"В одной тарелке борщ остыл..."

"…Обед был всем бойцам постыл.

Четырнадцать ложились спать. 
Была пуста одна кровать.

Стоял, уставший от хлопот, 
У изголовья пулемет".

75 лет назад советские люди на временно оккупированных территориях старались запомнить всё, чему доводилось стать свидетелями:

"Незаметный героизм

                                                                                    Слушая лаконичные сводки

                                                                                    верховного командования 

                                                                                    никто не подозревает, что в

                                                                                    них кроется.

                                                                                         (Из речи Фюрера).

 Один юноша, возвратившийся недавно из германского плена, рассказал мне маленький эпизод, свидетелем которого он был. Было теплое июльское утро. Из кухонного окна, небольшого полевого госпиталя доносился мирный стук ножей: готовился борщ.

Володя только что вышел из кухни, чтобы сбегать в погреб за картофелем. Спускаясь вниз, он услышал знакомый голос: "Гутен морген, Володя! Борщ? Карош борщ"—Это был Ганс, с которым Володя успел за короткое время сдружиться и научить его немного по-русски.

Ганс кончил бриться и теперь вытирал лицо красивым вышитым полотенцем (подарок украинской девушки из какого-то села, в котором он ночевал после утомительного перехода).

—Хороший, хороший! Настоящий борщ! Ты такого и в Берлине не ел. Вернешься домой, скажешь своей мутер, чтобы варила тебе.—И Володя исчез в дверях погреба.

Внизу он услышал глухой гул авиамоторов. Это было странно: поблизости не было германских аэродромов. Володя быстро поднялся наверх. Прямо на госпиталь, как стервятники, заметившие свою жертву, неслись девять советских бомбовозов. Инстинкт самосохранения толкнул к погребу: за время пребывания в плену Володя уже успел немного забыть налеты германской авиации на советские позиции.

Во дворе не было никакой суеты. Солдаты подносили ящики со снарядами. Их лица не выражали никакого волнения, движения были уверенные и четкие. Начали бить зенитки. Ганс с полотенцем через плечо быстро крутил ручку пулемета. На секунду его взгляд встретился с Володиным. Он улыбнулся и крикнул: "Капут, Володя? Не бойся!".

С воем пикировала первая машина. Летчик, казалось, хотел врезаться прямо в пулемет Ганса, который не спеша, поймав на прицел самолет, дал длинную очередь. Получив в "брюхо" свинцовую порцию, машина рванулась вверх и со скрежетом рухнула на землю.

Второму самолету снаряд попал в мотор, третий, потеряв шасси, пронесся над головами солдат, сверкнув своими зловещими кровавыми звездами, и исчез за горизонтом.

Второе звено начало пикировать, заливая свинцом зенитчиков. Но огонь с земли был на столько сильным, что машины вышли из пике и свернули в сторону. Вдогонку им неслись снаряды и сплошной свинцовый ливень. У одной машины как ветром сдуло хвостовое оперенье и она, клюнув носом, зарылась в поле, подняв облако пыли и покрывшись клубами дыма.

Последняя "боевая тройка", вдруг совсем неожиданно изменила курс и подалась во свояся, подгоняемая разрывами снарядов. Этот неожиданный маневр стал понятен, когда из-за горизонта появилась четверка "Мессершмидтов".

"Сталинские соколы, успешно совершив налет важный вражеский военный объект", улепетывали, сбрасывая бомбы в степи.

Солдаты собирали стаканы от снарядов и вытирали разогревшиеся орудия. Сестры милосердия суетились возле раненого Ганса, у которого были прострелены руки и плечо. Он не оставил рукоятки пулемета до тех пор, пока не увидел врага побежденным. Не даром у него на груди орден Железного Креста! Ганс, казалось, не ощущал никакой боли, а только с сожалением смотрел на залитое кровью вышитое полотенце.

А через полчаса храбрые воины с аппетитом ели замечательный украинский борщ.

В. Таран".

("Одесская газета", 1942, № 230 (1, ноябрь), с. 4).