"…Здесь кордон врагу не перейти,
Хоть в ночном бушующем просторе
Нелегко следы его найти".
«...А что же сделал нарушитель границы, попав в луч прожектора?
Он бросился вперед под защиту крутого откоса высокой дюны, в «мертвую зону» прожектора. Достигнув ее, побежал влево. Бежал, пока хватило сил. Остановился, почти автоматическими движениями сбросил гидрокостюм. Из большого внутреннего кармана гидрокостюма извлек пакет, вынул оттуда и надел на себя синие с белыми боковыми полосами лыжные штаны, куртку с олимпийскими кольцами, ботинки и вязаную шапочку с помпоном. Пощупал застегнутый на «молнию» один из нагрудных карманов. Все в порядке! Тут же припал к песчаному откосу, – луч прожектора проскользнул совсем рядом.
Все описанное длилось не больше минуты. Человек побежал дальше. Увидел свисающие с подмытого морем крутогора длинные сухие корни. Схватился за них, подтянулся на руках и буквально вполз в береговой сосняк.
Между лесным островком, в котором он лежал, и настоящим, большим и густым лесом белел покрытый наледью снег. Пригибаясь, нарушитель преодолел открытый участок.
Лес был старый, не тронутый топором. Он встал стеной перед чужаком. Стволы сосен были как колонны, опушенные у подножий частым кустарником. Нарушитель ворвался в кустарник, тут же начал приглядываться к деревьям. Среди сосен он увидел березу. Одну, вторую. Выбрал дерево, у которого развилка начиналась так, что до нее можно было дотянуться. На миг остановился, вытащил из заднего кармана предмет, похожий на туго набитый бумажник светлой кожи, ловко укрепил его в развилке и рванулся дальше.
Стало так темно, что чужой человек двигался уже почти вслепую, только белый снег под ногами еще помогал как-то ориентироваться. Когда впереди появился просвет, он направился туда и вышел на поляну.
– Стой! – послышалось справа. И тут же вспыхнул фонарь. Нарушитель послушно взметнул руки. Он сразу понял, что пограничник не один. Чуть в стороне от первого, державшего фонарь, показался второй – с автоматом в руках, в масккостюме.
– Я свой! – хрипло проговорил нарушитель. Оказалось, он знал язык местных жителей. – Не надо стрелять.
Подошли еще два пограничника. Задержанного обыскали. Ни документов, ни оружия – ничего. Только в кармане лыжной куртки плотно завернутые в целлофан – две цветные открытки с видами городов Вильнюса и Риги.
...
– Подробно расскажите о себе! Расскажите, почему и с какой целью вы нарушили государственную границу СССР?
– Я родился здесь, в здешних краях. Двухлетним мальчонкой был вывезен в Скандинавию. Это случилось незадолго до того, как Красная Армия выбила немцев из Риги.
Задержанный давал показания не торопясь и не особенно волнуясь. В своем синем олимпийском костюме он походил на заблудившегося лыжника, только лыжная шапочка лежала у него на коленях, а темные, видимо, укладываемые на косой пробор волосы торчали в разные стороны.
Допрашивал задержанного майор Александр Степанович Савин, человек средних лет, невысокого роста, неторопливый в речах и спокойный в движениях. Кроме него, в комнате были начальник погранотряда полковник Бондаренко и молодой офицер-переводчик. Майор Савин сидел за небольшим письменным столом, прямо против него на табурете – задержанный.
– Ваша фамилия? Имя?
– Бергманис. Зигурд Бергманис.
– К кому вы шли?
– К сестре.
– Непонятно. Объясните.
– К родной сестре.
– Странный способ ездить в гости к родственникам, – ни к кому не обращаясь, сухо сказал полковник Бондаренко. Он служил давно, начал с лейтенанта, повидал всякого, наслушался от задержанных разных речей, а такое слышал впервые. И не поверил ни одному слову.
– А сестра знала, что вы собираетесь ее навестить? – спросил майор Савин. Вопрос был второстепенный, но он странным образом убил в задержанном всю уверенность, все спокойствие. Ему почудилось, что сидящий за столом человек в коричневом штатском костюме знает о нем все.
Это не было такой уж большой неправдой. Майор знал то, что было в данный момент главным. А именно: все, что предстояло услышать от задержанного, уже несколько раз прослушано, откорректировано и в конце концов утверждено теми, кто готовил операцию.
Лучше всего было бы вести допрос, оставив только переводчика, но присутствие полковника Бондаренко означало постоянную, непрерывающуюся связь с заставой Крастыня, а это сейчас было очень важно. Именно сейчас, когда каждую минуту могла поступить информация о деталях случившегося.
Задержанный заерзал на табурете.
– Разрешите, все по порядку расскажу?
– Говорите.
– Я вырос в простой рабочей эмигрантской семье, которая жила на одном из больших островов. Выучился на судового слесаря, стал работать в судоремонтных мастерских. Хозяин у меня был хороший, зарабатывал я неплохо. О Советском Союзе слышал всякое, вы сами понимаете. Но с годами, когда уже семьей обзавелся, все чаще стал думать о земле отцов, захотелось побывать там, узнать, не осталось ли кого из родственников в живых.
Я обратился в советское посольство за помощью. Через месяц пришло письмо: жива сестра, и ее адрес приложен. Я, конечно, сразу написал. Она ответила. Началась между нами переписка. А в позапрошлом году ваше посольство разрешило мне съездить в СССР, навестить сестру. И я приехал.
– Так, так... – постучав по столу шариковой ручкой, сказал майор Савин. – И куда же вы приехали?
Задержанный назвал небольшой городок километрах в пятидесяти от населенного пункта, в котором они сейчас находились.
– Прожил я там целых два месяца. У сестры. Она в колхозе, живет хорошо. Вообще жизнь у вас мне понравилась, совсем не то, что рассказывают за границей. Я вернулся домой, с женой поговорил. Она тоже из эмигрантов. И мы с ней решили проситься на постоянное жительство.
– Так летел бы всей семьей на самолете, а не плыл один, под водой, – не удержался от иронического замечания полковник Бондаренко, который сидел в сторонке у тумбочки с телефоном.
Задержанный вопросительно поглядел на него, но полковник махнул переводчику: мол, не переводи...
Александр Степанович Савин использовал эту маленькую паузу, чтобы собраться с мыслями. Решил – пусть говорит.
– А надо вам сказать, – переводя взгляд на майора Савина, продолжал задержанный, – что среди эмигрантской молодежи довольно много фашиствующих типов. И в нашей мастерской они были. Начали ко мне придираться, пытались ночью подкараулить, избить. А потом хозяин меня уволил. Утешил тем, что, говорит, уволенный быстрее документы оформишь, скорее уедешь.
И тут один человек – он в мастерских бухгалтером был – познакомил меня с каким-то господином. Тот сразу выложил мне свои планы. Мы, говорит, тебя переправим тайно, денег на обзаведение дадим, только попросим выполнить одно небольшое поручение.
Я сразу ему резанул – тайно, говорю, не согласен. Меня поймают, посадят и потом...
А он отвечает: во-первых, пусть даже посадят, много не дадут. Отсидишь, выйдешь, а там ты вольный советский гражданин. Дадим мы тебе солидную сумму, можешь не волноваться! Что касается шпионства, то поручение наше простое. Мы помогаем некоторым людям в коммунистических странах. Придет к тебе человек, ты ему отдашь десять тысяч, всего с собой получишь двадцать. Согласен?
Я подумал и согласился.
– Хорошо, – сказал майор Савин, – к этому вопросу мы еще вернемся. А сейчас расскажите о том, как готовился и был выполнен вами переход границы... Постарайтесь не пропустить ни одной подробности. Именно эта часть рассказа может оказать большое влияние на вашу дальнейшую судьбу.
Помяв большой рукой лыжную шапку, задержанный ответил:
– Ну, словом, как только я согласился, они сразу начали учить меня плавать с аквалангом.
– Кто «они»?
– Этот самый религиозный деятель, кстати, я вспомнил, он один раз в разговоре назвал себя «мы, евангелисты седьмого дня»... А второй был инструктор по аквалангу, приезжий.
– Почему вы решили, что приезжий?
– Во-первых, говорил с акцентом, потом уж больно был нахальный, на острове таких не встретишь. И, кроме того, ему почти ничего не нравилось, я имею в виду связанное с тем, чем мы занимались. Занятия начали в августе прошлого года. Там же, на острове, но с другой стороны, в каком-то частном водном клубе. И он все время бурчал: «А вот у нас, на Мексиканском заливе...»
...
На Бергманиса было возбуждено уголовное дело.
Оперативной группе, которую возглавил майор Савин, была дана задача установить личность второго нарушителя границы. Сроки для выполнения задачи давались минимальные.
Единственным источником сведений по-прежнему оставался Бергманис.
Находясь под стражей, он начал волноваться: почему, после того, как сделано такое важное признание, раскрыто значение цветных открыток, им вдруг перестали интересоваться, забыли на целых два дня?
Но эта «внезапная утеря интереса» была умным психологическим ходом следователя. Опыт подсказал майору Савину, что нарушитель границы Бергманис не относится к той категории отлично управляющих своими эмоциями, прошедших всестороннюю подготовку диверсантов, на обучение которых западные разведки тратят немалые средства. Сырьем для тех «кадров» являлись либо молодые люди с авантюристическими наклонностями, к которым разведка присматривалась еще в колледже, либо отпетые уголовники, ради денег готовые на все.
В последнее время, правда, сюда прибавились и отщепенцы, люто ненавидящие свою недавнюю родину и готовые напакостить ей всеми средствами. Формально к этим последним можно было отнести и Бергманиса, если бы не один момент, не укладывающийся в рамки сложившихся представлений.
Бергманис, как уже было известно майору, действительно в позапрошлом году приезжал к своей сестре. Она уважаемый человек в колхозе. Долгие годы заведовала молочной фермой. Награждена орденом. Сейчас на пенсии. О брате отзывается исключительно тепло. Сказала, что в колхозе брату очень понравилось и что он всерьез делился с ней планами о возвращении на родину отцов.
...
К встрече с Бергманисом, от которой зависело очень многое, майор Савин готовился очень обстоятельно и даже не спеша. Это могло показаться удивительным в условиях, когда дорога каждая минута.
Майор пошел обедать домой. До дома было недалеко, пятнадцать минут ходьбы. Оказалось, что эти пятнадцать минут могут стать очень приятными, если ты всем существом своим, всей кожей чувствуешь: идет весна!
Пообедали вдвоем с сыном-десятиклассником. Мать заведовала заводским парткабинетом в соседнем большом портовом городе, с работы возвращалась под вечер. После обеда майор прилег на диван с газетой в руках. Старался не думать о предстоящем допросе. Это было необходимо – думать о чем угодно, только не о главном. Нужно было снять напряжение.
Так расслабляется бегун перед стартом, солдат перед атакой, хирург перед тем, как лицо его закроют стерильной повязкой и натянут на руки тонкие резиновые перчатки...
Когда арестованного ввели в комнату для допросов, он увидел, что человек, в чьи руки, как можно было догадаться, передана его, Зигурда Бергманиса, судьба, сидел за столиком и улыбался.
...
Виталий Иннокентьевич Сторожев принадлежал к молодому послевоенному поколению чекистов. Высокообразованные – полковник был кандидатом юридических наук, – воспитанные в традициях кристально честных соратников Дзержинского, наследовавшие опыт Великой Отечественной войны, эти чекисты успешно несли сложную службу по охране государственной безопасности.
Виталию Иннокентьевичу было едва за сорок. Характер он имел спокойный, в обращении с окружающими всегда был ровен, выдержан. Кабинет его был обставлен с той лаконичностью и простотой, которые всегда свидетельствуют о хорошем вкусе.
Майора Савина полковник встретил приветливо.
– Усаживайтесь, Александр Степанович. Вижу, вы прибыли с многообещающей папкой.
– Увы, папка пока только обещающая, – в тон начальнику ответил майор Савин».
Хоть в ночном бушующем просторе
Нелегко следы его найти".
30 лет назад глаза советских читателей могли
отдохнуть от задач своего коммунистического воспитания и на чём-нибудь
остросюжетном:
"Охотники за прошлым«...А что же сделал нарушитель границы, попав в луч прожектора?
Он бросился вперед под защиту крутого откоса высокой дюны, в «мертвую зону» прожектора. Достигнув ее, побежал влево. Бежал, пока хватило сил. Остановился, почти автоматическими движениями сбросил гидрокостюм. Из большого внутреннего кармана гидрокостюма извлек пакет, вынул оттуда и надел на себя синие с белыми боковыми полосами лыжные штаны, куртку с олимпийскими кольцами, ботинки и вязаную шапочку с помпоном. Пощупал застегнутый на «молнию» один из нагрудных карманов. Все в порядке! Тут же припал к песчаному откосу, – луч прожектора проскользнул совсем рядом.
Все описанное длилось не больше минуты. Человек побежал дальше. Увидел свисающие с подмытого морем крутогора длинные сухие корни. Схватился за них, подтянулся на руках и буквально вполз в береговой сосняк.
Между лесным островком, в котором он лежал, и настоящим, большим и густым лесом белел покрытый наледью снег. Пригибаясь, нарушитель преодолел открытый участок.
Лес был старый, не тронутый топором. Он встал стеной перед чужаком. Стволы сосен были как колонны, опушенные у подножий частым кустарником. Нарушитель ворвался в кустарник, тут же начал приглядываться к деревьям. Среди сосен он увидел березу. Одну, вторую. Выбрал дерево, у которого развилка начиналась так, что до нее можно было дотянуться. На миг остановился, вытащил из заднего кармана предмет, похожий на туго набитый бумажник светлой кожи, ловко укрепил его в развилке и рванулся дальше.
Стало так темно, что чужой человек двигался уже почти вслепую, только белый снег под ногами еще помогал как-то ориентироваться. Когда впереди появился просвет, он направился туда и вышел на поляну.
– Стой! – послышалось справа. И тут же вспыхнул фонарь. Нарушитель послушно взметнул руки. Он сразу понял, что пограничник не один. Чуть в стороне от первого, державшего фонарь, показался второй – с автоматом в руках, в масккостюме.
– Я свой! – хрипло проговорил нарушитель. Оказалось, он знал язык местных жителей. – Не надо стрелять.
Подошли еще два пограничника. Задержанного обыскали. Ни документов, ни оружия – ничего. Только в кармане лыжной куртки плотно завернутые в целлофан – две цветные открытки с видами городов Вильнюса и Риги.
...
– Подробно расскажите о себе! Расскажите, почему и с какой целью вы нарушили государственную границу СССР?
– Я родился здесь, в здешних краях. Двухлетним мальчонкой был вывезен в Скандинавию. Это случилось незадолго до того, как Красная Армия выбила немцев из Риги.
Задержанный давал показания не торопясь и не особенно волнуясь. В своем синем олимпийском костюме он походил на заблудившегося лыжника, только лыжная шапочка лежала у него на коленях, а темные, видимо, укладываемые на косой пробор волосы торчали в разные стороны.
Допрашивал задержанного майор Александр Степанович Савин, человек средних лет, невысокого роста, неторопливый в речах и спокойный в движениях. Кроме него, в комнате были начальник погранотряда полковник Бондаренко и молодой офицер-переводчик. Майор Савин сидел за небольшим письменным столом, прямо против него на табурете – задержанный.
– Ваша фамилия? Имя?
– Бергманис. Зигурд Бергманис.
– К кому вы шли?
– К сестре.
– Непонятно. Объясните.
– К родной сестре.
– Странный способ ездить в гости к родственникам, – ни к кому не обращаясь, сухо сказал полковник Бондаренко. Он служил давно, начал с лейтенанта, повидал всякого, наслушался от задержанных разных речей, а такое слышал впервые. И не поверил ни одному слову.
– А сестра знала, что вы собираетесь ее навестить? – спросил майор Савин. Вопрос был второстепенный, но он странным образом убил в задержанном всю уверенность, все спокойствие. Ему почудилось, что сидящий за столом человек в коричневом штатском костюме знает о нем все.
Это не было такой уж большой неправдой. Майор знал то, что было в данный момент главным. А именно: все, что предстояло услышать от задержанного, уже несколько раз прослушано, откорректировано и в конце концов утверждено теми, кто готовил операцию.
Лучше всего было бы вести допрос, оставив только переводчика, но присутствие полковника Бондаренко означало постоянную, непрерывающуюся связь с заставой Крастыня, а это сейчас было очень важно. Именно сейчас, когда каждую минуту могла поступить информация о деталях случившегося.
Задержанный заерзал на табурете.
– Разрешите, все по порядку расскажу?
– Говорите.
– Я вырос в простой рабочей эмигрантской семье, которая жила на одном из больших островов. Выучился на судового слесаря, стал работать в судоремонтных мастерских. Хозяин у меня был хороший, зарабатывал я неплохо. О Советском Союзе слышал всякое, вы сами понимаете. Но с годами, когда уже семьей обзавелся, все чаще стал думать о земле отцов, захотелось побывать там, узнать, не осталось ли кого из родственников в живых.
Я обратился в советское посольство за помощью. Через месяц пришло письмо: жива сестра, и ее адрес приложен. Я, конечно, сразу написал. Она ответила. Началась между нами переписка. А в позапрошлом году ваше посольство разрешило мне съездить в СССР, навестить сестру. И я приехал.
– Так, так... – постучав по столу шариковой ручкой, сказал майор Савин. – И куда же вы приехали?
Задержанный назвал небольшой городок километрах в пятидесяти от населенного пункта, в котором они сейчас находились.
– Прожил я там целых два месяца. У сестры. Она в колхозе, живет хорошо. Вообще жизнь у вас мне понравилась, совсем не то, что рассказывают за границей. Я вернулся домой, с женой поговорил. Она тоже из эмигрантов. И мы с ней решили проситься на постоянное жительство.
– Так летел бы всей семьей на самолете, а не плыл один, под водой, – не удержался от иронического замечания полковник Бондаренко, который сидел в сторонке у тумбочки с телефоном.
Задержанный вопросительно поглядел на него, но полковник махнул переводчику: мол, не переводи...
Александр Степанович Савин использовал эту маленькую паузу, чтобы собраться с мыслями. Решил – пусть говорит.
– А надо вам сказать, – переводя взгляд на майора Савина, продолжал задержанный, – что среди эмигрантской молодежи довольно много фашиствующих типов. И в нашей мастерской они были. Начали ко мне придираться, пытались ночью подкараулить, избить. А потом хозяин меня уволил. Утешил тем, что, говорит, уволенный быстрее документы оформишь, скорее уедешь.
И тут один человек – он в мастерских бухгалтером был – познакомил меня с каким-то господином. Тот сразу выложил мне свои планы. Мы, говорит, тебя переправим тайно, денег на обзаведение дадим, только попросим выполнить одно небольшое поручение.
Я сразу ему резанул – тайно, говорю, не согласен. Меня поймают, посадят и потом...
А он отвечает: во-первых, пусть даже посадят, много не дадут. Отсидишь, выйдешь, а там ты вольный советский гражданин. Дадим мы тебе солидную сумму, можешь не волноваться! Что касается шпионства, то поручение наше простое. Мы помогаем некоторым людям в коммунистических странах. Придет к тебе человек, ты ему отдашь десять тысяч, всего с собой получишь двадцать. Согласен?
Я подумал и согласился.
– Хорошо, – сказал майор Савин, – к этому вопросу мы еще вернемся. А сейчас расскажите о том, как готовился и был выполнен вами переход границы... Постарайтесь не пропустить ни одной подробности. Именно эта часть рассказа может оказать большое влияние на вашу дальнейшую судьбу.
Помяв большой рукой лыжную шапку, задержанный ответил:
– Ну, словом, как только я согласился, они сразу начали учить меня плавать с аквалангом.
– Кто «они»?
– Этот самый религиозный деятель, кстати, я вспомнил, он один раз в разговоре назвал себя «мы, евангелисты седьмого дня»... А второй был инструктор по аквалангу, приезжий.
– Почему вы решили, что приезжий?
– Во-первых, говорил с акцентом, потом уж больно был нахальный, на острове таких не встретишь. И, кроме того, ему почти ничего не нравилось, я имею в виду связанное с тем, чем мы занимались. Занятия начали в августе прошлого года. Там же, на острове, но с другой стороны, в каком-то частном водном клубе. И он все время бурчал: «А вот у нас, на Мексиканском заливе...»
...
На Бергманиса было возбуждено уголовное дело.
Оперативной группе, которую возглавил майор Савин, была дана задача установить личность второго нарушителя границы. Сроки для выполнения задачи давались минимальные.
Единственным источником сведений по-прежнему оставался Бергманис.
Находясь под стражей, он начал волноваться: почему, после того, как сделано такое важное признание, раскрыто значение цветных открыток, им вдруг перестали интересоваться, забыли на целых два дня?
Но эта «внезапная утеря интереса» была умным психологическим ходом следователя. Опыт подсказал майору Савину, что нарушитель границы Бергманис не относится к той категории отлично управляющих своими эмоциями, прошедших всестороннюю подготовку диверсантов, на обучение которых западные разведки тратят немалые средства. Сырьем для тех «кадров» являлись либо молодые люди с авантюристическими наклонностями, к которым разведка присматривалась еще в колледже, либо отпетые уголовники, ради денег готовые на все.
В последнее время, правда, сюда прибавились и отщепенцы, люто ненавидящие свою недавнюю родину и готовые напакостить ей всеми средствами. Формально к этим последним можно было отнести и Бергманиса, если бы не один момент, не укладывающийся в рамки сложившихся представлений.
Бергманис, как уже было известно майору, действительно в позапрошлом году приезжал к своей сестре. Она уважаемый человек в колхозе. Долгие годы заведовала молочной фермой. Награждена орденом. Сейчас на пенсии. О брате отзывается исключительно тепло. Сказала, что в колхозе брату очень понравилось и что он всерьез делился с ней планами о возвращении на родину отцов.
...
К встрече с Бергманисом, от которой зависело очень многое, майор Савин готовился очень обстоятельно и даже не спеша. Это могло показаться удивительным в условиях, когда дорога каждая минута.
Майор пошел обедать домой. До дома было недалеко, пятнадцать минут ходьбы. Оказалось, что эти пятнадцать минут могут стать очень приятными, если ты всем существом своим, всей кожей чувствуешь: идет весна!
Пообедали вдвоем с сыном-десятиклассником. Мать заведовала заводским парткабинетом в соседнем большом портовом городе, с работы возвращалась под вечер. После обеда майор прилег на диван с газетой в руках. Старался не думать о предстоящем допросе. Это было необходимо – думать о чем угодно, только не о главном. Нужно было снять напряжение.
Так расслабляется бегун перед стартом, солдат перед атакой, хирург перед тем, как лицо его закроют стерильной повязкой и натянут на руки тонкие резиновые перчатки...
Когда арестованного ввели в комнату для допросов, он увидел, что человек, в чьи руки, как можно было догадаться, передана его, Зигурда Бергманиса, судьба, сидел за столиком и улыбался.
...
Виталий Иннокентьевич Сторожев принадлежал к молодому послевоенному поколению чекистов. Высокообразованные – полковник был кандидатом юридических наук, – воспитанные в традициях кристально честных соратников Дзержинского, наследовавшие опыт Великой Отечественной войны, эти чекисты успешно несли сложную службу по охране государственной безопасности.
Виталию Иннокентьевичу было едва за сорок. Характер он имел спокойный, в обращении с окружающими всегда был ровен, выдержан. Кабинет его был обставлен с той лаконичностью и простотой, которые всегда свидетельствуют о хорошем вкусе.
Майора Савина полковник встретил приветливо.
– Усаживайтесь, Александр Степанович. Вижу, вы прибыли с многообещающей папкой.
– Увы, папка пока только обещающая, – в тон начальнику ответил майор Савин».
Комментариев нет:
Отправить комментарий