"Потом нам пришлось воевать с сорняками..."

"... Мы их вырывали
Своими руками".

65 лет назад в атмосфере социалистического коллективизма создавались все условия для полнейшего развития творческой индивидуальности советского деятеля Заславского:
"Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка
Началами социалистического коллективизма проникнута вся жизнь советского общества. Давно на деле опровергнута лживая буржуазная легенда, будто социализм враждебен личности, будто он стирает и обезличивает индивидуальности и тормозит творческое развитие оригинальных людей и характеров. Напротив, именно при социализме, именно в атмосфере социалистического коллективизма создаются все условия для полнейшего развития творческой индивидуальности, для расцвета оригинальной и своеобразной мысли. Зту истину вынуждены были признать даже враждебные социализму буржуазные круги, когда советская интеллигенция предстала перед всем миром в ореоле неслыханных доселе достижений науки и культуры. Советский коллективизм — это источник гордого патриотического сознания советских людей. Это школа высоких чувств и идей, благородного служения своему народу, школа, в которой воспитывается советский гражданин.
Но есть еще, попадаются отдельные экземпляры вымершей породы буржуазных "индивидуалистов", мелких собственников и мещан, пронесших в своей душе сквозь сорок с лишком лет революции глубокую вражду к социалистическому коллективу. Носители этой отжившей свой век идеологии встречаются иногда даже среди литераторов. Подобный писатель, который могучему социалистическому чувству "мы" противопоставляет свое самовлюбленное "я", воображает себя "героем" индивидуализма, а на деле является мелкобуржуазным собственником, прикрывающим свои утробные интересы пышным нарядом старомодной словесности.
Такие люди, глубоко чуждые советскому обществу, таят в своей душе вражду к нему и чувствуют себя в нем "лишними".
Таким лишним человеком, одиночкой-индивидуалом оказался в советской литературе писатель Б. Пастернак. Некогда это был не лишенный таланта поэт. Но уже с первых шагов в литературе стал на бесплодный путь антиреализма. В его ранних стихах отразилось то десятилетие, которое А. М. Горький называл "самым презренным" в истории русской интеллигенции. Это было время, когда ренегаты социализма и демократии "вехами" отмечали путь своего идейного падения и высшее выражение своего мещанского "духа" видели в том, чтобы оплевывать все прошлое русского народа и русского революционного движения. Это было время, когда всякого рода декаденты, символисты, футуристы пытались отравить русскую литературу ядом духовного разложения реакционной буржуазии.
Б. Пастернак принадлежал к их числу. Его стихи почитались поклонниками именно за то, что были далеки от всякого реализма, ничего общего не имели с жизнью народа и были по своей тяжеловесности, нарочитой сложности и заумности чужды ясному и чистому складу русской литературной речи. Это сложное рифмоплетство было трудно распутать, а если это удавалось, то оказывалось, что в основе его — куцая мысль, лишенная какой-либо значительности. Идейная путаница в голове поэта могла только и выразиться в бесформенности поэтического языка.
Лучшая, передавая часть русской интеллигенции, русской литературы, русского искусства, как известно, с огромных сочувствием приняла социалистическую революцию и отдала свои силы честному служению народу. Историческая борьба за новый строй, против объединившихся сил буржуазной реакции, героический подвиг советского народа, выступившего на единоборство с миром насилия, крови и грязи, увлекали и вдохновляли поэтов, писателей, художников. Горький и Маяковский возглавляли это движение советской интеллигенции. В стороне могли остаться только те, в ком дух буржуазного разложения вытравил все живое.
Пастернак пытался примкнуть к этому движению, перестроиться, стать если не прямым его участником, то по крайней мере, как говорилось когда-то, попутчиком. Он написал поэмы "1905 год", "Лейтенант Шмидт" — в них можно было прочитать сочувствие революционно-демократическому движению. Но дальше этого Пастернак не пошел. Вражда к марксизму в философии, вражда к реализму в литературе слишком глубоко сидела в душе этого насквозь буржуазного интеллигента. Страна наша шла от одной победы к другой, на основе социалистического строительства росла и складывалась новая культура, воспитывались новые люди. Все изменялось вокруг Пастернака —он оставался неизменным. Он отставал все больше и больше от жизни, идущей вперед. Он чувствовал, что становится никому не нужен и не интересен. Тем яростнее становилась его вражда к революции, к советской действитсльности.
Он не находил нужных слов для того, чтобы стать подлинно советским писателем, для которого служение народу есть священный долг и первая обязанность. Все это были пустые слова для самовлюбленного Нарцисса. Он считал, что все неправы, прав только он в своем литературном закоулке. Он было замолк, и это его литературно-художествепное бессилие неразумные поклонники выдавали за гордую оппозицию социалистическому реализму.
Пастернак не хотел признать социалистическую революцию и Советский Союз, точно так же как долгое время не хотели признать наше государство враждебные нам реакционные правительства. Пастернак сердился на революцию. Русская ироническая пословица говорит об одной старухе, которая "три года серчала на господин Великий Новгород, а он и не замечал". Пастернак вот уже сорок один год "серчает" на советское общество, на советскую литературу, а великий советский народ этого не замечал. И от итого еще больше было раздражение Пастернака против всего советского. Ему казалось, что нет ничего на свете более важного и значительного, чем переживания интеллигента, выброшенного из жизни, вернее, выбросившегося из нее. Но этот мелкотравчатый снобизм, пародирующий старые пародии, никого не интересовал и не мог заинтересовать в советской жизни и литературе.
Совершенно ясно, что долговременное пребывание в темном уголке своего индивидуализма уничтожило в Пастернаке всякое сознание принадлежности к советскому народу, уничтожило в нем столь привычное для нас чувство достоинства советского гражданина и патриота. Он сам устроил для себя подобие эмигрантского существования. Он порвал живую связь с советским писательским коллективом.
В этом своем качестве он привлек к себе внимание реакционной буржуазной печати. Подозрительные корреспонденты иностранных газет стали, как мухи, липнуть к Пастернаку. О нем распространяли нелепые слухи, будто он своего рода "мученик", что его "преследуют", что ему якобы не дают возможности писать и т. п. Иностранцы, приезжая к нам, бывали у Пастернака и убеждались в том, что все эти слухи —чистейшее вранье. Никогда и никто не подвергал Пастернака репрессиям, никто его не преследовал. Писательские организации относились к ному в высокой степени терпимо, рассчитывая, что, может быть, этот уже совсем немолодой писатель когда-нибудь образумится. Иностранцы видели, что Пастернак очень хорошо живет на советских хлебах, обеспечен всем необходимым, получает высокие гонорары за переводы классиков, что у него своя большая дача и что вообще любой западноевропейский или американский писатель мог бы позавидовать его положению.
Реакционная печать стала создавать другую легенду о Пастернаке: будто бы это великий непонятый, непризнанный писатель, который мог бы создать гениальные произведения, если бы не противодействовала этому "тирания социалистического реализма". Это комическая легенда. Преувеличение в ней носит карикатурный характер. Никто не отрицает литературного таланта Пастернака, но талант этот весьма ограниченный, и никогда, даже в золотое время свое, Пастернак не числился среди мастеров первого класса.
Всякий честный советский писатель отнесся бы с величайшим презрением к комплиментам врагов нашей Родины. Он без труда распознал бы в этой нарочитой и дешевой рекламе политический акцент. Не как писателя Пастернака, а как озлобленного обывателя Пастернака ласкали и приветствовали хулители социализма и демократии. Но Пастернаку, напротив, льстила эта похвала реакционной буржуазии. Ему казалось, что он, непризнанный пророк в своем отечестве, может стать пророком чужого, буржуазного отечества. Злоба, переполнившая душу лишнего человека, искала выхода —и нашла его. Пастернак написал большой роман под заглавием "Доктор Живаго". Это злобный пасквиль на социалистическую революцию, на советский народ, на советскую интеллигенцию. Озлобленный обыватель дал волю своему мстительному раздражению. Он старался очернить все то новое, что принесла революция, оправдать и возвысить все старое, контрреволюционное, вплоть до иконописного изображения белогвардейщины. Герой романа —это русский буржуазный интеллигент, мещанин с мелкими чувствами и дрянными помыслами. Великая революция выбила его из колеи, лишила домашнего уюта. Он недополучил каких-то пайков и не мог простить этого советскому народу. Буржуазный строй классового гнета остался для него святыней, а в рабочем классе он видел только чернь в зверском обличье. Отродью контрреволюционной буржуазии Пастернак дарит свои авторские симпатии.
Среди сатирических героев Щедрина есть персонаж столь малого роста, что он ничего не мог вместить в себе пространного. По мелкоте своего художественного восприятия и Пастернак не мог вместить в себе идею социалистической революция.
Многие буржуазные наблюдатели, приезжавшие в Россию, не могли скрыть своего изумления перед грандиозным размахом, перед глубиной исторических событий. Противники социализма, они отдавали должную дань героизму рабочего класса, величию замыслов партии и правительства. Для Герберта Уэллса Россия казалась погружением во мглу, но он с восхищением говорил о героизме народа, о кремлевских "мечтателях", задумавших переустроить мир. А современник этих событий Б. Пастернак ничего не видел, ничего не понял в великой революции, и теперь, через сорок лет, он злобно клевещет на нее. Это говорит лишь крайнем убожестве его собственного мирка, о его предельной буржуазной ограниченности.
Смешно сказать, а ведь этого своего доктора Живаго, морального урода, отупевшего от злобы, Пастернак выдает за "лучшего" представителя старой русской интеллигенции. Это поклеп на передовую интеллигенцию, столь же нелепый, как и бездарный. Лучшая часть интеллигенции в те времена была с Тимирязевым, Павловым, Мичуриным, Циолковским. Весь мир ныне является свидетелем того, как старые кадры русской интеллигенции в тесном содружестве с молодыми советскими учеными, верно служа своему народу, добились огромных, неслыханных успехов во всех областях науки и культуры. Это могло случиться именно потому, что Советская власть, наш народ относились и относятся с исключительной бережностью к ценным кадрам интеллигенции, помогали ей, создавали все условии для ее творческого развития. А Пастернак злобно клевещет на Советскую власть, на наш героический народ, рисуя на радость врагам Советского Союза вымышленную картину гибели русской интеллигенции. Только человек, совершенно чуждый нашей жизни, заживо сохранившийся осколок дореволюционного прошлого, мог так злобно оклеветать советскую интеллигенцию!
Роман Пастернака —это политический пасквиль, а пасквиль—это не художественная литература. Можно, обмакнув квач в деготь, густо вымазать забор, но это не исскусство, деготь —но краска и квач —не кисть художника. Роман Пастернака —это реакционная публицистика низкого пошиба, облеченная в форму литературного произведения. Повести, романы и рассказы такого рода, ничего общего не имеющие с художественной литературой, печатались белоэмигрантской беллетристике двадцать и тридцать лет назад. Белоэмигрантщина выродилась, ее литература полностью выдохлась и исчезла, а живущий в Советском Союзе Б. Пастернак, этот "внутренний эмигрант", повторяет ее зады. Ой всегда кокетничал своей лирической "утонченностью", а тут проявил примитивную вульгарность.
Пастернаку почему-то казалось, что наступил его час, что пришло время, когда он может отомстить советскому обществу за то, что он оказался в нем выходцем с того света, сорной травой на советской ниве. По-видимому, он поддался тому гнилому поветрию, которое на самое короткое время пронеслось по некоторым затхлым углам советской литературы и оживило надежды засевших в ее щелях мещан. Но Пастернак ошибся. Редакция журнала "Новый мир" осенью 1956 года решительно отвергла его роман как явно антисоветский и антихудожественный, и в своем письме Б. Пастернаку, которое опубликовано вчера в "Литературной газете", дала развернутую характеристику этого пасквильного сочинения. Это было предостеежением для Пастернака. Он не внял ему и передал рукопись своего романа за граицу, где она выпущена в свет людьми, ставшими на путь открытой борьбы против социализма, использовавшими при том недобросовестные методы.
Роман был сенсационной находкой для буржуазной реакционной печати. Его подняли на шит самые отъявленные враги Советского Союза, мракобесы разного толка, поджигатели новой мировой войны, провокаторы. Из явления как будто бы литературного они пытаются устроить политичекий скандал с явной целью обострить международные отношения, подлить масла в огонь "холодной войны", посеять вражду к Советскому Союзу, очернить советскую общественность. Захлебываясь от восторга, антисоветская печать провозгласила роман "лучшим" произведением текущего года, а услужливые холопы крупной буржуазии увенчали Пастернака Нобелевской премией.
Чем же так пленил врагов Советского Союза и социализма этот роман? Не литературными ли своими достоинствами?
Нет, таких достоинств роман Пастернака не имеет, и эта сторона всего меньше интернсовала и интересует хозяев старого миа. Истинные мотивы раскрыты в таком, к примеру, высказывании французского телеграфного агентства Франс Пресс: "Роман открыл миру постоянство русской души, ее радикальное сопротивление марксизму и привязанность к христианским ценностям...". Реакционная печать так оценивает "литературные" заслуги Пастернака: "Его эстетические вкусы, его философский спиритуализм увеличивались по мере того, как вокруг распространялся материализм...".
Буржуазная реакция сразу уловила те тенденции, которыми проникнут роман Пастернака, Эти тенденции были правильно вскрыты и резко осуждены редакцией "Нового мира", которая, мотивируя свой отказ напечатать аптимарксистский, антисоветский, антикоммунистический пасквиль, указывала автору: "Дух вашего романа—дух неприятия социалистической революция. Пафос вашего романа —пафос утверждения, что Октябрьская революция, гражданская война и связанные с ними последующие социальные перемены не принесли народу ничего, кроме страданий, а русскую интеллигенцию уничтожили или физически, или морально".
Таким образом, Нобелевской премией реакционная буржуазия наградила не Пастернака-поэта, но Пастернака-писателя, а Пастернака-пасквилянта, очернившего социалистическую революцию и советский народ.
Те, кто поднял теперь непристойную шумиху, в подавляющем большинстве своем никогда не знали и не читали Пастернака, не слышали его имени, не проявляли никакого интереса к его устарелой лирике. Они закричали о нем только в связи с его политическим пасквилем. Некоторые сознают, что роман крайне слаб в художественном отношении, если не сказать прямо: бездарен. Они пытаются скрыть это, распространяясь о Пастернаке, как лирике. Эта фальшь содержится и в постановлении о присуждении Нобелевской премии. Авторы этого постановления не решаются прямо и открыто заявить, что награждают Пастернака жирным поцелуем именно за реакционность его романа. Этого, однако, не прячешь. Правая финская газета "Ууси суоми" откровенно признает, что Пастернак — "не известный до сих пор писатель" — получил Нобелевскую премию не за художественные достоинства своих произведений, а за политическую тенденцию.
Это вполне совпадает с линией тех, кто присуждает Нобелевские премии по литературе. Здесь награждали отъявленных реакционеров в литературе, воинствующих мракобесов, врагов демократии, проповедников войны. Пастернак сопричислен к этой архиреакционной братии.
В этих условиях награда из рук врагов Советской Родины выглядит как оскорбление для всякого честного, прогрессивного литератора, хотя бы он и не был коммунистом, даже не был советским гражданином, а был поборником чести и справедливости, поборником гуманизма и мира. Тем тяжелее должно быть это оскорбление для писателя, который числится в рядах советской литературы и пользуется всеми теми благами, которые советский народ щедро предоставляет в распоряжение писателей, ожидая от них чистых, идейных, благородных произведений.
Если бы в Пастернаке сохранилась хоть искра советского достоинства, если бы жили в нем совесть писателя и чувство долга перед народом, то и он бы отверг унизительную для него как для писателя "награду". Но раздутое самомнение обиженного и обозленного обывателя не оставило в душе Пастернака никаких следов советского достоинства и патриотизма. Всей своей деятельностью Пастернак подтверждает, что в нашей социалистической стране, охваченной пафосом строительства светлого коммунистического общества, он —сорняк.
Д. Заславский".
("Правда", 1958, № 299 (26 октября), с. 4).