"Юбки матерей не отпуская, бродят черные, как галки, дети..."

"… Никогда не думал, что такая
Может быть тоска на белом свете".

75 лет назад крепко влип советский деятель Симонов, сообщивший за пять с половиной лет до того читателям "Красной Звезды" дословно, что выпало ему счастье видеть маршала Тито и говорить с этим замечательным человеком:
"Субъект с тройным именем и его ручная собачка
Константин Симонов
Когда ренегат, то есть отступник и предатель, приходит к власти, обманув народ явной демагогией и устранив опасных для себя честных людей тайными убийствами,— он стремится поскорей приобрести возможно более достойный и пышный, по его мнению, вид. Он заказывает себе двадцать мундиров, сверху донизу шитых краденым золотом, и, не в силах сдержать своей мелкой страсти к большому стяжательству, коллекционирует на жирных пальцах такое количество бриллиантовых перстней, что в крайнем случае, сбежав от народного гнева даже в подштанниках, с бриллиантами можно будет дожить остаток дней хозяином портового притона где-нибудь в Южной Америке.
Затем ренегат начинает фотографироваться для потомства. Он так и сяк закладывает то левую, то правую руку то за спину, то за борт мундира, так, чтобы перстни — не там, так тут — были всегда видны, принимает, по его мнению, наполеоновскую позу и старательно примащивает у своих ног "слабость великого человека" — очередную любимую собаку.
Житель Югославии, вздрогнув, долго смотрит на новый портрет ренегата и, протерев глаза, мучительно вспоминает: где он уже видел что-то абсолютно похожее? Наконец, вспоминает:
— Геринг!
В это время ренегат еще только начинает действовать открыто, и простому человеку еще отнюдь не рекомендуется вслух высказывать это свое неожиданно пришедшее ему в голову соображение относительно Геринга. Но если бы спросить самого ренегата, то в глубине души мысль о таком сходство ему бы только польстила. В глубине души ему нравится Геринг — этот настоящий, по его мнению, барин с его маршальским жезлом, его замками, охотами, любовницами, мундирами и перстнями. Единственное, чему ренегат не хотел бы подражать в Геринге, это концу его карьеры, но он надеется на лучший исход для себя или, во всяком случае, старается отогнать тревожные мысли.
Ренегат пришел к власти. Он доволен. У него есть дворцы, он научился "величественным" жестам. У него есть гудящая, ревущая и лязгающая оружием охрана, разъезжая с которой он может предаваться приятным мыслям о высокой ценности своей особы.
Правда, есть еще народ, который начинает догадываться о том, что ренегат есть ренегат.
Но у ренегата, кроме дворцов, есть тюрьмы, где будет сидеть каждый, выразивший сомнение в нем, сидящем во дворце.
Казалось бы, все хорошо. Но вдруг выясняется, что мир теснее, чем этого бы хотелось ренегату; что не умерли еще все люди, которым бы давно следовало бы умереть; что не так-то легко горит и истлевает бумага и стираются чернила на полицейских документах.
Выясняется, что ренегат — не просто отступник с революционным прошлым, которое он предал. Выясняется, что у него никогда не было этого прошлого, что он просто — старый полицейский провокатор.
С маленькой полицейской анкеты, где стоит та же самая подпись, которой он сейчас пятнает государственные акты, начинает в обратном порядке разматываться клубок его жизни. Клубок, в котором он, казалось бы, так тщательно обрезал все концы, который он, казалось бы, так густо позолотил руками своих придворных летописцев.
Главная неприятность состоит в том, что клубок начинает угрожающе разматываться в других странах, за пределами власти ренегата.
О! Если бы кто-нибудь попробовал его размотать здесь — в стране, где правит ренегат, — он бы заставил смотать его обратно. Он бы вывернул на дыбе все кости тому, кто попробовал бы свидетельствовать против него.
Он бы сжег опасные бумаги — хоть бы для этого пришлось сжечь целые города.
Но клубок разматывается за пределами его власти, и провокатор, которого раньше считали всего-навсего ренегатом, перестает довольствоваться гудящей, орущей и лязгающей оружием охраной своей особы. Он начинает охранять свое "доброе" черное имя.
Тех, кто знает, — убить! Тех, кто может быть, знает, — убить! Тех, кто может догадаться, — убить! Тех, кто может услышать и поверить, — за решетку!
И чтобы птица не перелетела границу! А перелетит — убить!
Но клубок разматывается и разматывается, и после какого-то неловко связанного узелка в нем обнаруживаются вплетенные друг в друга сначала одна, потом другая, потом третья нити иностранных разведок.
Человек в опереточном мундире, похожий на Геринга, оказывается не просто ренегатом и не просто старым провокатором отечественной полиции; он оказывается еще и старым шпионом сначала одной державы, потом другой, потом третьей.
Узнав, что это узнали, международный шпион, которого до этого считали только провокатором, начинает сердиться, сидя у себя во дворце.
Во-первых, он сердится чисто профессионально. — Эти господа из "Интеллидженс сервис", да и из других учреждений казались такими сдержанными! Они так хвастались своим умением молчать! Они так убедительно говорили, что из их резервуара тайн никогда не вытечет ни одна капля! Нет, он был о них куда лучшего мнения! И это сердит его.
Во-вторых, он сердится потому, что не все в прошлом так уж приятно вспоминать. Не с точки зрения перемены убеждений, — убеждения у него остались те же, — а с точки зрения масштаба. Разве приятно, в самом деле, вспоминать какие-то расписки в получении жалких трехсот долларов или пятидесяти фунтов — суммы во сто раз меньшей, чем стоит сейчас один перстень на его мизинце? Или вагоны третьего класса и третьеразрядные рестораны, в которые он перебирался обедать, когда дело не клеилось и бывала задержка с деньгами. Или брезгливых шефов, которые подавали ему два пальца и читали слишком длинные нотации, прежде чем дать расписаться в ведомости на слишком куцую сумму.
Разве приятно вспоминать все это сейчас, когда он принимает послов в своей резиденции (он любит слово резиденция: летняя резиденция, зимняя резиденция; это звучит красиво, по-барски, почти как у Геринга). Вспоминать об этом сейчас, когда теперешние шефы разговаривают с ним вежливо и даже по форме почтительно, теперь, когда ему говорят: "Надо сделать то-то" или "Надо сделать это", он не обязан вскакивать и говорить "Есть!", "Будет исполнено!", — а может, небрежно развалясь в кресле и потягивая из бокала вино, по существу, конечно, дисциплинированно, но по форме все-таки небрежно процедить: "Да, я подумаю", "Мы подумаем", "Я думаю, что действительно нам нужно будет сделать, как вы говорите, и то, и это".
Разве приятно вспоминать о тех старых временах сейчас, когда он получает за свою шпионскую работу в пользу иностранных держав не десятки и сотни фунтов или долларов, а миллионы, и расписывается за них не в ведомости у второразрядных и скупых разведчиков, а в "договоре" по случаю предоставления очередного английского или американского кабального для страны займа?
Правда, долгий шпионский стаж вызывает доверие, а за выслугу лет даже принято приплачивать. Но у человека, похожего на Геринга, есть слабость: он тщеславен, он не любит, подписывая договоры, вспоминать о ведомостях и, продаваясь послам, вспоминать имевших с ним когда-то дело безымянных чиновников пятого ранга.
Когда о нем пишут, что он шпион, он сердится еще и по третьей причине: он понимает, что это опасно, что об этом может узнать и, кажется, уже узнает народ. Народ, который не для того уходил в партизаны, чтобы его героизм приписал себе ренегат. Народ, который не для того посылал в бой с фашизмом своих сыновей, чтобы их сажал в тюрьму провокатор. Народ, который не для того проливал кровь за свободу и независимость своей страны, чтобы эту страну продал иностранцам шпион.
И человек с этим тройным именем боится народа, но для ренегата, когда власть у него в руках, бояться — это значит затыкать рты. Для провокатора бояться — значит сажать в тюрьмы. Для шпиона бояться — значит убивать.
И это делает человек, похожий на Геринга, делал вчера и делает сегодня, делает днем и ночью, делает тайно и явно, делает в Белграде и в Скопле, пытками и фальшивыми документами, крысиными одиночками и каторжными лагерями, ударами ножа и выстрелами в затылок.
Он в ужасе перед собственным будущим. Он хочет обмануть целый народ или, по меньшей мере, заставить его молчать. Молчать любой ценой! Ценой каторжных работ, нищеты, голода, самой смерти! Только молчать! Молчать!
Но он боится не только народа. Разоблаченный на весь мир как шпион, человек, похожий на Геринга, сердится еще и потому, что он боится за свою собственную рыночную стоимость, за ценность своей особы на международной бирже шантажа. Разоблаченный шпион стоит дешевле неразоблаченного — это аксиома. Она хорош известна ему как старому шпиону. Он трепещет при мысли, что его хозяева смогут обрезать ниточку, на которой он прыгает, и привязать на его место другую, еще не до такой степени разоблаченную марионетку.
— Нет, нет! Этого не может быть! Он не желает и слушать об этом! Ну, положим, ему оставят его перстни и отправят на покой. Но как же дворец? А как же охрана, которая так великолепно ревет, когда он проезжает по улицам? И придворный фотограф? И мундиры? Двадцать. Нет, теперь уже сорок мундиров — один красивее другого! И верительные грамоты, и доверительные разговоры с послами Англии и Америки, когда чувствуешь себя, ей-богу, ну, почти, почти совсем на равной ноге с ними! Нет, нет! От этого невозможно отказаться! Немыслимо! Нет, он докажет, что другой такой марионетки, как он, не найти нигде, никогда, ни за какие деньги!
— Он разоблачен перед народом? Уже слишком многие люди знают, что он ренегат, провокатор, шпион? Ну, и подумаешь, какая беда! Ему будет труднее, чем другому, держаться у власти? Допустим. Зато он лучше, чем всякий другой, заставит молчать. Всех! Всех! Всех! Он сгноит в тюрьмах, если надо, — сто тысяч, если надо, — миллион. Он убьет столько, сколько нужно убить! Пятьдесят тысяч? Подумаешь! Он убьет сто, двести тысяч. Он докажет, что трудности его положения искупаются его жестокостью, его готовностью справиться с этим положением. Он покажет, что он способен на то, на что никто другой не способен. Он зальет кровью страну так, что нельзя будет отмыть этой крови и через сто лет после его смерти.
— Что еще? Что нужно? Может быть провести новые выборы? Нужно? — Пожалуйста! Что? Боитесь, что многие на выборах будут против меня? Ничего, зато гарантирую, что после выборов вне тюрьмы останутся только те, кто голосовал "за". Ранкович поможет — это надежный человек! А впрочем, вы ведь и сами знаете его не первый год!
— Что дальше? Переименовать страну в пятидесятый или пятьдесят первый штат? Пожалуйста! Превратить ее в опытное поле, в плацдарм, в посадочную площадку? Пожалуйста! Обмундировать всех старше шестнадцати лет в любую форму мира и отправить их как пушечное мясо в любой конец мира? Пожалуйста! Только не трогайте моих дворцов и мундиров! Охраны, собак и перстней.... Все остальное — пожалуйста!
— Что еще? Может быть, нужно что-нибудь еще? Может быть, хозяевам не сразу пришло в голову? Может быть, они подумают, что нужно еще? Может быть, нужны еще какие-нибудь услуги не здесь, на месте, а за границей? Может быть, открыть для них под своим флагом какую-нибудь шпионскую контору во Франции, в Париже. или в Индии? В Дели? Можно и в Дели, — где угодно. Хоть на Южном полюсе! Только намекните!
— Может быть, кого-нибудь оклеветать? — Кого? Да кого угодно! Албанию, Болгарию, Румынию, Чехословакию, Польшу, Китай! Можно и Советский Союз — ничего не стоит!
— Что? Однообразно клевещем? Два года одно и то же? Так можно придумать что-нибудь особенное, такое, чего до сих пор еще никто не придумал. Есть и автор — Моше Пиаде — старый предатель, моя любимая ручная собачка с пером в лапах. Этот напишет - что угодно! Хотите, напишет, что Советский Союз боролся с югославскими партизанами и помогал немецким оккупантам? Хотите? Пожалуйста! Хотите, напишет, что только склоняясь на их долгие просьбы, я позволил советским войскам, для повышения их международного престижа, принять участие в изгнании немецких армий из Югославии. Хотите? Пожалуйста! А может быть, хотите наоборот? Чтобы он написал, что советские войска никогда не освобождали Белграда? Да, да, так черным по белому: никогда не освобождали. Пиаде может и это! Он у меня все может! Что скажу, то и сможет, облает кого угодно и как угодно.
— Пока рано? Ну что ж, подождем. Вы мне скажите, когда захотите. Только знаете что?
Человек, похожий на Геринга, вздыхает, подозрительно оглядывается вокруг и уже другим, тихим, неуверенным голосом обращается к своему незримому заокеанскому собеседнику:
— Только знаете что — есть одна просьба.... Самолет.....
Он вспоминает свои мундиры и добавляет:
— Нет, лучше два. И оборудуйте какой-нибудь запасной аэродром где-нибудь у побережья, скажем, на Брионских островах. А? На всякий случай... если все-таки что-нибудь... А?
Снова вздохнув, он долго сморит через окно своей зимней резиденции на стоящий на углу улицы фонарь. Фонарь напоминает ему виселицу. Неприятный холодок пробегает по его жирной спине. Он начинает засыпать.... И видит сон, тяжелый, необыкновенный сон: на главной площади Белграда стоит виселица, на виселице болтается человек, похожий на Геринга, на столбе виселицы дощечка с надписью:
Иосип Броз Тито.
Предатель.
Провокатор.
Шпион.
У виселицы лежит небольшая ручная собачка, удивительно похожая на Пиаде и скулит..."
 ("Правда", 1950, № 91 (1 апреля), с. 4).

"— А были, дедушка, у вас медали с орденами?.."

"... — Нет, я гусей в то время пас
В деревне под Ромнами".

75 лет назад много геморроя могли принести советскому человеку бляхи, полученные в те давние времена, когда известно было ещё не всё:
"В редакцию газеты "Правда"
Уважаемый товарищ редактор!
Настоящим просим опубликовать в Вашей газете следующее заявление.
В свое время мы, представители украинской советской общественности, работники литературы и искусства Украинской ССР, представители Советской Армии, были награждены югославскими орденами и медалями.
Тогда не было еще известно, что нынешние правители Югославии еще в период войны, а некоторые и раньше стали шпионами и провокаторами, перешли в лагерь англо-американских империалистов.
Решения Информационного Бюро Коммунистических партий, а также судебные процессы над предателями и заговорщиками в Венгрии, Болгарии и других странах народной демократии со всей полнотой и ясностью вскрыли и разоблачили перед всем миром клику Тито—Ранковича, как гнусных предателей демократического лагеря и злейших врагов югославского народа, народов стран народной демократии и Советского Союза.
Мы считаем, что ношение орденов и медалей, полученных от людей, перебежавших в антидемократический лагерь и ставших врагами и поджигателями новой войны против Советского Союза, стран народной демократии и всего прогрессивного человечества, несовместимо с нашей честью и сознанием граждан великой страны социализма.
Поэтому мы отказываемся от этих орденов и медалей.
Вместе с тем мы пользуемся представившимся случаем, чтобы открыто заявить о своих глубоких чувствах любви и уважения к свободолюбивым народам Югославии.
Мы знаем, что героические народы Югославии ведут упорную борьбу против продавшей их интересы фашистской клики Тито; мы глубоко сочувствуем им в этой борьбе и выражаем твердую уверенность в том, что в недалеком будущем эта борьба приведет их к победе.
И. Паторжинский — лауреат Сталинской премии, народный артист СССР.
М. Литвиненко-Вольгемут — лауреат Сталинской премии, народная артистка СССР.
Ю. Шуйский — лауреат Сталинской премии, народный артист СССР.
А. Васильева — народная артистка УССР.
К. Лаптев — народный артист УССР.
Н. Гончаренко — солистка театра оперы и балета.
Л. Острин — пианист-концертмейстер.
С. Яскович — артист театра оперы и балета.
А. Бердовский — артист театра оперы и балета.
Б. Желков — пом. директора театра оперы и балета.
В. Вольф — ст. преподаватель Киевского и-та киноинженеров.
Н. Корсаков — генерал-лейтенант авиации.
С. Козак — генерал-лейтенант.
А. Банников — генерал-майор.
В. Прянишников — полковник.
П. Гаврось — полковник.
П. Жуков — полковник.
Н. Доможиров — полковник.
М. Корнеев — инженер-подполковник.
А. Соколов — инженер-подполковник.
Д. Карнаух — подполковник.
П. Комашенко — подполковник.
В. Федоров — подполковник.
А. Сазонов — подполковник.
Н. Щедрин — майор медицинской службы.
Н. Попович — инженер-майор.
И. Андрюхин — майор.
П. Бузукин — майор.
К. Дзахаев — майор.
М. Малаховский — майор.
А. Самохин — майор.
В. Чернышев — майор интендантской службы.
И. Розенфельд—майор запаса.
П. Привалко — капитан.
И. Выходцев — капитан.
М. Рутман — капитан.
И. Усик — капитан.
В. Джурович — ст. лейтенант.
А. Екимов — ст. лейтенант.
В. Юфименко — ст. сержант".
("Правда", 1950, № 89 (30 марта), с. 4).

"Палата — не помеха, похмелье — ерунда!.."

"... И было мне до смеха —
Везде, на все, всегда".

35 лет назад в СССР жанр фантасмагории не далеко уводил от жесткой правды жизни:
"Премьеры
Горькое похмелье
Минут за пять перед началом спектакля в партере появились два милиционера и, поигрывая резиновыми дубинками, стали прохаживаться по рядам. Было такое впечатление, что стражи порядка отыскивали среди зрителей какого-то злоумышленника. Но, оказалось, милиционеры уже играли в спектакле свою роль — роль охранников служебной дачи партийного работника местного масштаба Байгузина. Столь необычным "ключом" открыл премьеру пьесы известного марийского писателя Николая Рыбакова "Похмелье" молодой режиссер-постановщик В. Пектеев.
Два года актеры Марийского государственного драматического театра имени М. Шкетана "примеривались" к постановке этого спектакля. Опасались критической оценки со стороны местных партийных органов: ведь главный герой пьесы партработник Байгузин представлен перед зрителями в неприглядном виде — в прямом и переносном смысле этого слова. Показан он в быту, на даче, в неизменном домашнем халате, поношенных сандалиях. Ведет двойную жизнь, пьет. Таково же по сути дела и ближайшее окружение, поддерживающее перестройку исключительно громкой фразой, демагогией. Правду в глаза "периферийному вождю" осмелился сказать один человек: покинувший этот мир Савелий, который предстал в воспаленном от запоев мозгу Байгузина в образе ангела. Покойник предложил волшебное лекарство от людских пороков, но, видно, духовная болезнь настолько прогрессировала, что его усилия оказались напрасными. Все кончается тяжкой драмой, запоздалым отрезвлением. Новая пьеса Н. Рыбакова поставлена в жанре фантасмагории, и тем не менее ее внутреннее содержание не уводит нас от жесткой правды жизни. Судя по реакции зрителей и первым отзывам, премьера удалась. Люди едины во мнении:  очищение партии от накипи следует проводить решительно И зтому процессу, несомненно, сослужит добрую службу остросюжетная, проблемная пьеса "Похмелье".
Н. Морозов.
(Корр. "Правды").
г. Йошкар-Ола".
("Правда", 1990, № 88 (29 марта), с. 3).

"Строя мир и ненавидя войны..."

"... Славя подвиг сверстников своих,
Будем в буднях
истинно достойны
Мужества невиданного
Их!"
 

65 лет назад советская четвёрка отважных всё-таки не была стопроцентно уверена, что в первые минуты на родной земле сразу не окажется без ремней и шнурков:
"Сегодня четверка отважных возвращается на Родину
... Знамение времени
В эти дни металлурги нашего завода часто делятся мыслями о том, что произошло на Тихом океане с четырьмя советскими воинами. И многие спрашивают друг друга: а как бы в таком случае поступили мы? Я тоже задавала себе такой вопрос. Хочется понять истинную причину стойкости, выдержки, дисциплинированности, товарищеской спайки наших юных соотечественников.
Подвиг четырех солдат —это знамение нашего времени. В их отважном поступке, как в фокусе, отразились благородные черты нового поколения строителей коммунизма.
Наше поколение взращено и выпестовано благородным советским строем. Мы не испытали гнетущего влияния буржуазного общества. Но мы хорошо знаем, что умирающий капитализм не способен рождать подлинного героизма. Зато для молодого, сильного, быстро восходящего социализма присущ массовый героизм.
Е. Долесова.
Герой Социалистического Труда,
г. Днепропетровск".
("Правда", 1950, № 89 (29 марта), с. 4).

"Мы верные наследники, питомцы..."

"... Мы Сталина, мы партии сыны!
И наши звезды над Кремлем, как солнце,
Навек рукою Вашей зажжены".
 

75 лет назад сила и убедительность советского фильма "У них есть Родина" заключались в его глубокой жизненной правде:
"Кино
Родина с ними!
"У них есть Родина"— звуковой художественный фильм. Автор сценария—С. Михалков, постановка — А. Файнциммера и В. Легошина, операторы — А. Гинцбург и Г. Гарибин, режиссер—В. Герасимов, композитор—А. Хачатурян, художник—А. Дихтяр. Производство киностудии им. М. Горького. 1949.
Конец 1944 года. Отступая под натиском героической Советской Армии, гитлеровские бандиты угоняют в глубь Германии советских граждан. Немецкий порт. Длинной вереницей поднимается толпа людей по трапу на пароход. Гитлеровский офицер вырывает у матери ребенка. Уже большая группа плачущих ребятишек, испуганно прижавшихся друг в другу, окружена фашистскими полицейскими. Дети лишены семьи, их оторвали от Родины...
Так начинается фильм "У них есть Родина", недавно выпущенный на экраны страны.
Но не чудовищные злодеяния гитлеровских палачей составляют главную тему новой кинокартины. Этот волнующий фильм рассказывает о судьбе советских детей, оказавшихся в руках прямых наследников гитлеровцев—английских и американских поджигателей войны. Он рассказывает о мужественной борьбе советских людей, добивающихся, чтобы были возвращены на Родину все маленькие узники английских и американских человеконенавистников, окопавшихся в Западной Германии.
В фильме мы не видим заправил агрессивной политики империалистических держав, но тень их стоит за плечами тех, в чьих руках оказалась судьба оторванных от Родины советских детей. Господа, сидящие в комфортабельных кабинетах Уолл-стрита и Сити, оказывается, еще не насытились кровью миллионов безвинно загубленных ими детей Индии и Филиппин, Малайи и Бирмы. Им нужна кровь наших детей, им нужно новое пушечное мясо. И английские разведчики, действующие под флагом британского Красного креста, ревностно выполняют волю своих хозяев. С холодной расчетливостью пытаются они искалечить советских ребят, воспитать из них янычар.
"Должное воспитание"!.. Так на языке современнных каннибалов называется продуманная система уродования человеческих душ, широко практикуемая ими. Советских ребят хотят заставить забыть свою Родину, родной язык, своих матерей и отцов.
Перед нами советские дети, у которых отняли детство: Саша Бутузов (его роль исполияот Леня Котов), Ира Соколова (Наташа Защипина), Женя Руденко и десятки других. Загнанные за решетку приютских спален, полуоборванные и полуголодные дети подвергаются побоям и издевательствам жестоких надсмотрщиков. Их жизнь в приюте — сплошной ад. А что ждет их за стенами приюта? Содержательница пивнушки фрау Вурст (арт. Ф. Раневская) "удочерила" Иру Соколову. Фоторепортер американского журнала "Лайф" запечатлела это
"событие" на снимке под циничным названием "Бэби улыбнулось счастье". А "счастливая" Ира стала рабыней. Она стирает белье, моет посуду, подает пиво пьяной американской солдатне, терпит издевательства.
Английские власти делают все, для того, чтобы не допустить возвращения советских детей ни родину.
Тщетно! Козни английских "воспитателей" не могут сломить упорство советских офицеров Добрынина (арт. П. Кадочников) и Сорокина (арт. В. Санаев), выполняющих свой священный долг. Они должны вернуть обездоленным советским детям Родину, вернуть счастье матерям. Их правое дело поддерживают все те, кому дорого будущее человечества. У советских офицеров находятся верные и преданные помощники. Это честная и смелая латышская девушка, воспитательница приюта Смайда (арт. Л. Смирнова), немецкий демократ Курт (арт. Г. Юдин).
Маленький Саша Бутузов потрясен событиями. На заседании комиссии по репатриации советский офицер показал ему фотокарточку матери. Саша узнал дорогие черты. Но английский представитель "достопочтенный лорд" Кук; (арт. А. Хохлов) порвал и выбросил снимок. Саша не может услуть. Слезы душат его. Смайда успокаивает мальчика.
—А что такое Родина?—спрашивает Саша.
Смайда шепчет ему:
— Родина? Родина — это земля, где ты родился, земля твоего отца и твоей матери... У каждого человека есть родина, но твоя Родина, Саша, самая прекрасная, самая лучшая, советская Родина. Там все равны, все счастливы. Там живет Сталин. Он знает и думает о тебе. И ты никого не бойся...
Образ матери и образ Родины сливаются в возражении, мальчика воедино. Саша Бутузов не может больше оставаться в приюте. "Я убегу отсюда,— говорит он товарищу.— На Родину. Смайда говорила, там есть такие красные звезды, они светят на весь мир". И он бежит из тюрьмы, чтобы найти Добрынина, вернуться на Родину, к матери.
Упорство и настойчивость советских представителей помогают вырвать из рук английских тюремщиков большую группу советских ребят. Среди них — Саша Бутузов, Ира Соколова и другие. Они возвращаются на Родину. Под крылом самолета — Москва. Волнующая встреча на аэродроме, цветы, слезы радости и счастья...
Однако борьба не окончена. "Цивилизованные" дикари еще держат в своих цепких лапах советских детей. Вот они, измученные и запуганные, поднимаются по трапу парохода, отправляющегося в Америку: английские детоторговцы делают свой подлый бизнес. Преступление продолжается!
Но советская Родина не забыла о маленьких пленниках империалистических варваров, она вернет советским детям счастье.
                                                                      *  *  *
Сила и убедительность фильма "У них есть Родина" в глубокой жизненной правде. Он почти документально воспроизводит факты, широко известные советским людям. Достаточно вспомнить историю возвращения из английской зоны оккупации Германии советских детей Виктора Мухамедова, Владимира Мажарова, Юрия Сердюкова и других. Фильм от начала, до конца пронизан идеей благородной борьбы против империалистических варваров,— за мир, за счастье наших детей.
К сожалению, авторам фильма не удалось избежать некоторых существенных  недостатков. Сценарий С. Михалкова несколько обеднен в сравнении с его пьесой "Я хочу домой", положенной в основу фильма. Мастерство актеров П. Кадочникова, Л. Смирновой, Ф. Раневской, М. Астангова, В. Станицына, Ю. Глизер, В. Марецкой, А. Хохлова, В. Соловьева отнюдь не скрывает слабостей режиссерской работы А. Файнциммера и В. Легошина.
Несмотря на недостатки, фильм "У них есть Родина", бесспорно, имеет большое значение и будет с удовлетворением воспринят зрителями.
В. Маевский".
("Правда", 1950, № 89 (30 марта), с. 3). 

"Весну отменить держиморды не вправе..."

"... Она президентов всесильных сильнее.
Ей люди клянутся в Малайе, на Яве,
Ей верен Вьетнам и верны Пиренеи".

75 лет назад советские люди прекрасно понимали, что все 100 процентов избирателей могут проголосовать на выборах никак не раньше 9 часов утра:
"Выборы" в Югославии
Белград, 27 марта. (ТАСС). Вчера в Югославии проходили "выборы" депутатов и их заместителей в союзное вече и вече национальностей народной скупщины.
В сельских местностях выборы начались с 4 часов утра, в городах — с 7. По утверждению распространявшихся радио сообщений титовской пропаганды, в некоторых сельских избирательных участках, особенно в пограничных районах Македонии и Словенского Приморья, к 7—8 часам утра проголосовали будто все 100 процентов избирателей.
Принудительный характер "выборов" особенно ярко разоблачается организованностью явки гражданского населения на избирательные пункты. Еще за несколько дней до даты выборов каждый избиратель был извещен о том, где он будет голосовать и в какое время. Все население дома обязано выходить на выборы коллективно. Если кто-либо не мог притти в избирательный участок со своей группой в назначенный час, он должен был заранее поставить об этом в ивестность участковую избирательную комиссию и получить на это разрешение.
Избирательные участки в большинстве случаев организованы в помещениях небольших магазинов, парикмахерских,пивных. Как правило, они невелики — 20 —30 квадратных метров. Для голосования в помещение избирательного участка впускают сразу по 10 человек. В связи с тем, что в Югославии еще очень много неграмотных, голосование производится не избирательными бюллетенями, а шарами. Избиратель может голосовать либо за выставленного официального кандидата, либо опустить шар в урну без кандидата, что означает голосование против этого кандидата. В связи с тем, что голосование производится на глазах у членов избирательной комиссии и других избирателей, причем из того же дома, мало могло найтись избирателей, которые осмелилтсь бы опустить шары в урну без кандидата.
Большинство населения не проявляет особого "избирательного" энтузиазма. Избиратели стоят в очереди с таким же настроением, как обычно стоят за хлебом или мясом. Кстати сказать, мясо за 26 дней марта трудящиеся города получили всего одни раз по 200—350 граммов на карточку".
("Правда", 1950, № 87 (28 марта), с. 4).

"Единый раз вскипает пеной и рассыпается волна..."

"... Не может сердце жить изменой,
Измены нет: любовь — одна".

35 лет назад советские люди с негодованием, но и некоторым облегчением восприняли известие об использовании товарищем Э. Хонеккером самолетов правительственного авиаотряда в личных целях:
"Частично сняты обвинения
Берлин, 26. (ТАСС). Выдвигавшиеся против бывших членов партийного и государственного руководства ГДР Э. Хонеккера, Э. Мильке, Г. Миттага и Й. Хермана обвинения в государственной измене и сколачивании антиконституционных группировок в ходе проведенного расследования не подтвердились. Об этом сообщил отдел печати генеральной прокуратуры ГДР, отметив, что обвинения по данным пунктам сняты.
Безусловно, указывается в сообщении генеральной прокуратуры, в прошлом имели место нарушения конституции, однако они были обусловлены сталинистским тезисом о ведущей роли партии и всей существовавшей ранее системой. Это, однако, не может быть расценено как государственная измена. Независимо от этого, генеральный прокурор намерен изложить факты, свидетельствующие о нарушениях конституции, и предоставить соответствующие документы в распоряжение Народной палаты ГДР.
В то же время в ходе следствия подтвердились обвинения в других преступлениях и проступках, допущенных Хонеккером, Мильке и Миттагом. Так, Э. Хонеккеру вменяется в вину злоупотребление доверием, выражавшееся в значительном расходовании государственных средств, в частности для строительства объектов отдыха, в привилегиях в снабжении и использовании в личных целях самолетов правительственного авиаотряда. По делу Г. Миттага также продолжается следствие по обвинению в расходовании государственных средств на строительство и расширение принадлежащей ему дачи.
Э. Мильке обвиняется в том, что отданные им приказы во время демонстраций 7 и 8 октября прошлого года повлекли за собой нарушение личной свободы граждан. Ему вменяются в вину также распоряжения о прослушивании телефонных разговоров, противозаконном изъятии служащими органов госбезопасности из почтовых отправлений ценных предметов, что квалифицировано как воровство и злоупотребление властью. Еще одним пунктом обвинения является непринятие мер по заявлениям граждан в связи с подтасовкой итогов выборов 7 мая прошлого года.
Принимая во внимание масштабы следствия, а также медицинские заключения о состоянии здоровья подследственных, которые частично не подлежат допросам, расследование в данный момент не может быть завершено, говорится в сообщении прокуратуры. Принятые меры по замораживанию вкладов и аресту имущества и земельных участков обвиняемых остаются в силе.
Генеральный прокурор постановил прекратить следствие по делу Й. Хермана, который обвинялся исключительно в государственной измене путем нарушения свободы печати, и освободить его из-под стражи".
("Правда", 1990, № 86 (27 марта), с. 6).

"Петровой волей сотворен и светом ленинским означен..."

"... В труды по горло погружен,
Он жил — и жить не мог иначе".

 35 лет назад в СССР по многим показателям соревновалась с другими магистралями страны Октябрьская железная дорога:
"Ну как тут не украсть?
Наболело
Беру за "усы" проволочную петлю, связывающую ушки вагонного запора, и без особого труда раскручиваю ее. Осталось рвануть суровую нитку со свинцовой пломбой, отбросить засов и откатить вагонную дверь. А за ней — батюшки! — каких только нет товаров, и все импорт. На взлом вагона ушло всего три минуты.
— Убедились? — спрашивает меня Власов,— Вот потому мы и вынуждены поднимать наши подразделения по тревоге на охрану этих вагонов. А осенью, да и в зимние месяцы, когда в Ленинград потоками пошли составы с товарами массового спроса, обстановка была прямо боевая. Кроме того, импорт везут и на судах, швартующихся в морском торговом порту. Произошел резкий всплеск преступлений. Воруют из вагонов, а также с причалов порта. А почему бы не воровать? Вагоны и контейнеры не разгружаются месяцами. Только на Октябрьской железной дороге в прошлом году совершено хищений на 675 тысяч рублей.
Виктор Ефимович Власов—полковник милиции, начальник Северо-Западного управления внутренних дел МВД СССР на транспорте.
— Неужели нет более надежных средств защиты вагонов? Даже газетный киоск, и тот оснащен охранной сигнализацией, кодовыми и амбарными замками.
— Были у нас прекрасные запоры,— с грустью произнес Власов,— были, да умыкнули их работники МПС.
Оказывается, эти шифрозамки в 1982 году разработали специалисты экспертно-криминалистического отдела управления и военизированной охраны Октябрьской магистрали. Было 700 таких замечательных замков. Взломать их налетчики не могли. Запорами оснастили вагоны, курсирующие между Ленинградом и советско-финской границей. Дорогие импортные грузы доставлялись в целости и сохранности до 1987 года, пока в МПС... не прознали про чудо-замки. А прознав, приехали на берега Невы и увезли их вначале в столицу, а затем — на Куйбышевскую железную дорогу. Оборудовали ими вагоны с "Жигулями", которые шли за рубеж, чтобы не "раскулачивали" экспортный товар. А импортный, значит, можно?
Тем временем количество краж на железнодорожном транспорте возросло втрое. А заместитель начальника коммерческого управления МПС В. Дьяконов шлет в Ленинград убаюкивающий ответ: "Решение о внедрении запорно-пломбировочных устройств на сети железных дорог будет принято с учетом мнений работников железнодорожного транспорта, правоохранительных органов и грузоотправителей".
—Вот такая поразительная история,—итожит Виктор Ефимович,—Да что там замки? Посмотрите вокруг. Ограждений у станции Купчино нет, один-единственный фонарь, да и у того лампочка разбита. Нет вышки для стрелков военизированной охраны. Дежурные по станции женщины.
И как подтверждение этого в конце февраля случилось еще одно взбудоражившее город чрезвычайное происшествие. На станции Ленинград —Московский—Сортировочная преступники, как говорится в протоколе, "путем срыва закрутки и пломбы" вскрыли вагон, прибывший с коврами из ГДР. Украли 17 тюков, в которых находилось 54 красивых ковра. Охрана номенклатурного импортного груза со стороны МПС, конечно же, отсутствовала. Общая стоимость похищенного 23 тысячи рублей. Три недели 43 сотрудника управления и сотни оперативников из территориальных отделений милиции на всем пути следования вагона от Бреста до Ленинграда ищут пропажу. Это уже шестое в нынешнем году хищение на Октябрьской магистрали. И причина все та же —отсутствие охраны со стороны МПС.
Ю. Трефилов.
г. Ленинград".
("Правда", 1990, № 85 (26 марта), с. 6).