"... И лодырь Мишка -
У каждого трудкнижка".
У каждого трудкнижка".
65 лет назад советские читатели предвкушали скорую возможность самим разобраться в том, почему же слетела со своей должности товарищ Мари Пыдер:
"Ганс Леберехт
Эстонский писатель Ганс Леберехт известен читателям произведениями "Свет в Коорди", "Капитаны", "Солдаты идут домой". В настоящее время писатель работает над новой повестью из современной колхозной жизни "Под одной крышей". В ней рассказывается о двух председателях колхоза — освобожденной от своих обязанностей Мари Пыдер и новом — тридцатитысячнике Петере Арро. Конфликты, споры, столкновения, возникающие между этими людьми, составляют основу сюжета повести.
Ниже печатается отрывок из новой повести писателя.
Петер Арро мечтал ввести такой же порядок и дисциплину в свое новое хозяйство, к каким привык в цехе промышленного комбината, где когда-то работал. Ему казалось, что многие разделяют и поддерживают его намерения, в особенности бригадир Хельмут Райд и доярка Мильвиа Лепп.
Петер очень хорошо понимал, что эти благие намерения сами по себе не отличались новизной — до него их с большим красноречием пропагандировала его предшественница Мари Пыдер: новым, здесь в "Сеятеле", могло оказаться лишь осуществление их на деле.
Однако осуществление планов шло у Петера не всегда гладко. Случались иногда прямо-таки очень досадные .неожиданности. В колхоз "Сеятель" в начале января приехал журналист: лет тридцати молодой человек, самоуверенный, привыкший, видно, вращаться во всяком обществе. Он крепко пожал руку Арро и, беззастенчиво разглядывая его выпуклыми серыми глазами, сообщил, что ему уже приходилось писать об этом колхозе года четыре назад. Тогда здесь председательствовала товарищ Пыдер; она выглядела весьма энергичной и подавала надежды. Кажется, ей не удалось оправдать их... Но теперь, слышно, у товарища Арро дело пошло лучше, есть успехи?
Он дружелюбно улыбнулся и с интересом уставился на Петера, готовый выслушать и одобрить.
Петер кисло взглянул на него.
—Какие же успехи?.. Осенью приехали бы...
Журналист тонко улыбнулся.
—Простите, но я до поездки позвонил в райком партии, просто, чтоб не терять даром день...
И Петер вдруг заметил, что журналист смотрит на укороченный палец его левой руки, пострадавшей при запуске лесопилки.
"Вот, черт побери, и об этом рассказали",—с неудовольствием подумал он и, покраснев, спрятал палец.
Делать нечего, пришлось оставить другие дела и сопровождать журналиста на лесопилку.
Там стучал двигатель, свежий ветерок выдувал из ямы опилки. Журналист оживился, выхватил блокнот и припер старого Мярта с масленкой в руках к дощатой стене.
Петер против воли одобрительно усмехнулся: во всяком случае, у этого газетчика был темперамент...
Он оглянулся на нескольких дюжих парней, перекатывающих бревна. Рабата у них спорилась; они успевали перебрасываться при этом шутками с двумя девицами в пыльной одежде. Обе они состояли в бригаде Райда и, кажется, сушили сегодня зерно.
Спутник с блокнотом быстро обошел всех и вновь присоединился к Петеру.
— Это уже нечто...— одобрительно кивнул он.— Поздравляю! Что бы нам еще осмотреть?..
Петер машинально взглянул на тропинку, ведущую от лесопилки через снежное поле к постройкам в полукилометре. Как часто за последние недели он ходил по этой тропинке от лесопилки к тем зданиям и обратно...
— Может, посмотрим скоростную зерносушилку? — предложил он, — Мы ее перестроили своими силами. Патент нашего кузнеца Яагупа Партса. Он, кстати, там рядом и живет...
По дороге к зерносушилке Петер, и сам возбужденный вниманием спутника, стал рассказывать о строительстве скоростной сушилки. Партс подал мысль сделать топку из старой конической винокуренной печи. Жару она нагнетает теперь, что домна. Десять тонн можно за день высушить в такой сушилке. Единственная подобная установка в районе. Сегодня как раз бригада Хельмута Райда сушит свое зерно. Очень дельный человек товарищ Райд...
И он с жаром принялся хвалить Райда.
Они уже приближались, меж тем, к строению вроде длинного сарая.
Петер поднял голову и вдруг оборвал разговор на полуслове. Он смотрел на небольшую надстройку, возвышающуюся над крышей,— вентиляционную трубу с ребристыми боками; сквозь них густо валил пар.
Еще издали Петер обратил внимание на то, что пар имеет странный коричневый оттенок... Забыв о спутнике, Петер ускорил шаги, завернул за угол и заглянул в полуоткрытую дверь сушилки. В лицо пахнуло едким запахом поджариваемого зерна.
Он огляделся: никого поблизости не оказалось, только несколько лошадей, впряженных в сани, дремало у коновязи. Сообразив, что люди могут находиться в доме кузнеца через двор, Петер широкими шагами ринулся туда.
Из-за двери донеслись громкие веселые голоса. Петер нажал щеколду и оказался в широкой накуренной кухне. Компания мужчин, поставив локти на кухонный стол, сидела вокруг жестяной литровой кружки с пенящимся пивом.
— Веселитесь? — задохнувшись от негодования, осведомился Петер.
— Новорожденного купаем,— Ранд весело кивнул на Яагупа Партса, сидящего среди других с блаженной улыбкой на лоснящемся от пота лице, и протянул кружку вошедшему,— Попробуй-ка...
Кроме них. Петер разглядел за столом колхозного пастуха—лысого старика с красным носом и двоих парней из бригады Райда; один него их с большим красноречием с круглым лицом и наивными глазами при виде вошедших поперхнулся дымом папиросы и раскашлялся до слез.
— Так это вы по случаю дня рождения кофе поджариваете в сушилке?— ржавым голосом спросил Петер, отодвигая кружку.
Он слышал, как за спиной щелкнула дверная щеколда, и догадался, что вошел журналист.
В чуть помутневших глазах Райда мелькнуло недоумение, он поставил кружку на стол.
— Зерно у тебя жарится! — крикнул Петер Райду. — Где люди?
— Что за разговор? — нахмурился Райд,— Девушки у дела...
— Они с пильщиками зубы скалят, вот где они... А ты тут пивко потягиваешь и ничего не знаешь!
Произошло замешательство: оба парня с испуганными лицами выскользнули в дверь: лысый старик с пунцовым носом в знак непричастности к делу с достоинством достал окурок, заложенный за ухо, стал его раскуривать.
Хельмут Райд бросился было за парнями, но у двери опомнился, кинул быстрый взгляд на взбешенного Петера и незнакомого мужчину в зимней шапке из дорогого коричневого меха, и скулы его покраснели.
— Я только что расписывал тебя перед товарищем розовой краской...— с мрачной иронией проворчал Петер.— А он, будьте ласковы, зерна на полтысячи сжег...
Журналист почесал мизинцем бровь и деликатно вышел за другими.
На скулах Райда забегали желваки.
— Только без проповеди, — угрюмо попросил он.— Ежели виноват, так и вычти эти полтысячи с меня, как полагается...
Яагуп Партс, на бабьем лице которого живо отражались перипетии разговора, ударил огромной ладонью по колену н энергично поддержал:
— Правильно, Хельмут! Пусть вычтут полтысячи как один рублик... А печь, я тебе скажу, за себя постоит: она и на тысячу сожжет в один момент. Такой печи ни в одном районе не сыщешь...
Петер сурово покосился на него, и азарт Партса вмиг увял.
— Ты же еще и в обиде? — изумился Петер.— С кого же мне спрашивать, с этих девушек, что ли? Не-ет... ты бригадир.
— А ты молод, товарищ Арро, на меня наскакивать, вот что! — неожиданно огрызнулся Райд. — Чего ты меня бригадирством попрекаешь? Меня, если хочешь
знать, до тебя Мари Пыдер шесть лет из бригадиров выживала... Назло ей не оставил дела, хоть и предлагали в совхозе хорошее место. На деньги все не измеришь. Полтысячи, говоришь? Вычитай...
— Нам спорить не к чему, — приняв официальный вид, сказал Петер.— Я доложу правлению на ближайшем собрании. Как оно решит...
— Правлению?..— Желваки по скулам Райда вновь непримиримо напряглись.— Что ж, думаешь, приехал из города и умнее всех тут стал? Ты еще мало соли съел, вот что... Ставь на правление, а я в таком случае в кабак пойду...
Он нахлобучил мятую шапку и решительно направился к двери.
— Товарищ Райд, — угрожающе крикнул Петер вслед.— Поставлю вопрос о бригадирстве, предупреждаю...
Райд вышел, хлопнув дверью.
Петер беспокойно оглядел опустевшую кухню и встретил сочувственный взгляд Яагупа Партса.
— Пришли тут, накурили! — с негодованием разразился он.— Куда, говорю, лезете, у вас работа... Товарищ Арро вам поручил... Нет, тащи им пиво! Полбочки вылакали, лошади. Упаси бог от таких приятелей.
Петер мрачно посмотрел на раскаленно-красное обрюзгшее лицо кузнеца Партса: оно напоминало ему размякшее податливое железо, которое в состоянии принять любую форму.
— Флюгер ты, Яагуп,— укоризненно сказал Петер. — Ты не Яагуп Партс, а Яагуп Флюгер...
Петер вышел из кухни, постоял в сенях. В открытую дверь он видел, что происходит у зерносушилки. На месте каким-то образом уже оказались обе виновницы происшествия и суетились с лопатами. Девиц ругал круглолицый парень с синими безмятежными глазами. Петер впервые услышал, что у него бас и весьма раскатистый к тому же. Хельмут Райд выбрасывал подгорелое зерно огромной лопатой; он почему-то не ушел в кабак. Это обстоятельство несколько утешило Петера, но все же на душе у него было пакостно.
*
Вечером, когда Петер ужинал в кухне, пришла Мильвиа Лепп с несвойственной ей серьезной миной на лице.
Он пригласил ее в комнату.
Мильвиа, не говоря ни слова, выложила на стол пачечку крупных ассигнаций и только после этого села.
— Это что такое?— пораженный спросил он.
— Деньги. Пятьсот рублей за то зерно...
Петер вытер платком рот и подбородок, помолчал и спросил:
— Это Райд тебя послал?
— Что ты, товарищ Арро... — испугалась Мильвни, и веснушки четко выступили на ее побледневшем лице. — Он ничего не знает, а если бы узнал, так наверное порвал или сжег эти деньги.
— Зачем же ты их принесла?
— Раз по его вине зерно сожгли, так вот деньги... А на правление это дело выносить не нужно.
— Почему?
— Не нужно...— умоляюще попросила Мильвиа.— Хельмут гордый и самолюбивый. Он не стерпит позора и уйдет тогда в совхоз. Его давно зовут и жалованье хорошее предлагают.
— Ну, а причем ты в этой истории? — хмурясь, спросил Петер.
Мильвиа ничего не ответила, поджала губы и уставила глаза в пол.
— Видишь ли...— мягче сказал он. — Я тебе должен объяснить... Приехал журналист искать успехов. Я ему расписал Хельмута Райда так, что хоть фото с него снимай. А что вышло?
Он внушительно оглянулся на потупившуюся Мильвию, но она молчала.
— Вышло, что я дураком выставил себя перед чужим человеком, — закончил Петер.— А я ведь тоже горд и самолюбив... Уже не говорю о том, что зерно жечь не полагается.
— Все правильно, — скорбно кивнула Мильвиа.— Вот потому-то я и принесла деньги. Что ж, думаю, мы здесь все-таки вроде одна семья, и в семье недоразумения бывают... Так неужели друг друга не поймем, ежели без гордости и злости, а по-совести? Уж так сразу и на правление?
— Сама понимаешь, зерно...
— Вот здесь это зерно,— просто сказала Мильвна и, вытянув руку, прикрыла ладонью пачечку денег.— Здесь оно и есть...
Он искоса взглянул на ее крепкую руку, еще хранившую летний загар, с суховатыми жесткими и сильными пальцами, уже утерявшими стройность, исцарапанными от вечного обращения с соломой, сеном, вилами и коровьими цепями.
— Да,— с уважением согласился он.— Это настоящее зерно. Золотое зерно...
— Вот здесь зерно,— повторила Мильвиа.— А на правление Райда выносить не нужно. Он очень переживает. Зашел ко мне в коровник и говорит: "Знаешь, Мильвиа, я, кажется, сегодня здорово наглупил...".
—М-да... —пробормотал Петер.— А ты мне вот что скажи, только честно, ежели он уйдет отсюда, ты тоже уйдешь?
—Я и сама над этим думаю,— вздохнула Мильвиа, и лицо ее вновь стало некрасивым: густо высыпали веснушки, —Да только как я пойду? Коров жалко. Голодать будут.
—Голодать?
—К весне, непременно. До весны им сена не хватит, ты же сам хорошо знаешь, товарищ Арро.
—Это верно.—пробормотал он. —Не успели запасти.
—Я бы еще вытянула их, а другая ни за что не вытянет. Я по своей совести так считаю, что нельзя мне уходить отсюда.
В руке ее появился смятый носовой платок. Она украдкой вытерла глаза.
Петер задумался. В наступившем молчании стало слышно, как за стеной маленький сын его Велло, пришедший после ужина в хорошее настроение, лепетал матери нежные слова.
—Когда же вы женитесь с Райдом? —неожиданно спросил Петер, поднимая голову.
Мильвиа испуганно ахнула, но тут же быстро оправилась и порывистым движением прикрыла ладонью смущенную улыбку.
—Да, вот, как с домом, товарищ Арро. Досок же нет...
—Я помню, ты говорила, что хотите достроить сруб на лесной поляне? —нерешительно спросил Петер.
—Что верно, то верно. Хотели.
—Ну, тогда, вот что,—Петер придвинул лежащую на столе пачечку к Мильвии.—Деньги пока возьми обратно: я посоветуюсь насчет этого с умными головами. До
правления, я думаю, мы как-нибудь поймем с Райдом друг друга. Ну. а... насчет досок подавайте заявление —напилим на колхозной лесопилке сколько надо. Пусть все будет по-совести. Поняла?
—Поняла.—сказала Мильвиа и счастливо засмеялась, обнажив ровные большие зубы.
Удивительные на лице ее были зубы: они при всяком удобном случае все просились наружу на белый свет, словно тесный ряд спелых горошин из лопнувшего стручка. Лицо Мильвии густо зарделось здоровым румянцем, поглотившим веснушки без остатка, и чудо, как она стала мила!
Глядя на нее, сердечно рассмеялся и Петер Арро: на душе у него стало так легко, как уже давно не бывало".
("Известия", 1957, № 112 (12 мая), с. 3).
Комментариев нет:
Отправить комментарий