Диалог писателя с трейдером – это всегда трудно. Но интересно. Писатель к такому разговору может готовиться долго. Конечно, в том случае, если он писатель старого типа, отживающий, так сказать, вид. Выдающемуся писателю нового типа Михаилу Елизарову подготовка не требуется. Ошарашить собеседника интересным вопросом – всегда готов. Вот, например, биржевый трейдер Алексей Мелков, который "заработал в семь раз больше, чем вложил"*). О чём бы спросить Алексея? Ага, вот: "Как называется профессия, которой вы занимаетесь?". Хороший вопрос, Михаил! Правда, на него Алексей быстро ответит. И коротко. Соображай, какой второй вопрос будет. Наверно, про детство? "А в детстве вы кем хотели стать?" – в точку! У Алексея как раз были в детстве "некоторые" товарищи, у которых отцы – офицеры спецназа, что штурмовали дворец Амина. Ими и хотел стать нынешний трейдер Мелков. Нет, но это какое понимание современной российской человеческой природы надо постоянно держать в голове, чтоб так попасть уже со второго вопроса! Впрочем, оно и понятно: в 2008 году "Русского Букера" абы кому не дадут. Нужны правильная закваска, интуиция, верное видение основных направлений современного развития общественной мысли. Шесть лет назад, когда мне довелось делить с Михаилом ложе, видение это ещё пугало. Да, чтоб никто ничего лишнего не подумал, сразу оговорюсь, что ложе мы делили не одновременно, но строго по очереди. Например, с понедельника по пятницу в кровати спал я, а на выходные, когда охота к перемене мест гнала меня в Гаагу или Милан, укладывался в неё прибывший из Ганновера Елизаров. Хорошая восточно-берлинская кровать без излишеств стояла в гостевой комнате уютного и опрятного жилища нашего общего друга – германского трейдера Серёги Б., который не только не имеет никого отношения к этому тексту, но и будет, боюсь, искренне огорчён самим фактом его сочинения мною. С будущим автором романа "Библиотекарь" и лауреатом лицом к лицу встречались мы в ту пору редко и коротко, по-солдатски, "койку сдал – койку принял", но несколько разговоров на кухне во время пересменки помню хорошо. Я никому никогда об их содержании не рассказывал, ошибочно полагая, что оно может бросить на писателя какую-либо тень, но теперь понимаю, как это помогло бы ему с тиражами. Михаил, прибывший в Германию из Украины на жизнь и учёбу по неизвестной мне, но, очевидно, как-то связанной с немецкой историей родственной линии, сообщил две важные детали своего культурного багажа: в СССР не было карательной психиатрии, а Саддам Хусейн – клёвый и симпатичный дядька. Мне, прикатившему в Германию из Израиля за помощью Серёги в решении нескольких сложно дававшихся трейдерских этюдов из учебника, подобные приметы мироощущения новой иммиграции показались очень тревожными, но, признаюсь, я не разглядел в них тогда симптома болезни, которую назвал бы сейчас "нюрнбергской недостаточностью". Это грозное общественно-литературное заболевание, выраженное в массовой потере нюха из-за того, что на развалинах СССР не прошли процессы, подобные Нюрнбергским. ХХ век стал свидетелем крушения многих империй, но лишь две из уничтоженных – Третий рейх и СССР – можно без преувеличения назвать совершенно людоедскими. Сходство их, несмотря на ряд различий, опирается прежде всего на чудовищное количество перемолотых ими человеческих жизней. Всё остальное, начиная с совместного нападения на Польшу и заканчивая почти зеркальными образцами лживой культпропаганды, только вносит дополнительные штрихи в картину глубокого внутреннего и внешнего родства обоих уродов. Однако, прекрасные немецкие писатели – Бёлль, Кёппен, Ленц, Борхерт, заставшие Stunde Null на развалинах своего отечества, писали потом вовсе не о том, как прикольно в детстве быть пимпфом, а о коллективной вине и разной прочей давно неведомой в России пошлой ерунде. Теперь взглянем на этот текст: «Даже когда ненависть к собственной стране и ее прошлому считалась в обществе признаком хорошего тона, я интуитивно сторонился разоблачительных романов, орущих прожорливыми голосами чаек о всяких мёртвых, остающихся молодыми, поездах, которые пришли вовремя. Меня смущала литературная полуправда, и в особенности ее насупленные авторы, колотящие о стол гулкими черепами жертв минувшей национал-социалистической эпохи. Этот костлявый перестук ничего не менял в моем отношении к Рейху. Повзрослевший, я любил Рейх не за то, каким он был, а за то, каким он мог стать, если бы по-другому сложились обстоятельства. И разве настолько виноват потенциально хороший человек, что из-за трудностей жизни не раскрылись его прекрасные качества? И был еще один ключевой момент, важность и парадоксальность которого я осознал лишь через годы. Рейх знал, как сделать из Богемии и Моравии Родину. А вот Богемия без Рейха так и не смогла ею остаться…» То, что вы пробежали сейчас глазами, надеюсь, с недоумением - дословное изложение главной "мысли" романа "Библиотекарь" с небольшими изменениями в политической географии, после которого немецкий писатель Елизарофф пошёл бы служить токарем-пекарем, получив от аденауэровской клики беруфсфербот с пламенным приветом. И немецкий критик Топорофф писал бы потом такую рецензию не в газете, а в личном дневнике, спрятанном за унитазом: "...Он придает прошлому не столько сакральный (хотя и сакральный тоже), не столько даже мистический, сколько магический смысл. И вместе с тем показывает всю неуместность, чтобы не сказать несбыточность нынешних магических практик в прямом и в переносном значении (пресловутой пляски на костях в первую очередь). Отвечает сильно, тревожаще, отвечает духоподъемно"**). Непреходящая духоподъёмность романа и впрямь заставляет челюсть отвиснуть: такого количества героев, превращённых в трупы самыми изощрёнными способами, не было ни в "Илиаде", ни в "Кольце Нибелунга", ни в "Убить Билла". Как точно подмечено самим автором, "кто-то запутался сапогами в мертвеце, споткнулся". Не могу избавиться от впечатления, что вся эта развесёлая, кровавая, духоподъёмная елизаровская мясорубка колющими и рубящими предметами советского ширпотреба могла возникнуть только после гигантского косяка с последующим просмотром "Александра Невского" под музыку Серафима Туликова вместо оригинальной прокофьевской фонограммы. Какие другие важные мысли есть в "Библиотекаре"? Кое-какие имеются. Есть, например, такая оригинальная, но давно бродящая сама промеж народу мысля, что надо постоянно, днями напролёт читать Бабаевского, Шевцова и Кочетова. А иначе придётся худо: янки "с надменными брезгливыми лицами", эстонцы, латыши, датчане, австрийцы, турки, китайцы, японцы, грузины и чеченские боевики-антикадыровцы попрут лавиной из щелей меж бывших протекторатов и генерал-губернаторств, чтоб захватить все российские полезные ископаемые, стремительно приближающиеся нынче к цене $25 за баррель, включая книжку писателя Д.Громова "Сталинский фарфор" 1956 года издания. Кстати, кого-то мне не хватает в этой группе захвата... Где сионисты, почему сачкуют, Михаил? Возможно, более полное, развёрнутое исследование естественных и уважительных причин родной государственной ксенофобии ещё ждёт читателей на страницах будущего романа "Трейдер" по мотивам интервью с Алексеем Мелковым, мечтавшим с раннего детства штурмовать дворец Амина, скажи мне, Украйна, не в этой ли ржи Тараса Шевченко папаха лежит? А пока межроманье - фанатам придётся довольствоваться новыми рассказами и публицистикой. Темы, впрочем, те же - американские отморозки и европейские вражины. Горький рассказ о том, как немецкий полицейский обозвал однажды "русской свиньёй"***). И это, заметьте, при том, что ему в участке ещё даже не выдали для ориентировки свежепереведённый роман "Der Bibliothekar". 
воскресенье, 7 декабря 2008 г.
"Я культурно проводил воскресенье..." - 57
Диалог писателя с трейдером – это всегда трудно. Но интересно. Писатель к такому разговору может готовиться долго. Конечно, в том случае, если он писатель старого типа, отживающий, так сказать, вид. Выдающемуся писателю нового типа Михаилу Елизарову подготовка не требуется. Ошарашить собеседника интересным вопросом – всегда готов. Вот, например, биржевый трейдер Алексей Мелков, который "заработал в семь раз больше, чем вложил"*). О чём бы спросить Алексея? Ага, вот: "Как называется профессия, которой вы занимаетесь?". Хороший вопрос, Михаил! Правда, на него Алексей быстро ответит. И коротко. Соображай, какой второй вопрос будет. Наверно, про детство? "А в детстве вы кем хотели стать?" – в точку! У Алексея как раз были в детстве "некоторые" товарищи, у которых отцы – офицеры спецназа, что штурмовали дворец Амина. Ими и хотел стать нынешний трейдер Мелков. Нет, но это какое понимание современной российской человеческой природы надо постоянно держать в голове, чтоб так попасть уже со второго вопроса! Впрочем, оно и понятно: в 2008 году "Русского Букера" абы кому не дадут. Нужны правильная закваска, интуиция, верное видение основных направлений современного развития общественной мысли. Шесть лет назад, когда мне довелось делить с Михаилом ложе, видение это ещё пугало. Да, чтоб никто ничего лишнего не подумал, сразу оговорюсь, что ложе мы делили не одновременно, но строго по очереди. Например, с понедельника по пятницу в кровати спал я, а на выходные, когда охота к перемене мест гнала меня в Гаагу или Милан, укладывался в неё прибывший из Ганновера Елизаров. Хорошая восточно-берлинская кровать без излишеств стояла в гостевой комнате уютного и опрятного жилища нашего общего друга – германского трейдера Серёги Б., который не только не имеет никого отношения к этому тексту, но и будет, боюсь, искренне огорчён самим фактом его сочинения мною. С будущим автором романа "Библиотекарь" и лауреатом лицом к лицу встречались мы в ту пору редко и коротко, по-солдатски, "койку сдал – койку принял", но несколько разговоров на кухне во время пересменки помню хорошо. Я никому никогда об их содержании не рассказывал, ошибочно полагая, что оно может бросить на писателя какую-либо тень, но теперь понимаю, как это помогло бы ему с тиражами. Михаил, прибывший в Германию из Украины на жизнь и учёбу по неизвестной мне, но, очевидно, как-то связанной с немецкой историей родственной линии, сообщил две важные детали своего культурного багажа: в СССР не было карательной психиатрии, а Саддам Хусейн – клёвый и симпатичный дядька. Мне, прикатившему в Германию из Израиля за помощью Серёги в решении нескольких сложно дававшихся трейдерских этюдов из учебника, подобные приметы мироощущения новой иммиграции показались очень тревожными, но, признаюсь, я не разглядел в них тогда симптома болезни, которую назвал бы сейчас "нюрнбергской недостаточностью". Это грозное общественно-литературное заболевание, выраженное в массовой потере нюха из-за того, что на развалинах СССР не прошли процессы, подобные Нюрнбергским. ХХ век стал свидетелем крушения многих империй, но лишь две из уничтоженных – Третий рейх и СССР – можно без преувеличения назвать совершенно людоедскими. Сходство их, несмотря на ряд различий, опирается прежде всего на чудовищное количество перемолотых ими человеческих жизней. Всё остальное, начиная с совместного нападения на Польшу и заканчивая почти зеркальными образцами лживой культпропаганды, только вносит дополнительные штрихи в картину глубокого внутреннего и внешнего родства обоих уродов. Однако, прекрасные немецкие писатели – Бёлль, Кёппен, Ленц, Борхерт, заставшие Stunde Null на развалинах своего отечества, писали потом вовсе не о том, как прикольно в детстве быть пимпфом, а о коллективной вине и разной прочей давно неведомой в России пошлой ерунде. Теперь взглянем на этот текст: «Даже когда ненависть к собственной стране и ее прошлому считалась в обществе признаком хорошего тона, я интуитивно сторонился разоблачительных романов, орущих прожорливыми голосами чаек о всяких мёртвых, остающихся молодыми, поездах, которые пришли вовремя. Меня смущала литературная полуправда, и в особенности ее насупленные авторы, колотящие о стол гулкими черепами жертв минувшей национал-социалистической эпохи. Этот костлявый перестук ничего не менял в моем отношении к Рейху. Повзрослевший, я любил Рейх не за то, каким он был, а за то, каким он мог стать, если бы по-другому сложились обстоятельства. И разве настолько виноват потенциально хороший человек, что из-за трудностей жизни не раскрылись его прекрасные качества? И был еще один ключевой момент, важность и парадоксальность которого я осознал лишь через годы. Рейх знал, как сделать из Богемии и Моравии Родину. А вот Богемия без Рейха так и не смогла ею остаться…» То, что вы пробежали сейчас глазами, надеюсь, с недоумением - дословное изложение главной "мысли" романа "Библиотекарь" с небольшими изменениями в политической географии, после которого немецкий писатель Елизарофф пошёл бы служить токарем-пекарем, получив от аденауэровской клики беруфсфербот с пламенным приветом. И немецкий критик Топорофф писал бы потом такую рецензию не в газете, а в личном дневнике, спрятанном за унитазом: "...Он придает прошлому не столько сакральный (хотя и сакральный тоже), не столько даже мистический, сколько магический смысл. И вместе с тем показывает всю неуместность, чтобы не сказать несбыточность нынешних магических практик в прямом и в переносном значении (пресловутой пляски на костях в первую очередь). Отвечает сильно, тревожаще, отвечает духоподъемно"**). Непреходящая духоподъёмность романа и впрямь заставляет челюсть отвиснуть: такого количества героев, превращённых в трупы самыми изощрёнными способами, не было ни в "Илиаде", ни в "Кольце Нибелунга", ни в "Убить Билла". Как точно подмечено самим автором, "кто-то запутался сапогами в мертвеце, споткнулся". Не могу избавиться от впечатления, что вся эта развесёлая, кровавая, духоподъёмная елизаровская мясорубка колющими и рубящими предметами советского ширпотреба могла возникнуть только после гигантского косяка с последующим просмотром "Александра Невского" под музыку Серафима Туликова вместо оригинальной прокофьевской фонограммы. Какие другие важные мысли есть в "Библиотекаре"? Кое-какие имеются. Есть, например, такая оригинальная, но давно бродящая сама промеж народу мысля, что надо постоянно, днями напролёт читать Бабаевского, Шевцова и Кочетова. А иначе придётся худо: янки "с надменными брезгливыми лицами", эстонцы, латыши, датчане, австрийцы, турки, китайцы, японцы, грузины и чеченские боевики-антикадыровцы попрут лавиной из щелей меж бывших протекторатов и генерал-губернаторств, чтоб захватить все российские полезные ископаемые, стремительно приближающиеся нынче к цене $25 за баррель, включая книжку писателя Д.Громова "Сталинский фарфор" 1956 года издания. Кстати, кого-то мне не хватает в этой группе захвата... Где сионисты, почему сачкуют, Михаил? Возможно, более полное, развёрнутое исследование естественных и уважительных причин родной государственной ксенофобии ещё ждёт читателей на страницах будущего романа "Трейдер" по мотивам интервью с Алексеем Мелковым, мечтавшим с раннего детства штурмовать дворец Амина, скажи мне, Украйна, не в этой ли ржи Тараса Шевченко папаха лежит? А пока межроманье - фанатам придётся довольствоваться новыми рассказами и публицистикой. Темы, впрочем, те же - американские отморозки и европейские вражины. Горький рассказ о том, как немецкий полицейский обозвал однажды "русской свиньёй"***). И это, заметьте, при том, что ему в участке ещё даже не выдали для ориентировки свежепереведённый роман "Der Bibliothekar". 
Подписаться на:
Комментарии к сообщению (Atom)
Комментариев нет:
Отправить комментарий