"Шурка — слесарь в мастерской…"

"… Он такой степенный,

Представительный такой,
Прямо как военный". 

60 лет назад не было в братской Венгрии звания выше, чем высокое звание передовика производства:

«Тихий сосед

Андрей Новиков,

специальный корреспондент «Огонька»

Октябрьские дни в Будапеште явились проверкой для многих. Сколько

скромных тружеников проявили себя истинными героями, показали, может быть, кое для кого и неожиданно, что дело народа, дело социализма им дороже жизни! Но были и другие… Казалось, что в эти дни взболтнули сосуд и со дна его поднялся осадок, лежавший раньше спокойно и, на первый взгляд, неприметно. В числе так называемых революционеров, помимо политических авантюристов, оказались бежавшие из тюрем преступники, люди с громким уголовным прошлым. Наряду с ними были, конечно, и просто обманутые, сбитые с толку враждебной пропагандой. Но были и дотоле тихие, незаметные люди, скрывавшие лицо под маской. Сегодня я хочу рассказать об одном таком «тихом» человеке, который раскрылся в дни, когда текла кровь на улицах Будапешта.

… Дома, в которых жили Мичинаи и Турнер, стояли напротив. Оба они были рабочие, оба слесари. И Турнеру и Мичинаи одинаково улыбалось по утрам солнце, когда они отправлялись на работу и, приветственно махнув рукой женам, расходились каждый в свою сторону. Жены их часто встречались не только на улице, они работали на одной фабрике. Дружили и их дети – маленькие Юлиана и Каталина. На праздник Микулаша девочки выставляли свои ботинки за окно, и «святой Микулаш» клал им туда ночью подарки, которыми дети потом делились, как сестры. Они вместе играли, ходили друг к другу в гости.

Мичинаи работал на чепельском заводе. У него была хорошая квартира. Казалось, он мог быть доволен заработком, жизнью. Его маленькая Юлиана, несмотря на свои десять лет, уже понимала, что такое почет, и очень гордилась папой, который был удостоен высокого звания передовика производства. Кому же не приятно иметь такого отца! Мичинаи, может быть, и по сей день продолжал бы работать на заводе, но… На улицах где-то стали раздавать оружие. Контрреволюция показала зубы…

И тут надо вернуться к событиям, происходившим лет пятнадцать назад.

Дело в том, что Иштван Мичинаи в 1942 году прошел обучение в полицейской школе. Там ему, как цепному псу, привили ненависть к людям, а особенно к коммунистам. Регент Хорти лично следил за воспитанием своих кадров. После того, как сформировалось «сознание» Мичинаи, он до сорок четвертого года верой и правдой служил в полиции. И хотя потом пришлось стать слесарем, годы прежней службы не прошли даром.

Итак, на улицах гремели выстрелы, осколками разлетались витринные стекла, гибли обманутые кучкой авантюристов люди. У Иштвана Мичинаи возродились былые надежды. Он явился в полицию двадцатого района. Тут уже собралось много «своих». К нему подошел старый дружок Ланг, когда-то руководивший полицейскими облавами, и сказал:

- Ну вот, старина, пришло и наше время! Я теперь следователь по политическим делам. Держись за меня, я старых друзей не забываю! Пойдем-ка приведем одного человечка!

И Мичинаи пошел. Как пес, признавший старого хозяина, он потащился на улицу, где сам жил, где играли маленькие Юлиана и Каталина.

- Знаешь, Ланг, - сказал Мичинаи, - мне выдали в полиции мясо и муку. Давай сперва занесем это ко мне домой, а потом пойдем на дело.

- Ладно. Кстати, зайдем к твоему квартирному хозяину Лазару.Мне что-то подозрительна форма его носа. Надо с ним поговорить на эту тему, - сказал «следователь по политическим делам».

Пинком ноги он отворил дверь в квартиру Лазара.

- Эй, Лазар! Выходи! – заорал Ланг. – Теперь мы хозяева! Я тебя сейчас пристрелю вместе с твоей благоверной.

Перепуганные хозяева вышли. Им не надо было представляться друг другу. Они и раньше были знакомы.

- Пишта (так сокращенно звали Мичинаи) обижен на тебя. Ваши жены что-то часто ссорятся, - продолжал «следователь», - вот я и хочу тебя кокнуть. Пишта теперь с нами, надо создать ему условия для отдыха.

- Шани! Ты с ума сошел! – закричала жена Лазара «следователю».

Получив пощечину от Ланга, она быстро умолкла. Однако собралось много соседей, а «следователь», видно, был труслив. К тому же и Мичинаи еще чувствовал себя неуверенно:

- Пойдем за тем, за кем мы шли! Надо делать дело. С этими, потом…

Они отправились к отцу маленькой Каталины. Слесарь Турнер никак не ждал к себе в гости слесаря Мичинаи, да еще в сопровождении такого высокого чина. Он вообще никого не ждал. Как большинство жителей в те дни, он прятался в подвале.

- Турнер! Если ты здесь, - заревел Ланг, заглядывая в дверь подвала, - выходи!

Сам Ланг боялся сойти вниз. А вдруг у Турнера оружие? «Следователь» приказал Мичинаи дать очередь по окнам. Задребезжали стекла, полетела штукатурка. Словно живой, запрыгал в руках Мичинаи автомат: бандиту вспомнились былые «подвиги». Думал ли в этот момент полицейский Мичинаи о маленькой Каталине – подружке его дочери, о приятельнице жены – Турнерне, о том, что он, «рабочий» стреляет в рабочего? Нет. Им овладел дикий страх ( так, по крайней мере, он пытался это объяснить впоследствии), и этот страх обратился в ярость спущенного с цепи пса. Он не заметил соседей, сбежавшихся на крик, не видел, что творится вокруг. Лишь откуда-то издалека донесся до него разговор Турнера и Ланга. Турнер попрежнему оставался в подвале. Бандиты продолжали стрелять. Мичинаи остановился только тогда, когда Ланг сказал ему:

- Пойдем. Он мертв.

И лишь когда они подошли к своему участку, Мичинаи спросил:

- А за что его?

- Да говорят, он стрелял в повстанцев. И вроде как хотел организовать коммунистическую ячейку, - ответил Ланг.

Четвертого ноября в городе уже были советские войска. Но Мичинаи ходил увлеченный новой должностью и ничего вокруг себя не замечал. Ланг, видимо,был наблюдательнее: пятого ноября он явился к Мичинаи на квартиру.Но, недолго побыв там, скрылся, не вдаваясь в подробные объяснения.

И вот теперь Мичинаи приходится одному держать ответ. Не много потребовалось времени, чтобы в облике его ничего не осталось от

скромного слесаря. Военная выправка, подтянут, щелкает каблуками. Он не садится без разрешения, а сев, закладывает руки за спинку стула, хотя никто его об этом не просит. Так, очевидно, полагалось сидеть заключенному при режиме Хорти. На скулах играют желваки. Маленькие серые глазки шныряют по комнате. Иногда он кладет руки на колени, и тогда только можно заметить, что у него не хватает одного пальца, а на руках – мозоли. Но вот, спохватившись, он снова поспешно прячет руки за спинку стула. Отвечая на вопросы, вернее, «рапортуя»,он часто мигает, а лицо остается неподвижным. Член бывшей и так недолго просуществовавшей «национальной гвардии», Мичинаи даже не пытается выставить себя героем.

- Зачем вы пошли работать в полицию?

- Мне говорили, что там будет пенсия девяносто процентов.

- Вы надеялись, что зачтут и старый стаж?

- Ну… - Не найдя ответа, он меняет тему: - На заводе работа у меня была нелегкая. Руками работал – не то что на станке…

- А в полиции разве «работа» механизированная?

Пытается улыбнуться. Но улыбка холуйская, эдакая «чего изволите». Глаза шарят по сторонам.

- Я больше никогда не возьму в руки оружие,- трусливо говорит он, словно обещая хорошо вести себя в классе.

Будапешт».

("Огонек", 1956, № 52 (23, декабрь), с. 7).