"Родина, все помыслы с тобою..."

"... Мы тебя, как мать родную, чтим.
Грудью от врагов тебя прикроем,
Сил своих в труде не пощадим".
 

40 лет назад дурил голову неплохим советским специалистам из Министерства внешней торговли СССР врач Борис Завадовский:
"Письмо в редакцию
17 апреля с. г. в представительство "Аэрофлота" во Франкфурте-на-Майне (ФРГ) обратился бывший сотрудник одного из Всесоюзных объединений МВТ СССР Ковнацкий А. Ю. с просьбой помочь ему вернуться на Родину. Эта помощь была ему оказана. Ниже публикуется его письмо в редакцию.
Уважаемая редакция!
Пишет вам человек, уготовивший себе своими незрелыми действиями самую горькую участь, которая только может выпасть на долю человека, — потерю Родины, дома, друзей.
Меня зовут Андрей Ковнацкий. Родился в семье служащих 33 года назад в Москве. Потом — школа, институт, работа в Министерстве внешней торговли — и вдруг всему конец. Но все по порядку.
Примерно полтора года назад мои дела по работе, на мой взгляд, пошли все хуже и хуже. Будучи очень честолюбивым человеком, я первые неудачи воспринял как личные обиды, как нежелание руководства оценить мои, как мне казалось, хорошие качества опытного работника и инженера.
Постепенно личные обиды перерождались в брюзжание в кругу моих сверстников, приятелей. Любая житейская мелочь в моем уязвленном воображении раздувалась до внушительных размеров. Постоянное брюзжание и критиканство всего и вся стало для меня нормой. В результате я решил изменить свою жизнь бегством на Запад, где я рассчитывал найти красивую, "райскую жизнь". В принятии такого опрометчивого и преступного решения значительную роль сыграло чтение писем моего теперь уже бывшего друга Бориса Завадовского, по профессии врача, выехавшего на постоянное жительство за границу два года назад и проживающего в настоящее время в ФРГ. В своих письмах он описывал "необыкновенную  жизнь", открывшиеся перед ним "сказочные возможности".
Зачитываясь все больше и больше этими письмами, я постепенно убедил себя, что делаю все правильно.
Свои настроения я иногда высказывал отдельным близким мне людям. Они по-разному относились к моим разговорам, но среди них, к сожалению, не нашлось никого, кто решительно одернул бы меня. Это, конечно, не оправдание. Я понимаю, что во всем случившемся виноват сам!
Во время командировки в Данию в октябре 1983 года я отказался возвратиться в СССР и остался сначала в Дании, а через некоторое время по чужим документам меня перевезли в ФРГ люди, объявившие себя моими "покровителями".
С первых дней своего пребывания на Западе я понял, что совершил роковую ошибку, что те права и свободы, к которым мы на Родине так легко привыкаем, считая их своей неотъемлемой собственностью и не замечая, как воздух, которым дышим, миллионы людей в других странах не имеют. Только с этого момента, потеряв все, что имел и не ценил, считая это должным и само собой разумеющимся, я осознал всю глубину и непоправимость содеянного.
Попав в ФРГ, я сразу был окружен "заботой" спецорганизаций и фондов. Меня изучали, опрашивали, выпытывали все, что возможно. И все это делалось с участием американцев, которые, как я понял, в подобных ситуациях ведут себя как хозяева.
Я категорически отверг возможность работать во враждебных Советскому Союзу пропагандистских центрах. Ни разу не допустил никаких антисоветских выступлений или заявлений. Наконец меня выбросили на "свободу". Мне  разъяснили, что я могу работать, если меня возьмут. Какое-то время я перебивался жалкими подачками. Я видел голодных и оборванных, которые тянулись за миской еды, за поношенной одеждой. Я жил в таких лачугах и ночлежках, о которых только читал раньше у М. Горького в пьесе "На дне". Всех без исключения людей, покинувших свою страну, ожидает убогое существование. У них практически нет будущего.
Ужас, обуявший меня, трудно сравнить с чем-то ранее испытанным. Я имел мать, друзей, хорошую работу, увлечения, возможность нормально жить, и вдруг все это пропало.
Только там, на Западе, я увидел подлинное лицо "свободной" жизни. Я ощутил на себе мораль "свободного" мира, где отношения между людьми, даже родственниками, строятся через призму денег.
Меня предостерегали, чтобы я не посылал домой правдивых писем, не рассказывал об истинном положении, чтобы, как они говорили, не расстраивать моих родных и близких. Поэтому я сообщал своей матери о красотах, хорошей жизни и т. п.
Борис Завадовский, о котором я уже упоминал, тоже не посылает честных писем. Его "прекрасная трехкомнатная квартира", о которой он писал родным, в действительности — убогая клетушка, где также размещаются отгороженные занавеской и умывальник и туалет.
Работает он до потери сознания, надеясь на свои "будущие успехи". Но мне показалось, ни у кого там нет уверенности в завтрашнем дне. Живя в этом мире, я понял, что передо мной два пути: либо работа во вражеских организациях по распространению лжи и клеветы против Родины, либо скорейшее возвращение домой к родным и близким.
Я полностью ощутил на себе трагедию человека, оторванного от всего самого близкого и родного, и бесконечно благодарен моему Отечеству за возможность вернуться домой.
Побывав в положении беженца и увидев эту рекламируемую на обложках журналов "свободу" своими глазами, я возвратился на Родину и хочу сказать ей большое спасибо за то, что она не бросает даже самых заблудших своих сыновей.
А. Ковнацкий".
("Известия", 1984, № 150 (29 мая, московский вечерний выпуск), с. 6).