"И каждое гумно, и каждая копна..."

"... сильна, убориста, умна — добро живое —
чудо народное! Да будет жизнь крупна!
Ворочается счастье стержневое".
 

75 лет назад наибольшее воздействие на зрителя советский театр мог оказать не внешне развлекательными приемами, а глубиной идейной разработки пьесы и правдивым изображением типических черт:
"Счастье"
Новая постановка в Театре им. Ермоловой
Быть может, ни один из центральных наших театров не следует так за современной литературой, как Театр им. Ермоловой. Новые общественные отношения, образы современников, живые чувства и воодушевление людей советской эпоха, уже запечатленные художественной литературой, все более привлекают его симпатии. И не случайно, в этой связи, театр открыл новый театральный сезон опять-таки инсценировкой. На этот раз ермоловцы показали "Счастье" —  сценическую композицию широко известного романа П. Павленко.
Судьба Воропаева — бывшего комиссара, полковника в отставке, "выпавшего из счастья, как из самолета", глубоко взволновала читателей книга. Мы помним, как, вернувшись с фронта после тяжелого ранения, тяжко больной, он ничего не хотел, кроме отдыха. Помним, как Воропаев искал людей, к которым можно было бы "прилепить свою судьбу". Но Павленко показал, как на место тихого покоя пришло подлинное счастье Воропаева, открывшееся опять в труде и борьбе, как Воропаев стал "человеком для всех". Когда-то водивший фронтовиков на штурм, он подымает теперь колхозников ва "организацию страды", —разбитого и выжженного войной крымского района. Имевший возможность уйти на  спокойную должность, Воропаев остается в этом районе,— сначала пропагандист, затем секретарь райкома, он возглавляет колхозников-переселенцев в их большом и трудном подвиге.
Эту большевистскую волю, мужество Воропаева, органическую связь с ним колхозных масс, открытие большого, настоящего счастья и предстояло показать на сцене. Известно, что литература теряет при переходе от одного жанра к другому, но тем выше должно быть искусство театра, чтобы донести до зрителя идеино-художествснное богатство инсценируемого им произведения. Несомненно, к этому стремились и авторы инсценировки — П. Павленко и С. Радзинский, этого добивались и режиссеры спектакля В. Комиссаржевский, А. Лобанов. Однако не все удалось ермоловцам в этом спектакле.
Театр хорошо поставил сложную сцену собрания колхозников-переселенцев, где Воропаев вступает в широкий, человеческий мир. Построена она остро и правдиво. Таковы же сцены Воропаева с Леной Журиной, Ленкой, Юрием Поднебеско. Но чем ближе к финалу, тем меньше таких сцен, тем больше внешнего и развлекательного. Театр словно боится, что спектакль не дойдет до зрителя, не затронет его воображения, и все более усиливает присущую ему "жанровость", упрощая характеры и самую идею спектакля. Театру мешают отсутствие единого замысла в решении темы, разность стиля, в котором артисты ведут свои роли, по прежде всего— склонность к внешней развлекательности.
Противопоставляя Воропаева Корытову в романе, автор показал активное, творческое отношение к жизни, к работе, борьбу против мертвого, суетливого, бездушного стиля руководства людьми.
Корытов —не карикатура, а живой человек, но человек отставший, прозаседавшийся, превратившийся скорее в административную функцию. Корытов растерял главное, всегда присущее большевику, руководителю, —живое чувство жизни, внимание к людям, к человеку, участнику борьбы и строительства.
Но в спектакле мы не видим Корытова, пришедшего из романа. Корытов, которого играет И. Прокофьев, потерял свою живую человеческую характерность и превратился в комический персонаж. Порою это смешно, но всегда мелко, поверхностно.
В водевильных приемах играет Д. Фивейский Городцова. В некоторых сценах почти на грани гротеска Э. Кириллова в роли Огарновой. Играет она талантливо, сочно, с юмором, но временами ей нехватает жизненного правдоподобия, чем покоряет нас Воропаев в исполнении И. Соловьева, чем очаровательна молодая, впервые выступающая в ответственной роли Лены Журиной И. Киселева. Правдива и привлекает Р. Губина в роли Ленки и Г. Вицин, играющий Юрия Поднебеско, на минуту очутившийся в водевильном положении, но успешно из него вышедший (сцена с женским халатом).
В образах, созданных Соловьевым, Киселевой, Губиной и Вициным, в игре этих актеров заключена та правда, которая заставляет нас поверить в происходящее на сцене, как в реальную жизнь, и которая своей значительностью захватывает и увлекает зрителя, делая его активным соучастником в событиях пьесы, в переживаниях действующих лиц. В этом ряду особняком стоит только образ Романенко (В. Лекарев). Он не лишен жизненной правды, но весь облик Романенко обрисован иронически. Вот почему, отдавая дань мастерству актера, мы вместе с ним проникаемся иронией к этому персонажу, чего он не заслуживает.
Театр явно стремится к занимательности, не учитывая того, что наибольшее воздействие на зрителя он может оказать не внешне развлекательными приемами, а глубиной идейной разработки пьесы, правдивым изображением типических черт советских людей. И когда мы видим это в Воропаеве у И. Соловьева или Лене Журиной у И. Киселевой, мы по-настоящему взволнованы, в то время как всякая попытка "развлечь" ведет к идейному обеднению пьесы. Подобное развлекательство снижает достоинства спектакля "Счастье".
Нужны или нет инсценировки —это давно уже стало праздным спором. Но хотелось бы пожелать театру столь же внимательного отношения и к оригинальным драматургическим произведениям, большей заинтересованности в работе драматургов.
В. Залесский".
("Известия", 1948, № 290 (8 декабря), с. 3).