"… Он
готов и отныне – в строю!
Светлым именем Ленина названный,
Начинает он службу свою".
Светлым именем Ленина названный,
Начинает он службу свою".
"Незабываемое
Луна повисла над степными просторами и бросает на цветущую землю длинные, густые, тени. Глядит луна и не наглядится в серебряное зеркало Цимлянского моря, рассыпая по темной ночной воде светлые дорожки.
В этот вечер состоялись собрания строителей, посвященные постановлению Совета Министров СССР об открытии Волго-Донского судоходного канала и Указу Президиума Верховного Совета СССР о присвоении каналу имени Владимира Ильича Ленина. Выступали экскаваторщики и монтажники, бульдозеристы и садоводы, инженеры и каменщики, водители машин и бетонщики. Речи строителей дышали той взволнованностью, которую порождают глубокие человеческие чувства. Люди рассказывали о своей жизни, неразрывно связанной с жизнью страны и партии, о том, чему они изучались на стройке, говорили о величии сталинского плана преобразования природы, о рождении моря и рождении крепкого, дружного коллектива.
Запомнился черный от загара человек, нето экскаваторщик, нето бульдозерист.
Слова его были горячи и весомы и падали в сердца людей, как падает зерно в весеннюю мягкую землю.
— Одобрен наш труд, товарищи, оценено большое наше старание,— взволнованно говорил он.— Спасибо родному правительству! Построили мы красавец-канал, шлюзы, ГЭС, плотину, образовалось море. В степях, как в сказке, выросли они, и удивляется им теперь весь мир. Чудеса совершены. Но самым большим чудом, други мои, я считаю вот что: сюда мы пришли одними, а уходим другими. И ты , мой напарник, Ваня, и ты, Сергей, строгий водитель машины, и вы все, кого я вижу, и я ... Иными, лучшими уходим мы на другие стройки. Выросли. Многому научились. Многое продумали. Потрудились мы с вами здесь славно. Поглядел я , как размахнулась мать-Родина, устраивая наше счастье, да какое чудо воздвигаем, и многие мои мысли о жизни стали чище, яснее. Пришло это словно ясной зорькой после тумана. И я желаю строить и строить на счастье народа, пока бьется сордце в груди, пока горят жизнью мои очи. Ух, и силищу же разбудили в руках!
Он, прекрасный в своем волнении, взмахнул руками и, рубанув воздух привыкшими к рукояткам механизмов широченными ладонями, просто заключил: "За это спасибо родному Сталину!".
—Оно, конешно, не всем по душе мирная стройка. Трумэнам —так поперек горла. Уолл-стриты косо поглядают. Но еще моя бабушка казала: "и з'ила бы кума гуся, да до гуся не доберуся".
...У красивого парапета, обрамляющего гребень серой плотины, много людей. Одни из них поднялись на плотину после собрания и любуются ночным морем, покрытым дымкой лунного марева; другие назначили здесь свидание с любимой;
третьи пришли на плотину прощаться с морем, с огнями, которые светят над донской поймой. Завтра многие из них уедут,—кто в Жигули, кто в Сталинград, а кто в Среднюю Азию.
Слышен шопот, волнующий смех.
—Вместе?
—Так и скажем: обоих на Куйбышев...
И снова всплески счастливого смеха. Кто знает, может, вот эта девушка в шелковой белой кофточке, вся прозрачная и воздушная, и есть знаменитая стахановка, а чубатый паренек в лихо наброшенном на плечи пиджаке —прославленный механизатор?
Двое, одетых празднично, присели на парапет и молча слушают пенистый шелест воды, набегающей на бетонные откосы плотины.
—С Климиным простились,—грустно произносит один.
—И с Григорием Степановичем, и со шлюзами распрощались, и морю говорим: "До свиданья!"...
Молчание.
Ветерок доносит шум падающей воды.
—Человек большой души ...
—Климин-то? Это начальник района, какого не сыскать: и доверяет, и проверяет, и требует, а надо помочь —поможет. Помнишь скоростной график? А комплексную бригаду? А когда мы загордились тем, что планы выполняем, как он нас: "План,—говорит,—обязанность, а гражданский долг —это много больше...". Вот разъедемся, и людей, что полюбили,—не сыщешь... Забудется многое...
—Неправда, и не забудется, и сыскать будет нетрудно. Всех ищи на передовой, на стройках. Через сто лет внук о деде скажет: он строил Волго-Дон! Веками жить будет слава о делах, свершенных нашим поколением.
...Неторопливо проходят по плотине молодые люди. Девушка обрывает песню и говорит:
—Читали, как Витя Михайлов откликнулся: "Мы ,—говорит,—перенесем опыт Волго-Дона на Куйбышев да шире развернем соревнование за досрочное окончание стройки в Жигулях"…
—А Четвериков где? Любил ворчать на нас: "Молодые, жизнь еще не раскусили".
Кто-то шутливо копирует ворчливость уважаемого инженера.
Молодые люди смеются, они уходят все дальше по плотине, очертания их фигур расплываются, тают в лунном полумраке, и уже еле доносятся обрывки фраз:
—Мы нагрянем и в Чарджоу, и еще дальше в пески ...
Инженер Владимир Евгеньевич Четвериков своим трудом-подвигом оставил глубокий след в душах молодых людей. Я вспомнил ого первый разговор с Павлом Васильевичем Шелухиным, руководителем намыва земляной плотины.
—Гидромеханизацию знаете?—спросил тот в первые же минуты встречи с Четвериковым.
—Знаю ...
—Намывать умеете?
—Умею ...
—В свое время я о себе тоже так думал, Владимир Евгеньевич.., И ошибся... —Шелухин вздохнул.—Так вот, учитесь и переучивайтесь... Все тут новое, необычное...
В те дни, как мне показалось, Четвериков обиделся и, уходя, буркнул: "Для мобилизации чувств припугиваете?". Но сложность и новизна намыва ему стала вскоре ясна. И впоследствии он сам не раз повторял эти жесткие шелухинские слова, когда приходилось иметь дело с не в меру самоуверенной молодежью. Где он теперь, порывистый, милый Владимир Евгеньевич? Он всегда хотел быть первым на самых трудных участках. Он первый размывал вход в канал со стороны Волги в Дон, а затем со стороны Дона в Волгу. Он брал самые трудные и сложные карты намыва. Где он, что строит ныне инженер Четвериков? В газетах промелькнуло известие. что инженер Четвериков первым спустил земснаряд на воду в песках Средней Азии. Это, без сомнения, он, волгодонец Четвериков. Ну, что ж , пожелаем ему славных дел во имя Родины!
Трудно переоценить значение первой стройки коммунизма как огромной силы, воспитывавшей в советском человеке замечательные большевистские качества.
Коммунисты Волго-Дона и были той силой, которая вела, направляла, поддерживала и вдохновляла людей на подвиг созидания.
Многим известно ныне имя передового начальника земснаряда, комсомольца тов. Хлюста. Прибыл он на Цимлянский гидроузел водой на земснаряде, который сам же собирал на заводе. Когда началось опробование, возникали неполадки одно за другой. Извелся Хлюст, нервничает, а земснаряда пустить в ход на полную мощность не может. Поколебался Хлюст, казалось, что человек потерял веру в свои силы и силы товарищей. "Не справлюсь, видать,— говорил он начальнику политотдела Черкасову,—подведу. Трудно. Невозможно трудно".
Черкасов, пожалуй, больше, чем Хлюст, видел, в каком трудном положении оказался молодой человек, он знал, какие еще серьезные трудности предстоит преодолеть, но он был убежден в организаторском таланте Хлюста. Даже в минуты, когда Хлюстом овладевало отчаяние, когда тот сидел перед ним, опустив низко голову, Черкасов знал, что это—временное, случайное ослабление воли, от которого Хлюст избавится и поведет команду земснаряда к подвигу.
Выслушал тогда начальник политотдела Хлюста, полез в стол, чего-то там ищет, а Хлюст ждет. Черкасова видит он не впервые, но так близко они еще не встречались. От фигуры начальника политотдела веяло спокойствием, уверенностью, волей. Черкасов шире открывает ящик стола, ворочает бумаги. "Ага!" Возглас Черкасова заставляет Хлюста встрепенуться. Он видит в руках у Алексея Гавриловича маленькую книжку: устав ленинского комсомола. "Ты комсомолец?" Хлюст утвердительно кивает головой. "Слушай же!" —и начальник политотдела стал читать. Знакомые слова зазвучали по-особенному...
Много часов отдал тогда начальник политотдела экипажу молодежного земснаряда. Он разбудил в Хлюсте и его товарищах дремлющие таланты, силу в борьбе с трудностями, волю к победе. Уже будучи начальником передового экипажа, победителем в соревновании, Хлюст некогда не забывал о ночной беседе и о том, что за ней последовало.
...С моря потянуло свежим ветерком, луна склонялась к горизонту, сумерки загустели, тени легли длиннее, и плотина обезлюдела. У сверкающего огнями здания ГЭС стоит стройный, высокого роста, с продолговатым лицом человек. Голова его отсвечивает сединой. Это Иван Дмитриевич Толмачев, бывшей депутат Орловского сельского Совета Сталинградской области и бригадир колхоза "Политотделец". На груди у Толмачева орден Трудового Красного Знамени. Орденом награжден Иван Дмитриевич за победу над засухой. Это он первый со своей бригадой вырвал у сухой степной природы по 23 центнера пшеницы с гектара. Урожай невиданный для суховейной солончаковой степи. Но когда Толмачев узнал о строительстве Волго-Донского канала, то на собрании поклонился колхозному люду и горячо просил "понять душу, отпустить добивать злодейку-засуху, отпустить строить в степях моря".
Уважили сельчане просьбу своего бригадира. Колхозное собранно отпустило Толмачева на Строительство Волго-Донского судоходного канала и дало наказ: "Строить море и проводить каналы в степи быстрее".
Сборы были недолгими. Приехал Толмачев под станицу Цимлянскую, а тут уже кипела работа: экскаваторы копали землю, земснаряды намывали перемычку котлована. Ночью над степью зажигалось море огней. Толмачев вслушивался в непонятные для него разговоры о шпунте, об иглофильтрах, которые "сосут из земли воду". Куда, на какой участок встать, чтобы больше принести пользы? Толмачев попросился в гидромеханизацию, чтобы намывать земляную плотину. Горячее желание быстрее создать море и разбудить плодородие родных земель было так велико у Толмачева, так владело всеми его помыслами, что трудности освоения новой техники, новых методов намыва вскоре остались позади. Вчерашний колхозный бригадир через короткое время став одним из передовых производителей работ на участке.
Толмачев, как и его товарищи, осознавал огромную свою ответственность. С площадки строительства колхозный бригадир полнее увидел окружавший его мир, дальше и глубже почувствовал величие дел, совершаемых советским народом. Но и он, бывший земледелец, как ему казалось, был виден каждому.
В эти предпусковые дни, когда сооружения прихорашиваются, сверкают красотой линий, художественной отделкой, любит Толмачев бывать па плотине, которую намывал. Он мысленно оглядывает пройденный путь и думает о своей жизни. Она не всегда каталась по гладкой дороге успехов, попадала и в ухабы . Но он, крестьянский сын, всегда горячо любил и холил родную землю, и ему для матери-Родины ничего не жаль.
Вот такие люди, как он, создали море, проложили новые реки, а старые реки, как, например, Соленую, сделали рекой полноводной и повернули ее вспять. Для человека и во имя человека!
Морской простор навевает большие мысли о судьбе здешних степных мест, о партии, которая вдохнула селу в простых людей и повела их на штурм природы. Взорам земледельца открываются картины плодородной степи, он видит, ощущает это изобилие. Чудятся ему в голубом мареве летней ночи тучные пастбища, плодородные нивы, богатые станицы, сады с диковинными растениями, он слышит в плеске волны торжество новой жизни, и Толмачов думает вслух:
Нет, не забудет народ, не забудет мать-Родина тех, кто на первой стройке коммунизма труд, ум, порыв горячего сердца и силу води отдал сооружению великих строек сталинской эпохи, открывающих широкие двери в наше светлое коммунистическое завтра.
Петр Никитин".
Комментариев нет:
Отправить комментарий