"...В городке живет Егор,
Он по званию майор".
65 лет назад
работали, не поднимая головы, советские особисты:
"Ягуар-13
Повесть
Лев Самойлов и Борис Скорбин
(Продолжение. См. "Огонек" № 22)
Признание инженер-майора Барабихина
Солнечные лучи
настойчиво пробирались в комнату— ни шторы, ни вентилятор — не спасали от зноя
и духоты.
Полковник Дымов сосредоточенно
писал. На диване, истомленный жарой и жаждой, расположился его помощник - капитан
Уваров.
Был слышен скрип пера
да тиканье часов. Полковник работал, не поднимая головы.
— Товарищ полковник, -
заговорил Уваров, - придется прекратить поиски Сиротинского. Ни в Москве, ни в таковой
не значится не значится.
— Прекратить? — удивленно
переспросил Дымов. — Прекратить
только потому, что человек назвался вымышленным именем и фамилией?
Телефонный звонок
прервал Дымова.
— Пришел инженер-майор
Барабихин, - сказал он, положив трубку.
Дымов встретил
Барабихина на пороге комнаты. Они сердечно поздоровались. Полковник познакомил
инженер-майора со своим помощником и пригласил к столу. Едва усевшись, Барабихин
заговорил взволнованно и торопливо:
— Мне бы хотелось,
товарищ полковник, до начала нашего делового разговора кое-что рассказать вам. Это
займет немного времени. Разрешите?
Дымов спокойно
наклонил голову:
— Прошу вас, Иван
Васильевич.
— Вчера в машине, -
начал Барабихин, - вы спросили о моем здоровье. Сердце у меня вполне здоровое,
а вот в сорок восьмом году сдало, крепко сдало… И нервы сдали. И дело-то вроде
как пустяшное, а переволновался и пережил я немало.
Барабихин помолчал и
продолжал уже более спокойно.
— Должен вам сказать,
что уже давно с группой товарищей я разрабатываю особую конструкцию
сверхскоростных самолетов. В 1947 году я опубликовал теоретическую статью на
эту тему в одном журнале и, собственно, с этого времени началась моя
практическая работа в лаборатории. В 1948 году я выехал в Германию в научную
командировку.
Иван Васильевич нервно
забарабанил пальцами по краю стола. Речь его снова стала затрудненной:
— Я, видите ли, поехал
вместе с женой… Мы недавно поженились. Да. Она работала машинисткой. Родители
ее погибли во время войны. Одинокая девушка, только брат в военном училище.
Ну-с, вот… Значит, по
приезде в Берлин я с головой ушел в работу. Жена целыми днями оставалась одна.
Молоденькая, совсем неопытная, скучала она, томилась. Ну. А потом как-то
пообвыкла, стала ходить по магазинам, посещать модные ателье, кино. В общем,
мало-помалу освоилась. В доме у нас появились всякие безделушки, у жены наряды.
Вот так это пошло… Да…
Вначале я как-то не
обращал на это внимания. Жили мы скромно, думал: жена выкраивает кое-что из
денег, которые я давал на расходы. Но вот однажды, как сейчас помню, это было
вечером, пришел я с работы домой и что же вижу? Представьте, у нас в комнате
стоит замечательное пианино, отделанное под орех, фирмы Стенвей, одной из
наиболее дорогих фирм. Думаю: что за чудеса? К жене: где достала? Говорит,
купила в комиссионном магазине. Сколько стоит? Назвала большую сумму. Я так и
грохнулся на стул. А она: "Пожалуйста, не волнуйся, Ваня, господин
Штрумме, владелец комиссионного магазина, настолько любезен, что предоставил
мне долгосрочный кредит. Я у него не первый раз в кредит покупаю. Он только
просил никому, даже тебе, об этом не говорить".
Услыхал я такое,
товарищ Дымов, в глазах у меня потемнело. Понял я, что большую ошибку совершил,
не интересуясь времяпрепровождением жены…
Барабихин умолк. Он
расстегнул верхний крючок на воротнике кителя. Видимо, ему стало душно.
Потом продолжал:
— Разговор был крупный. Объяснил
ей, как умел, ее ошибку. Ну, да делать уже было нечего. Узнал, сколько она
должна, в течение недели с грехом пополам собрал нужную сумму, возвратил деньги
через жену "любезному" господину Штрумме, а сам стал хлопотать о
возвращении на Родину. Откровенно скажу, боялся я за жену, боялся, чтобы по
неопытности не попала она в какую-нибудь грязную историю… А сердце у меня
действительно в то время стало пошаливать…
Дымов и Уваров очень
внимательно слушали Барабихина.
— Вы обо всем этом
никому не сообщали? — спросил Дымов.
— Нет, никому…, — признался майор. — Жена была очень
взволнована, умоляла никому ничего не говорить. Кроме того, она ждала ребенка,
и мне не хотелось ее огорчать.
— Так, так… — протянул Сергей
Сергеевич. — Скажите,
Иван Васильевич, забирая вещи в долг, ваша жена давала расписки?
— Да. Но когда она расплатилась,
Штрумме вернул ей все ее расписки, и я собственноручно их уничтожил.
Дымов молча кивнул
головой. Он не хотел огорчать Барабихина замечанием о том, что любой документ
можно сфотографировать.
Видимо Иван Васильевич
Барабихин ощущал неловкость, делая свое запоздалое признание. Он натянуто
улыбнулся и сказал:
— Вот, собственно, и
все, что я хотел рассказать вам, товарищ Дымов. С тех пор прошло четыре года, и
я считал, что все забыто… Но вчера в машине вы мне задали вопрос о сорок
восьмом годе, о Берлине, и я решил обо всем рассказать вам... Теперь я слушаю
вас. Зачем я вам понадобился?
Дымов пожал плечами.
— Откровенно говоря, я и
хотел у вас узнать именно то, что вы мне сейчас рассказали… - он сделал
небольшую паузу, -… ибо у меня есть некоторые основания предполагать, уважаемый
Иван Васильевич, что к вам и к вашей работе приковано внимание некой
иностранной разведки.
Барабихин вздрогнул и
невольно подался вперед.
Дымов подошел к
Барабихину и положил руку ему на плечо.
— А сообщить обо всем,
что вы сейчас рассказали нам, надо было вовремя. Ваша прямая обязанностью,
обязанность советского гражданина, коммуниста.
Барабихин опустил голову.
— Конечно, я совершил
ошибку, — сказал он. — Ради жены. К тому же
мы очень быстро уехали…
— Именно ради жены вам и
следовало сообщить, — тихо, но
твердо сказал Дымов. — У вас есть
ребенок?
— Нет. Умер, когда ему
было два года.
— Жена работает?
— Учится на курсах
кройки и шитья.
Полковник задал
инженеру еще несколько вопросов, но уже о совсем посторонних вещах: не
собирается ли он в отпуск, где и как проводит выходные дни…
Потом полковник
подошел к столу и подписал пропуск. Передавая его Барабихину, он задержал руку
инженера и сказал:
— Вот поговорили, и
кое-что прояснилось. И у вас, небось, на сердце полегчало? Не правда ли?
Иван Васильевич признательно
кивнул головой.
— Последний вопрос, -
сказал Дымов.- Если не забыли: ваш берлинский адрес и фамилия квартирной
хозяйки?
— Как же, помню:
Вольфштрассе, 135. Хозяйка — Марта Гартвиг. Милейшая старушка.
Проводив Барабихина, Дымов
вернулся и сел за свой стол.
— Ну-с, Алексей, свет-Петрович,
твое мнение? — спросил он
капитана.
— Любопытная история,
товарищ полковник. Инженер-майор производит сложное впечатление. С первого
взгляда человек прямой, откровенный, честный. А на поверку получается, что
струсил, скрыл...
Он вопросительно
посмотрел на полковника. Но тот молчал…"
("Огонек", 1954, № 23 (6, июнь), с.
28).
Комментариев нет:
Отправить комментарий