человек находится вдали от родных берегов, тогда он особенно чувствует, что такое Родина и как бдительно надо охранять ее покой".
(Матрос Пятрас Тринскас).
"Если бы только и было суждено в жизни — телом остановить пулю, летящую в сторону Родины, то и ради этого стоило бы родиться на свет". (Матрос А. Катехия).
"Атлантический океан.
Три года назад слова о Родине показались бы мне громкими, а сейчас я могу смело сказать: без Родины я жить не могу и готов за нее отдать жизнь". (Старший матрос Горячкин).
"Одна она, моя Родина. Второй такой нет, да и зачем мне другая". (Матрос Турченков).
...Опять гремели колокола громкого боя: "Команде вставать!" Я потянулся, почувствовав истому во всем теле: "Как все-таки прекрасна жизнь, когда есть вот такие парни. Но ведь и мы, кажеся, были такими же... Да и отцы наши, и деды... "Матросской славой "яблочко" звенело. По всей стране в огне лихих атак..."
В дверь постучали, в каюту заглянул командир "Дружного" Юрий Павлович  Ступин.
— Полно полуночничать-то... Приглашаю к завтраку.
— А вы откуда знаете про полуночи?
— Мне ведь тоже не спалось... Задачки со старпомом решали.
Из гавани "Дружный" вышел медленно, словно на ощупь. За кормой взметнулся бурун, "Дружный" на мгновение присел и рванулся вперед.
Учебные мины ставили далеко за полночь, в самую глухую пору, когда загустела ночь. Пал легкий туман, и стало зябко. Мины готовили долгонько, но поставили на редкость быстро. Сделали поворот и долго искали в темноте и свои буи, и поплавки мин. Командир подобрался, подобрались и все присутствующие на мостике, но в конце концов все образовалось. Сперва заметили один буй, потом нашли поплавки — они лежали в равных промежутках один от другого, значит, мины легли хорошо. Тут же отдали якорь, чтобы тральщику утром не пришлось долго блуждать по морю.
Все разошлись, а я с командиром остался на мостике попить чайку.
— Итак, почин есть?
— Эта задача нетрудная.
— А что вы считаете в жизни офицера трудным?
— Военная служба, в особенности флотская, никогда не была простой. Постоянно в море, которое не только ласкает, как сегодня, но и штормит, постоянная  оторванность от семьи—проблема эта очень серьезная, обостренное чувство ответственности. Ко всему прочему, офицер все время как бы находится в равностороннем треугольнике, в котором одна сторона — возраст, другая — должность, третья — звание. Все эти стороны должны сохраняться в строгом соответствии. Упаси вас бог, если это соответствие почему-либо нарушится...
— Тогда что?
Командир печально улыбнулся:
— Тогда в аттестации приходится писать: "неперспективен".
— А причины?
— Итог общий, а путь к нему каждый выбирает свой.
К утру туман стал такой плотный, что с мостика уже буи едва просматривались.
Комсомольский секретарь Володя Царковский пригласил в столовую команды — шел комсомольский час. После него сам собой напрашивался вопрос об особенностях океанской комсомольской работы: есть ли таковые?
— Наверное, есть,— сказал Володя.— Мы ведь уходим надолго... Пишем письма родным, просим, чтобы те прислали к дню рождения своего Васи или Толи звуковое письмо. Представьте себе, собирается команда где-нибудь в Атлантике на рядовой обед, а тут включается трансляция, и мамин голос. "Милый сыночек..." Вот послушайте:
"Береги мир, сынок, чтобы и впредь было ясное солнце и чистое небо".
"Я прошу вас сообщить, почему от моего сына нет писем. Что за причина? И что с ним? Материнское сердце не может больше выдержать".
—Ну, и что за причина?
—Писать, говорит, не о чем. Сплошные волны. На комитете побеседовали с ним, рассказали, что к чему.
"Товарищ командир, если у вас будет время, побеседуйте с сыном о его будущем. Вы его сейчас лучше знаете, а ему всегда не хватало отца".
"Сережа, ты сейчас в море и, наверное, ничего не знаешь, а ведь у нас нет мамы. Но ты служи хорошо. Тебе мы посылали кассету к дню рождения с поздравлением. Там есть голос мамы. Так ты сохрани его и привези домой".
—Мы тогда уходили в Атлантику. Командование разрешило Сергею съездить домой. А он отказался: говорит, мать теперь не воротишь, а мне в море легче будет. Мы тоже от него не отходили. Сейчас он снова в океане...
Туман, наконец, рассеялся, тральщик поднял мины на борт и залопотал в гавань, а мы снялись с якоря и направились в точку, где по нас должен был стрельнуть торпедой другой корабль, а потом уж и мы по нему.
Хотя туман и поднялся и выглянуло солнце, но видимость была низкой, и мне подумалось, что стрелять торпедой сейчас дело весьма рискованное: заметить торпеду при такой видимости, когда она выработает свой ресурс и всплывет, чрезвычайно трудно, и уж совсем будет трудно выловить ее. Но командир части стрельбы и не отменил, и не перенес.
—Что значит трудно,- добродушно проворчал он,— и что значит еще труднее? Мы вышли стрелять, и мы должны стрелять.
Командир части ушел на свой телефон, по которому ему с того корабля докладывали о своих маневрах, а командир "Дружного" остался на мостике и производил свои маневры, имитируя собою противника. Командир части одновременно следил за маневрами обоих кораблей, а командиры кораблей знали
только свои маневры. Я ходил с борта на борт и все пытался что-то рассмотреть в слепящей по солнце сиреневатой полумгле, пока не вышел командир и не сказал, что там уже стрельнули и торпеду надо ждать с левого борта. Обнаружили мы ее нескоро.
Минут через десять на мостик прибежал сияющий старпом Лелюк—пилотка сбилась, глаза горят —и радостно закричал:
—Все в порядке! Теперь стреляем мы...
За ним поднялся командир части, спросил Ступина:
—Кто выводит корабль на цель?
—Старпом. Прошу утвердить.
—Утверждаю.
Лелюк заметно волновался. Мне подумалось, что поначалу у него что-то не заладилось, но потом команды стали ровнее, доклады четче, и торпеда, выпрыгнув из аппарата, мягко плюхнулась на воду брюхом, как плохой ныряльщик, выскочила, опять скрылась и снова выскочила, оставив после себя едва пенящийся след, и снова скрылась и больше уже не появлялась, шла на глубине, изредка отмечая свой путь краевыми и зелеными ракетками.
Я посмотрел на командира. Он молча улыбнулся и осторожно, чтобы не видели другие, показал мне большой палец.
Ступин приказал врубить полный вперед, за кормой взыгрались воды, и "Дружный" стремглав понесся.
А утром колокола громкого боя опять играли аврал, и по кораблю разносилась команда:
—...С якоря сниматься!
Вячеслав Марченко".
("Правда", 1982, № 73 (14 марта), с. 6).