Студент и седой академик.
В читальне ни шума, ни шороха нет,
Лишь шепчутся тихо страницы…
Здесь помнят великий и мудрый завет:
Учиться, учиться, учиться".
Зачем некоторые советские люди ходили в библиотеку знакомиться с новинками периодической печати, если над содержанием подавляющего большинства материалов из той печати можно было только ржать? Ответить на этот вопрос подсобит такой рассказ в газете 45-летней давности: "Я сидел в читальном зале нашей маленькой заводской библиотеки и просматривал подшивку «Огонька». В самом углу возле дверей на диване сидел пожилой седовласый мужчина с толстенной книгой в руках. Он смешно шевелил сухими губами, словно жевал слова, чтобы потом проглотить их. Больше в зале никого не было. Я увлекся интересными воспоминаниями о Зорге. Отвлек меня запах духов: у входа стояла девушка, выбирая где бы удобнее сесть. Ее круглые с ямочками щеки пылали от мороза, широко открытые глаза синими васильками поблескивали из-под ресниц. Серый пиджачок туго схватывал талию, светлые волосы с милой небрежностью рассыпались по плечам. Бросилось в глаза белое платье с разноцветными шариками, напоминающими конфеты «Драже»... Она выбрала столик недалеко от меня и села, поправляя многочисленные складки платья. Осмотрелась, пододвинула к себе тетрадь, открыла книгу и принялась что-то писать. - Студентка, - подумал я, перелистывая страницу. В эту минуту снова скрипнула дверь, и, стуча сапогами, в зал вошел парень. Мужчина вскинул голову и недовольно сказал: -Потише, молодой человек! Парень виновато улыбнулся и тихонько, на носочках прошел к столику, за которым сидела девушка. - Разрешите? - шепотом спросил он. Девушка, не отрывая глаз от книги, кивнула. Парень сел напротив, некоторое время бесцельно перекладывал журналы, которых набрал целую кипу, потом посмотрел внимательно на свою соседку. Теперь я хорошо рассмотрел его. У него было продолговатое розовое лицо. Про такое говорят - девичье. Губы потрескались, наверное, от мороза. Руки крупные с сильными пальцами. Одет он был совсем не по-зимнему: голубая безрукавка, черные выглаженные брюки и солдатские сапоги... Девушка продолжала писать. Но, видимо, чувствовала на себе взгляд парня, потому что беспокойно шевельнулась на стуле, встряхнула своими локонами, покраснела вдруг и, подняв голову, посмотрела парню прямо в глаза. Тот смущенно уткнулся в журнал. Мне стало неудобно наблюдать за ними: еще подумают, что подсматриваю. Я отвернулся к окну. Разрезанная на шесть частей белым оконным переплетом, в наш зал смотрела темнота. Мимо проходили редкие прохожие. Они внезапно появлялись и исчезали. Силуэты их были неясны и расплывчаты, как привидения... Четко стучали па стене часы. Этими ударами, словно топором, отсекалось время от чего-то целого, которого уже нельзя было ни соединить, ни вернуть назад... Вдруг за моей спиной послышался тихий девичий смех. Я оглянулся. Парень что-то показывал девушке в журнале. Она, прикрыв ладошкой рот, тихо смеялась и, когда смех ее становился громче, сжималась в комочек и виновато смотрела по сторонам. Мужчина несколько раз сердито вскидывал седые брови, укоризненно качал головой, потом взглянул на часы, закрыл книгу и ушел. На некоторое время в зале воцарилась тишина, но вот опять послышался торопливый шепот пария и приглушенный смех девушки. -Товарищи, пора закрывать! - громко сказала библиотекарь. - Время уже. Парень быстро собрал журналы, что-то шепнул девушке и побежал к выходу. Я сдал подшивку «Огонька», оделся, вышел на улицу. Медленно падал крупный, почти невидимый в темноте снег, гремели трамваи. Мимо меня пробежали двое. Я узнал их. Он аккуратно поддерживал ее за локоть и весело кричал: - Шире шаг! Шире шаг!... - Вот так вот и находят друг друга в жизни, - подумал я, посмотрев им вслед, поднял воротник москвички и зашагал к трамвайной остановке..."
Комментариев нет:
Отправить комментарий