"Полночь бьет над Спасскими воротами…"

"… Хорошо, уставши кочевать
И обветрясь всякими широтами,
Снова в центре мира постоять.
Прилетев надолго, окончательно,
Из десятой за пять лет страны,
Если бы кто знал — как замечательно
Помолчать здесь ночью у стены.
Чтобы не видениями прошлыми
Шла она в зажмуренных глазах,
А вот просто — камни под подошвами,
Просто — видеть стрелки на часах,
Просто знать, что в этом самом здании,
Где над круглым куполом игла,
Сталин вот сейчас, на заседании,
По привычке ходит вдоль стола".
 

75 лет назад зорко следили компетентные советские органы, чтоб даже в наручниках не приближались без присмотра к нужнику парижского суда гражданка СССР Горлова, граждане СССР Василенко, Колыбалов, Романов и генерал-лейтенант Руденко:
"Скандальный провал антрепренеров Иуды...
Константин Симонов
Уже месяц как в парижском суде продолжается процесс, затеянный по прямому указанию американской разведки ее платным агентом, бывшим военным инженером III ранга Кравченко — предателем и дезертиром, который по закону достоин лишь того, чтобы быть во время войны расстрелянным по суду перед строем, после того как его бывшие сослуживцы сорвали бы с него обесчещенные предательством погоны.
Но этого справедливого суда не произошло потому, что американские власти тогда же, в 1944 году, в дни войны, отказались выдать этого дезертира и изменника Родины, ссылаясь на специально для этого подобранные крючкотворские пункты американских законов, к которым в этом случае с полным основанием можно применить старую русскую поговорку: "Закон — что дышло, куда повернул, туда и вышло".
На самом же деле американские власти не выдали властям союзной державы во время войны этого дезертира по настоянию американской разведки, не желавшей расставаться с этим мелким негодяем из-за его весьма ценных для нее  способностей совершать большие подлости.
Так ила иначе, благодаря иезуитским уловкам, американские власти не выполнили свой элементарный союзнический долг. Дезертир не был выдан и не был расстрелян перед строем.
Результаты этого сказались немедленно, тогда же, в 1944 году. Напечатанное в газете "Нью-Йорк таймс" клеветническое заявление дезертира было подхвачено пропагандой Геббельса, которая, с одной стороны, использовала этот факт для убеждения немецких солдат в том, что в лагере союзников намечается раскол, а с другой стороны, разбрасывала на фронте, в расположении советских войск, гнусные листовки, в которых советские бойцы призывалась следовать примеру Кравченко.
Эти факты, известные и раньше, были самым точным образом сформулированы свидетелем, выступавшим на процессе по просьбе еженедельника "Леттр франсэз", генерал-лейтенантом Руденко, бывшим руководителем советской закупочной комиссии в Вашингтоне, где некоторое время подвизался, еще до конца не разоблаченный тогда, Иуда-Кравченко.
Эти факты с полной неопровержимостью говорят не только о преступности изменника Кравченко, но и о преступной деятельности американской разведки, которая в разгар войны, как ясно видно на этом примере, вела подрывную работу против Советского Союза плечом к плечу с немецко-фашистской пропагандой.
Таков первый бесспорный вывод, который можно сделать после месяца процесса,—вывод, который является логическим об'яснением всего последующего, всей антисоветской подоплеки этого процесса Кравченко против "Леттр франсэз", а по существу процесса, вызванного к жизни теми задачами подлой антисоветской пропаганды, которой американская разведка занимается сейчас и которой с таким же рвением, как выясняется, она занималась уже в разгар войны, в 1944 году.
Впрочем, в связи с этим процессом американская разведка и стоящие за ее спиной американские поджигатели войны ставят себе задачу пропаганды и клеветы не только против Советского Союза, но и против всех прогрессивных сил Франции, не желающей быть американской колонией, и в том числе, прежде, всего, против самой мужественной и последовательной защитницы интересов французского народа— Французской коммунистической партии.
На процессе, очевидно к большому неудовольствию своих хозяев, в этом был принужден признаться сам холуй Кравченко, несмотря на свою наглость растерявшийся и припертый к стене вопросами свидетеля "Леттр франсэз", американского журналиста Альберта Кана, автора широко известной книги "Тайная война против Советского Союза".
Кан заявил, что еще давно в Соединенных Штатах одним из журналистов было указано в печати, что Кравченко не является автором книги, подписанной его именем. Тем не менее Кравченко почему-то затеял процессе не тогда же в Соединенных Штатах, а лишь теперь во Франции.
Припертый к стене, Кравченко, пытаясь дать об'яснение, проговорился, что он считал более выгодным затеять этот антикоммунистический процесс не в Соединенных Штатах, а именно во Франции, где коммунистическая партия пользуется большим влиянием и где ему казалось возможным своими антисоветскими выпадами подорвать в стране влиянии французских коммунистов.
В этом заявлении содержится только одна ложь, свойственная всякой мелкой сволочи, пытающейся изображать из себя большую персону. Конечно, не сам Кравченко, а его хозяева выбирали место процесса и решали, когда его выгодней проводить.
Альберт Кан, с возмущенном говоря об этом, совершенно точно проанализировал сегодняшнюю роль этой грязной марионетки:
"Книга Кравченко была выпущена в интересах поджигателей войны. Кравченко не следует рассматривать лишь как врага советского народа. Он является одновременно врагом американского народа, врагом французского народа, врагом всех народов, моим личным врагом, потому что я — семейный человек, имею троих детей и не хочу, чтобы они переживали ужасы новой войны , а к этой новой мировой войне в призывает книга Кравченко".
Конечно, настоящие поджигатели войны — это американские антрепренеры Кравченко. Сам по себе он всего только мелкий факельщик на побегушках, которому отпущен на руки один бидон бензина и указана непосредственная цель поджога. Он — только пешка в крупной игре поджигателей войны, но поскольку эта пешка фигурирует все-таки в качестве подставного действующего лица на этом спровоцированном врагами мира процессе, то она тоже небезинтересна сама по себе.
                                                                        *   *   *
На процессе документально, с полной очевидностью мнимый автор книги "Я выбрал свободу" Иуда-Кравченко разоблачен как несомненный предатель Родины, выбравший себе судьбу платного агента американской разведки.
Уличаемый в этом ежедневно, он все реже пытается бессмысленно увертываться и все чаше отвечает на ставящие его в тупик вопросы растерянным молчанием.
Защитник "Леттр франсэз" Норман изобличает Кравченко в том, что, дезертировав из советской закупочном комиссии 3 апреля 1944 г., не владея английским языком, он в тот же день дал интервью в газету "Нью-Йорк таймс" и через 48 часов после дезертирства созвал пресс-конференцию.
—Кто помогал вам в этом?
Кравченко молчит.
—Знает ли он некоего Павла Кедрина?
Кравченко молчит.
—Путешествовал ли он под именем Павла Кедрина?
Кравченко молчит. Потом, запнувшись, отвечает: —И да, и нет.
Норман, обращаясь к суду, заявляет, что Павел Кедрин —это кличка, под которой Кравченко числится в американской секретной службе.
Растерявшись от этого неожиданного разоблачения, Кравченко, запинаясь, бормочет, что он действительно путешествовал под именем Павла Кедрина...
Норман неопровержимо доказывает, что никому иному, кроме секретного агента, не могли быть выданы Государственным департаментом США документы на заведомо фальшивое имя для поезди во Францию.
Кравченко молчит.
Переходя от американских хозяев предателя Кравченко к его французским покровителям, Норман заявляет, что, прибыв во Францию по фальшивым документам, Кравченко совершил преступление, строго карающееся французскими законами, и что, тем не менее, после прибытия по фальшивому паспорту он, по его собственному признанию, пользовался услугами французского Министерства иностранных дел для получения конфиденциальной информации.
Норман неопровержимо устанавливает беспрецедентное покровительство дезертиру, шпиону, человеку, живущему по подложным документам, оказанное Кравченко и американскими, и французскими властями.
С такими же не оставляющими никакого сомнения, уничтожающими обвинениями на днях выступила и газета "Юманите". На основании самого простого сопоставления фактов газета доказала, что:
во-первых, ни один человек не может выехать с фальшивыми документами из США без разрешения, по крайней мере, сразу трех ведомств —Государственного департамента, Министерства внутренних дел и Службы безопасности;
во-вторых, для приезда во Францию он должен был получить визу на свой заведомо фальшивый паспорт во Французском консульстве в Нью-Йорке;
в-третьих, министр внутренних дел Франции Жюль Мок, знающий, что Кравченко, прибывший во Францию с фальшивыми документами, нарушает закон, не арестовал и не выслал его.
А поэтому прямая связь между французским Министерством внутренних дел и американский секретной службой может быть наглядно доказана на этом примере.
Все эти сделанные на суде и в газетах разоблачения, разумеется, не являются новостью. С самого начала процесса было ясно и то, что Кравченко—американский шпион, и то, что он ведет процесс на американские деньги, и то, что этот антисоветский процесс организован американскими реакционерами при полном содействии французского правительства.
Антисоветская сущность всего этого дела не новость, но важно то, что с каждым днем организаторы процесса все больше и больше попадаются с поличным, что все больше и больше накапливается пред'явленных всему миру неопровержимых документальных доказательств того, что Кравченко не только дезертир и предатель, но и систематически поддерживаемый американской разведкой и французским Министерством внутренних дел вульгарный платный шпион.
Скандальный для его организаторов провал этого антисоветского клеветнического процесса с особой ясностью обнаружился после первых же показаний свидетелей, приехавших из Советского Союза.
С каждым новым показанием этих свидетелей: бывшей жены Кравченко — Горловой, его бывших сослуживцев Василенко, Колыбалова, Романова — все более и более раскрывается омерзительный облик предателя и шпиона Кравченко.
Сначала бездельник и лодырь, который в юности всеми способами вымогал деньги у матери, принужденной, чтобы покрыть его расходы, закладывать в ломбард последние вещи.
Потом наглый ловкач, получивший звание инженера жульническим образом, подсунув чужой дипломный проект.
Потом уже начавший входить во вкус темных махинаций авантюрист, использовавший свое служебное положение на заводе для того, чтобы присвоить авторство чужого рационализаторского предложения.
Потом авантюрист уже более опытный, матерый, осужденный за растрату 60 тысяч рублей украденной им у рабочих заработной платы.
Потом прожженный пройдоха, сумевший симулировать раскаяние, вымоливший помилование и в течение долгого времени заметавший следы своей прежней деятельности.
Потом симулянт, неведомыми путями, из-за мнимых болезней, сумевший вскоре после начала войны увернуться от службы в действующей армии.
Потом снова казнокрад и растратчик уже более крупных сумм, вор, на этот раз своевременно не разоблаченный в уехавший в США, заранее зная, что его прошлое когда-нибудь все равно откроется, и заранее решив не возвращаться. Потом вредитель, в военное время отправивший из США к себе на Родину партию заведомо негодных труб, очевидно, не без соответствующего вознаграждения со стороны тех, кому это было выгодно.
И, наконец, дезертир и изменник своей Родины, позорно предавший ее в военное время и перебежавший к врагам, именно к врагам, потому что то действия, которые произвела американская разведка в 1944 г. в связи с организованным ею дезертирством Кравченко, есть действия вражеские и вражеские не только по отношению к Советскому Союзу, но к американскому народу, который воевал тогда вместе с советским народом против общего военного врага — немецкого фашизма.
К этому неопровержимо выясненному на суде облику изменника свидетели добавили еще и несколько черт, характеризующих его и как последнего мерзавца в личной жизни, как не только крупного, но в мелкого вора, грязного пьяницу и скота, который сначала принудил свою жену к аборту, а впоследствии цинично бросил ее на произвол судьбы беременной.
Таков облик этого гнусного выродка, которого его американские хозяева выпустили в качестве своего полномочного представителя на парижском суде.
Свидетель "Леттр франсэз" — бывший председатель закупочной комиссии в Вашингтоне генерал-лейтенант Руденко — в гневной речи подытожил все то, что было сказано о мерзавце Кравченко другими свидетелями. "Я должен сказать,— заявил на суде Руденко, — прежде всего, что Кравченко изменник, дезертир, военный и уголовный преступник, который подлежит суду Советского Военного трибунала. Впервые в анналах правосудия такой человек выступает в качестве истца в то время, как он должен был предстать в качестве обвиняемого. Я пришел сюда, чтобы рассказать всему человечеству, что он собой представляет. Он, который теперь пытается надеть маску политического деятеля, явился на самом деле просто-напросто дезертиром, предателем и уголовным преступником. Ему нужна маска "политического борца" для того, чтобы уклониться от советского суда.
За Кравченко стоят реакционные силы США, которым срочно потребовался специалист по вопросам антисоветской пропаганды. Он им нужен для того, чтобы воссоздать реакционные силы и внести разложение в демократический лагерь с тем, чтобы легче было организовать новую войну. И никто не сможет опровергнуть этого".
                                                                       *    *    *
Гневные слова, произнесенные от имени всех честных людей мира в зале парижского суда генералом Руденко, обращены не только к Иуде-Кравченко, но и ко всей той беспримерной в судебной истории выставке изуверов, убийц и моральных уродов, которые в помощь Иуде-Кравченко вытащены на сцену его хозяевами.
Таинственный ящик, из которого вдруг появились из небытия на белый свет все эти уроды, на самом деле не слишком таинственен. Это английские и американские лагери в Германии для так называемых "перемещенных лиц". В этих лагерях уже четвертый год после конца войны американские и английские империалисты шантажом, запугиванием, террором и прямой военной силой держат десятки тысяч захваченных ими в Германии советских людей. В этих лагерях, специально для процесса, отобран десяток—другой мерзавцев обоего пола, работавших раньше с гестапо, на оккупированной фашистами советской территории, потом бежавших вместе с ними в Германию, а теперь, в порядке прямой преемственности, перешедших на службу в американскую в английскую разведку.
Надо отдать им должное. Эти выродки и заплечных дел мастера, привыкшие молчаливо, засучив рукава, работать в гитлеровских застенках, под перекрестными вопросами представителей "Леттр франсэз", несмотря на свой матерый палаческий стаж, на публичном процессе чувствуют себя новичками и то и дело смехотворно попадаются впросак.
То выясняется, что один из них, якобы знавший брата Кравченко, при всех потугах не может описать его внешности.
То другой заявляет, что в 1941 году был выпущен из тюрьмы отец первой жены Кравченко, который, как документально известно, за три года до этого умер от воспаления легких.
То начинается невероятное по своему идиотизму об'яснение того, как эти выродки познакомились с книгой Кравченко и каким образом они "по собственной инициативе" прибыли на процесс.
Одни из них, уличенные в том. что они не могли прочесть эту книгу в Германии по-русски, утверждают, что им специально перевели всю эту книгу их товарищи по лагерю с французского языка, и они поехали на процесс, прочтя о нем сообщение, в издающейся в Германии украинской газете.
Другие, "ничтоже сумняшеся", сообщают, что им перевели эту книгу на русский язык их, специально изучившие на этот случай язык, дети.
Но все это только одна, смехотворная сторона их допроса, свидетельствующая о том, что американские "антрепренеры" слишком второпях подбирали свою труппу, что текст не заучен, а роли плохо срепетированы Но есть во всем этом и вторая, омерзительная и страшная для всякого честного человека сторона.
Мало того, что для защиты подонка Кравченко его американские хозяева вытащили в зал парижского суда такие же подонки, как он. Мало того, что это — моральное, отребье и изменники. Они еще и военные преступники в самом прямом смысле итого слова, в дни гитлеровской оккупации выдававшие пытавшие, убивавшие и мучительно казнившие советских людей мерзавцы, по всем международным законам подсудные только советскому суду и только именно в тех самых местах — в Днепропетровске, в Сумах, где они проливали кровь и где они должны ответить за свои злодеяния.
Достаточно назвать двух из них, при попустительстве французских властей получивших доступ в качество "свидетелей" на суд,— чтобы иметь представление обо всех остальных.
Эти двое — Пасечник и Кревсун были верными кровавыми псами гитлеровских оккупантов, один — в Днепропетровской, другой— в Сумской области.
Пасечник, достойный образчик фашистских выродков, член немецкой городской управы Днепропетровска, присутствовал при массовых расстрелах мирных жителей. Стоя по колено в крови, он копался в одежде убитых, обрубал мертвые пальцы с кольцами, а, придя домой, но ночам, держа перо в своих живых, недрогнувших пальцах, писал доносы на людей, которых завтра гестапо по этим доносам отправляло на казнь, где он снова присутствовал и снова обворовывал мертвецов.
Кревсун — агент гестапо и начальник немецкой районной полиции, занимался своими кровавыми упражнениями в Сумской области. Он истязал женщин и ударом о стену раскалывал черепа детям. Только в своем родном селе, оказав ему предпочтение, он собственноручно расстрелял 16 человек. А всего на счету у этого убийцы 118 истерзанных, замученных, умерших под пытками, лично зверски убитых им советских людей.
Что еще можно сказать об этих зловещих выродках, которые до сих пор живут по локти в крови, потому что нет силы, которая могла бы смыть с этих зверей запекшуюся людскую кровь? О них нечего больше сказать. Этих преступников надо судить, и каждый советский человек, каждый честный человек в мире требует и будет требовать, чтобы они были отданы в руки правосудия там, где они совершили свои никакой мерой неизмеримые преступления.
Это все, что можно сказать о них, но об их хозяевах, об американских организаторах процесса, можно сказать гораздо больше. Только потеряв последние остатки стыда, совести и чести, можно было выпустить в роли "благородных свидетелей" на этом процессе в Париже заведомых убийц и военных преступников.
Можно в связи этим кое-что сказать и о французских властях, которые, зная об этих мерзавцах, кто они такие, пустили их  во Францию, в Париж, в зал суда, в тот самый Париж, над которым сейчас развеваются не фашистские знамена со свастикой, а французский национальный флаг только потому, что одетый в шинели советский народ спас человечество, спас Европу, спас Францию от готовой до конца раздавить их железкой пяты фашизма. Постине безграничное бесстыдство, видимо, связано с короткой памятью, а запах свежеотпечатанных долларов сильнее запаха давно запекшейся крови. Впрочем, что же удивляться: каков лакей, таков и хозяин.
Достаточно посмотреть на кунсткамеру этих выступавших в защиту Иуды-Кравченко лакеев, чтобы составить себе полное представление о моральной и политической физиономии их хозяев. От имени этих мелких убийц, выступающих на суде, и больших, и крупных убийц, поджигателей войны, стоящих за их спиной, говорит, вернее рычит, Кравченко, взбешенный и загнанный в угол беспощадными показаниями советских свидетелей, каждой репликой дающих звонкие публичные пощечины этому мерзавцу. Впадая в истерику от ненависти и страха, хрипя и брызжа слюной, рычит он, взбешенный словами советского свидетеля Колыбалова:
"Я вам еще покажу, я еще приеду в Москву, я оторву тебе голову, как и тысячам таких же, как и ты".
Он, видите ли, надеется, этот подонок, отомстить, расквитаться, убить тех, кто сейчас клеймит его. И действительно, дай ему в руки малейшую возможность, он и убил бы, и загнал бы под ногти булавки, и поджарил бы на огне, потому что в условиях безнаказанности нет убийцы более жестокого, чем дезертир и трус, и нет палача свирепее, чем изменник Родины.
В конце концов этот рычащий на сцене парижского суда питекантропус, что, как известно из энциклопедии, означает "ископаемый вид, промежуточную форму между обезьянами и человеком", сам по себе смешон так же, как и его угрозы, а его вопли свидетельствуют лишь о полном маразме этого выродка.
Но, спрашивается: где корень истерических воплей этого ничтожества? Не в надеждах ли на новую войну, не в мечтах ли, внушенных ему его хозяевами, что они когда-нибудь еще разожгут войну и попытаются вторгнуться в пределы Советского Союза? Да, этот корень надо искать именно здесь, именно в их людоедских мечтах. Это только лишнее свидетельство о далеко идущих планах поджигателей войны, свидетельство, сорвавшееся в истерическом состоянии с иудиного языка их прижатого к стене мелкого наймита. Он мечтает о безнаказанности, он вопит от имени целой шайки убийц и палачей, он осатанело воет, как умея, выполняя приказ своих хозяев и вдохновителей. Это животное мечтает убить, вцепиться в горло своими собственными лапами, задушить всех людей, выступающих против него на процессе.
Так мечтает Кравченко. А Пасечник мечтает о трупах, чтобы было много-много трупов, чтобы копаться в карманах и снова и снова обрубать мертвые пальцы с кольцами. А Кревсун спит и видят, как он, после пыток собственноручно убивает еще хоть сколько-нибудь людей, пусть еще немного, пусть всего 118, столько, сколько он убил до сих пор. Так мечтают наймиты, но хозяева мечтают о большем.
Хозяева мечтают о миллионах трупов, о новом порабощения Европы, о новом вторжении на советскую землю.
Но этого не будет. Это только мечты. Это только опасные планы опасных буйнопомешанных. К счастью, им не приходится рассчитывать на безнаказанность. Напротив, им приходится считаться с наказуемостью, с тем, что эти их планы провалились, проваливаются и будут проваливаться всюду, где бы они ни возникали.
Провалились они во всех бесчисленных провокациях, инсценированных пожигателями войны до этого, сейчас идущего в Париже, процесса.
Проваливаются и с треском будут проваливаться на этом процессе.
Проваливаются везде и всюду, потому что наша ненависть, наш праведный гнев против мерзавцев, стремящихся разжечь новую войну,—это не только наша ненависть и не только наш гнев, хотя ненависть и гнев всей великой семьи советских народов сами по себе — ни с чем несравнимая грозная сила.
Но им повторяем: это не только наша ненависть и не только наш гнев. Это ненависть и гнев всего прогрессивного человечества, всех честных людей всего мира, ненависть к убийцам, которая не позволит им еще раз залить кровью историю человечества.
К позорному столбу гнусных и мелких наймитов! — говорят честные люди всего мира, думая сейчас о парижском процессе.
К позорному столбу поджигателей войны! — грозно и спокойно говорят все честные люди мира, думая о заокеанских антрепренерах Иуды-Кравченко".
("Правда", 1949, № 55 (24 февраля), с. 3).