"Кто за делом, кто стремится в гости..."

"... По роялю бродит сонный луч.
Поиграть? Давно потерян ключ!
О часы, свой бой унылый бросьте!"

60 лет назад редким многословием отличались советские журналисты в погонах до локтя:
"Дуньки просятся в Европу, или кого господа в гости зовут
Его знают все, но никто толком не знает: кто он? Несмотря на предельно заурядную физиономию, он настолько примелькался, что невольно киваешь ему головой, встречаясь в общественных местах.
Впрочем, это общественные места весьма специфического свойства. Дипломатические приемы, журналистские встречи, международные выставки. Он ошивается на Шереметьевском аэродроме, в гостиницах, где останавливаются иностранные туристы, за кулисам заезжих иностранных театров.
Он накоротке и с послом великой державы, и с шофером посла другой велекой державы; он — счастливый обладатель автографа знаменитого американского скрипача и не менее, если не более, счастливый обладатель потертых штанов ничем не примечательного английского коммивояжера. Изъясняется на всех языках, не зная толком ни одного, включая родной.
Однажды я, рискуя прослыть невеждой, все-таки поинтересовался: кто же он?
— Кажется, писатель, — неуверенно ответил мой собеседник, который был с ним  на "ты".
— Помилуйте, это же известный композитор-модернист, — вмешался второй, — вот только фамилии его не помню.
— О ком идет речь? — поинтересовался третий.
Мы молча взглядом указали на спину полиглота-многоборца, который в это время нежно теребил отвороты костюма советника посольства одного из средиземноморских государств.
— Ах, этот? Если не ошибаюсь, журналист.
В какой-то мере все трое были правы. Человек, о котором шла речь, посещает ресторан Дома литераторов. — чем не писатель? Носил за Бени Гудмэном футляр от кларнета, — чем не композитор? И, наконац, состоит внештатным корреспондентом некоторых московских  газет, журналов, агентств.
Карманы его набиты не только импортными сигаретам и, но и бланками и даже удостоверениями творческих союзов. Ротозеи еще не перевелись, почему не воспользоваться? И он пользуется. И в обмен за эпи бумажки получает другие, твердые, глянцевитые, с золотыми буквами — приглашения на прием с супругой или без оной.
Дело в том , что поначалу его бурная деятельность вводит в заблуждение даже опытных дипломатов с наметанным глазом. Им кажется, что он птица, а быть может, и жар-птица! Ну как не украсить столь важной персоной свой дом , тем более, если его хозяйка испытывает слабость к служителям муз?
Но дипломаты быстро убеждаются, что перед ними голый король, стремящийся прикрыть свою наготу пустой фразой и полным бокалом.
И вот тут-то и начинается самое интересное. Казалось бы, разоблаченному аферисту укажут на дверь, причем раз и навсегда. Ничуть не бывало! Приглашения на приемы и коктейли продолжают приходить в его адрес по-прежнему и даже чаще.
Конечно, отношение к нему уже другое. Но он не из гордых и великолепно сносит это. Более того, так он чувствует себя увереннее, ибо находится в родной стихии.
— Вы мне галстук и носки, а я вас познакомлю с московскими "сердитыми молодыми людьми",— предлагает он атташе по культурным вопросам из страны, где зреет виноград.
Бывает, что узелок таких галстуков завязывает иностранная разведка. Но при чем тут разведка? Ведь фамилия моего героя всего лишь Пенковский, заметьте, без мягкого знака. Не путайте его с предателем и шпионом Пеньковским. Пользуясь  туалетами тех или иных посольств, он еще не разучился понимать их прямое назначение. Он не шпион, он ПЕНА, грязная пена, которая иногда образовывается на поверхности чистого водоема.
Но зарубежным пенкоснимателям и такие нужны. Во-первых, они сейчас стали дефицитными, а во-вторых, побольше изворотливости, и можно будет в их фамилии втиснуть недостающий мягкий знак.
Знаменитый плакат — "Болтун — находка для врага"— снят сейчас со стен наших домов. Но напрасно о нем некоторые люди вспоминают лишь иронически, скажем прямо, слишком иронически. Когда типы, подобные нашему герою, обливают грязью все, что нам дорого, и квалифицируют это как "свободомыслие", когда они, щеголяя своей информированностью, выбалтывают то, что никак не составляет предмет светской беседы, то тут ирония неуместна...
Как-то за одним неофициальным ужином, на котором присутствовал и наш герой, хозяин, весьма маститый иностранный корреспондент, поднял за него тост. Как мне показалось, не без иронии (на этот раз она была вполне уместной) он отметил его заслуги в деле "установления взаимопонимания". Какого и между кем, автор тоста не уточнил. Правда, несколько позже, изрядно захмелев, он послал нашего героя на кухню за бутылкой спиртного. Последний, видимо, был своим человеком в этой квартире.
— Почему вы приглашаете подобных типов, почему приглашают их ваши послы? — спросил я хозяина.— Поверьте, из-за того, что у вас бывают такие типы, порядочные советские люди перестанут ходить к вам.
В ответ хозяин, несколько смутившись, пробормотал нечто о долге гостеприимства.
Это было до процесса Пеньковского, иначе я сказал бы хозяину, что подобным гостям надо посылать приглашения, напечатанные не на глянцевой бумаге, украшенной государственным гербом, а на туалетной.
Короче, Пенковский компрометирует нас в чужих глазах.
И те, кто приглашает его к себе, вольно или невольно совершают большую бестактность по отношению к нам.
Но есть у этого дела и другая сторона. Как понять тех руководителей учреждений, которые безответственно шпигуют нашего героя бланками и удостоверениями, поручают ему важные интервью и встречи, как правило, заканчивающиеся обменом потертых штанов на потасканные анекдоты? Почему некоторые, обычно не подающие ему руки на улице, встречаясь с ним на экстерриториальном паркете, вдруг становятся нейтрально-либеральными?
В данном случае излишне заниматься псевдоглубоким самокопанием и теребить себя страхом : ах, как бы не заподозрили во мне буку! Мы давно вышли из возраста героев книги Корнея Чуковского "От двух до пяти", хотя , по правде сказать, в некоторых из них куда больше здравого смысла, чем у легковерных раздатчиков удостоверений внештатным сотрудникам.
Я рассказал о Пенковском в брюках. Имеются таковые и в юбках. До омерзения уморительно смотреть, как они протягивают свои ручки для поцелуев титанам западной дипломатии, мобилизуя для светской беседы обрывки знаний, почерпнутых на курсах иностранных языков, откуда они с позором были изгнаны за аморальное поведение. Они искренне ненавидят советскую парфюмерную промышленность, которая до сих пор не удосужилась наладить производство красителей искусственной седины, и готовы свергнуть ее хоть сейчас своим изогнутым каблучком.
...Конечно, между Пенковским и Пеньковским нельзя ставить знак равенства. Но мягкий знак, который разделяет их слишком мягок, мягок, как воск. Опытные руки мастеров свиданий в туалетах могут лепить из него вещи, куда более опасные, чем холуи и крашеные куклы.
М. Стуруа.
P. S. Когда я дал прочитать этот рассказ моему собрату по перу и по газете В. Кассису, он улыбнулся и сказал:
— А я знаю , с кого ты писал портрет своего героя. И рассказал следующие истории.
Борис Уманский уже не молод. В нынешнем году ему исполняется 40 лет, и поэтому кое-где его называют уважительно —Борис Ильич. Мы не случайно выбрали столь неопределенный термин "кое-где". Уманский — человек без определенных занятий. Впрочем, так ли? И отчество Уманского проходило через следственное дело, датированное 1944 годом, после чего он получил пять лет лишения свободы. Уманский подделал документы, устраиваясь на работу. Прошло время, и Уманский вновь попадает на скамью подсудимых. И получает  еще пять лет. А в 1961 году, в общем по той же причине мошенничество и подделка документов,—  его осуждают на полтора года.
И вот в 1962 году человек с определенным именем, но без определенных занятий появляется на улицах Москвы. Он уже успел бросить трех жен, но слабость к слабому полу не покинула его. Он познакомился с Аллой Панфиловой, которая нашла, что ему к лицу носить бабочку и вечерний костюм для приемов в иностранных посольствах.
Но, как показали дальнейшие события, элегантность нужна была Уманскому не только для покорения женских сердец, а и еще для одной, и скажем прямо —главной, цели: встреч с иностранцами. Общение с западными дипломатами и туристам и Уманский сделал основным своим занятием.
Нам неведомо, при каких обстоятельствах он познакомился с американским туристом Дж. Кесслером, но их торжественный выход в кафе "Аэлита" запомнился многим.
В тот вечер Дж. Кесслера никто не просил выступать в кафе перед посетителями. Однако словоохотливый американец обрушил поток антисоветских тирад на головы юношей и девушек. А рядом с американцем, подобострастно улыбаясь, сидел не кто иной, как Умайский. Народ наш гостеприимный. Советские люди с уважением относятся к иностранным туристам, членам делегаций, которые приезжают к нам для того, чтобы укреплять дружбу, развивать экономические связи. Дж. Кесслер имел иные намерения. Где бы он ни был, он постоянно гнул одну линию злобной антисоветской клеветы. А Ум анский гнул перед ним спину.
Целый месяц провел Уманский в обществе Дж. Кесслера, выполняя на полусогнутых малейшую его прихоть. Что же касается расходов (а они были немалые), то их брал на себя американский "турист". А когда настала пора расставания, Дж. Кесслер царственной рукой вложил в трясущуюся от алчности руку Уманского солидный пакет с долларами. "На эти деньги,— доверительно шепнул американец,— ты будешь покупать мне советские книги. Они мне пригодятся". Для такой скромной цели, как покупка литературы, эта огромная сумма выглядела явно неправдоподобной. Но, как говорят, аппетит приходит во время еды. Уманский уже успел истратить все деньги и ждет подкрепления от американского "друга".
Уманского хорошо знают в редакциях некоторых столичных газет и журналов. Он именует себя журналистом и внештатным корреспондентом сначала газеты, потом агентства или наоборот. Лгать этот человек может в любом порядке. Более удивительно другое — ему ещё кто-то верит! Так недавно Уманский позвонил в одно учреждение и поинтересовался, где можно познакомиться с культурно-массовой работой среди молодежи. Он бойко представился корреспондентом газеты, и ответ в трубке послышался незамедлительно. Более того — его обеспечили автомашиной с водителем, хорошо знающим Москву. В это путешествие Уманский захватил с собой "друзей" — аспирантов МГУ американцев Э. Лермана и Д. Уилсворда и англичанина Д. Нормана. Гид Уманский из кожи лез вон, показывая "любителям приключений" вечернюю Москву . В конце турне он потребовал: деньги на бочку! Наличных у аспирантов не оказалось. Но Уманский не внакладе. Его одаривают брюками, грампластинками, туфлями и... приглашениями в некоторые иностранные посольства.
Любовь Уманского ко всему иностранному зашла настолько далеко, что, как он сам говорит своим дружкам, ему подыскали (кто?) невесту в Австрии.
Если Уманский выдает себя за журналиста, то Гинзбург усердно рядится в тогу художника и поэта.
Но где-то между этим и двумя аферистами протянулись невидимые нити, которые прочно связывают их. Отсидев положенный срок в тюрьме, Гинзбург поведал друзьям, что отправляется в пункт проката вещей за проектором и, будет устраивать киносеансы у себя дома.
— А фильмы у тебя есть? — спросили в один голос приятели.
— Нет, но будут! — воскликнул Гинзбург и бросился в одно иностранное посольство:
— Помогите, помогите нам, верным и преданным сынам абстрактного искусства! Дайте несколько роликов пленки с наглядным примером работы ваших лучших мастеров-абстракционистов!
На глазах сотрудников посольства заблестели слезы умиления. И вот Гинзбург стал под бурные аплодисменты своих дружков  "эксплуатировать" кинопроектор и пропагандировать абстракционизм.
Иные, как, например, некая Ляхова, крутятся вокруг иностранцев, так сказать, денно и нощно. Под солнцем они заводят знакомства, а при лунном свете проводят время в квартирах иностранных дипломатов. С прашивается, а когда же они работают? Никогда и нигде. Ляхова имеет высшее образование. Она окончила пединститут (факультет английского языка) и умеет музицировать. Знание английского, оказывается, ей потребовалось лишь для того, чтобы окрутить одного иностранца. Почти три года она выдавала его за своего законного мужа, а когда тот уехал из Москвы, поселилась в его квартире под видом прислуги.
Впрочем, Ляхова прислуживает многим иностранцам, не взирая на их возраст и звания. Важно для нее одно — звучное слово "иностранец" и заграничные подачки. У Ляховой есть ребенок, который живет с ее матерью в Краснодаре. Но, по собственному выражению Ляховой, дети ее не интересуют. Французские духи и американская губная помада — вот предел ее мечтаний.
ОТ РЕДАКЦИИ: Итак, читателям ясно, о ком и о чем шла речь. Речь идет не о шпиономании, не о том, чтобы свертывать полезные контакты меж ду странами и народами. Нас могут спросить, так стоило ли повторяться, ведь наши газеты и журналы уже рассказывали о подобных типах и их поведении, Такой читательский упрек мы считаем справедливым. Может быть, общественности следует поступить более решительно — выдворить из Москвы и из других наших красивых городов полтора-два десятка тунеядцев и приживал иностранных посольств, чтобы легче дышалось нам в будни и в праздники. Сделать это совершенно необходимо. Ведь именно из таких подонков шаг за шагом, месяц за месяцем формируются предатели типа Пеньковского, для которого, как известно, мягкий знак в фамилии не смягчил сурового приговора народа.
И еще об одном. Общественность вправе сказать иностранным дипломатам, журналистам, аккредитованным в Москве, и сказать искренне и со всей серьезностью: если на свои приемы, обеды и встречи они будут приглашать подобную нечисть, то те, нестоящие, хорошие советские люди, которые также бывают приглашенными в эти посольства на обеды и ужины, по естественному чувству политической, да и просто человеческой брезгливости могут перестать ходить в такие посольства.
Разве приятно крупному инженеру, передовом у рабочему, выдающемуся режиссеру или актеру, музыканту или журналисту стоять в одной комнате с подобными отщепенцами?! Так что есть кому задуматься и есть о чем задуматься. У советских людей существует хорошая поговорка: с кем поведешься — от того и наберешься. Так что решайте сами, господа иностранные дипломаты, господа журналисты из западных стран, с кем вам интереснее встречаться в Советском Союзе".
("Известия", 1963, № 124 (25 мая, московский вечерний выпуск), с. 5).