"Так прославим того, кто возглавил Победы народа..."

"... Кто зажег над страною
сиянье рубиновых звезд.
Мы ему посвящаем
на празднике Нового Года
Нашу первую песню
И первый торжественный тост!"
 

75 лет назад наиболее содержательные стихи советских поэтов приходили к читателю с первых газетных полос:
 
"Новогоднее
 
В году один бывает час,
Сменяющий года.
Пробьют часы двенадцать раз
Звучнее, чем всегда,
 
И вся советская земля
Часов проверит ход
По стрелкам башенным Кремля,
Встречая новый год.
 
Часы на маяках морских
И склянки корабля
Пробьют двенадцать в тот же миг,
Что и часы Кремля.
 
Мы встречаем новый год,
Как дружная семья.
Да будет счастлив наш народ!
За Сталина, друзья!
 
С. Маршак".
 
("Правда", 1947, № 1 (1 января), с. 2).

"Далёко родные осины, далёко родные края..."

"... Как мать, дожидается сына
Родная сторонка моя".
 

35 лет назад нынешнему специальному представителю Генерального секретаря ООН в Западной Сахаре и главе Миссии по проведению референдума в Западной Сахаре Александру Сергеевичу Иванько хотелось надеяться, что бывшие советские граждане оправдают предоставленную им возможность опять стать советскими гражданами:
"Прозрение
Из Нью-Йорка в Москву в понедельник, 29 декабря, вернулась группа бывших советских граждан. Их около 50 человек - люди разных профессий.
Рейс СУ-316 из Нью-Йорка опоздал почти на 9 часов, и уже поздно вечером бывших советских граждан в Шереметьево-II встречали десятки иностранных журналистов — представителей телевидения, радио, информационных агентств, газет. Т. Е. Кордонский, музыкант (многие читатели могут помнить его по фильму "Бывшие"), говорит:
— Уехал я восемь с половиной лет назад, надеясь, что в США у меня будет возможность играть в свое удовольствие рок-музыку, но не тут-то было. Постоянно приходилось бороться за выживание, друзей у меня там не было. Где только не работал. Как уж я надеялся, что вернусь на Родину...
Многие приехали с детьми. В семье Клевер есть сын Никита — ему 2 года. Родился он в Америке, но родители мечтали о том, чтобы жил он в СССР.
Причины эмиграции; у всех они, в общем-то, разные — неустроенность жизни, обиды, желание найти "райские кущи" на Западе, но большинство, с кем я говорил, признают — попались на удочку сионистской пропаганды и выехали из СССР по приглашению от несуществующих родственников в Израиле. И только там, на Западе, наступило прозрение.
Они совершили роковую ошибку, но Родина проявила великодушие, и, хочется надеяться, они оправдают предоставленную им возможность опять стать советскими гражданами.
Бывшие советские граждане, а я говорил со многими, благодарят правительство СССР за то, что им вернули Родину.
А. Иванько".
("Известия", 1986, № 365 (30 декабря, московский вечерний выпуск), с. 6).

"Во имя мира, во имя жизни..."

"... Во имя новых поколений
Мы не дадим свои поля
Вновь превратить в поля сражений".

 

70 лет назад на сценах советских театров американская контрразведка устанавливала в немецких городах режим фашистского террора:
"Театр
"Под золотым орлом"
Московский театр драмы и комедии поставил пьесу украинского писателя Ярослава Галана "Под золотым орлом" (перевод Г. Шипова).
Имя Галана, страстного борца против империалистической реакции, хорошо известно советским людям. Талантливый публицист, одаренный художник, Я. Галан в своих рассказах, очерках и памфлетах беспощадно разоблачал империалистических поджигателей войны, фашистских преступников, реакционеров всех мастей.
Будучи представителем советской прессы на нюрнбергском суде над главными военными преступниками, Галан уже тогда видел, что американская военщина по указке Уолл-стрита стремится восстановить в Западной Германии фашистские порядки. Об этом он негодующе рассказал в трагедии "Под золотым орлом". Действие пьесы происходит в одном из городов Западной Германии, в котором расположен лагерь так называемых перемещенных лиц.
Американская контрразведка, возглавляемая майором Петерсоном (артист А. Полянский), установила в городе режим фашистского террора и насилия, не менее жестокий, чем во времена гитлеризма. Правда, черный гитлеровский орел над дверью кафе фрау Мильх перекрашен в золотого американского орла, но он столь же выразительно олицетворяет мрачную реакцию, насаждаемую в стране американскими оккупантами.
Многие советские люди, силой угнанные гитлеровцами на фашистскую каторгу, до сих пор томятся в лагере. Американцы не хотят отпустить их на Родину, рассчитывая сделать их продажными ландскнехтами захватнической армии американского империализма.
— Желающих вернуться в Россию в нашем лагере нет! И запомните — нет, и не должно и не может быть! — говорит майор Петерсон своим сподручным...
Но американским гестаповцам не удается сломить волю советских патриотов,  борющихся за свое возвращение на Родину. Во главе этой борьбы становится матрос-черноморец Андрей Макаров. Тяжело раненый под Севастополем, он попал в плен к гитлеровцам. Его послали на каторжные работы в Ливию, затем он работал на шахтах в Италии, сидел в английской тюрьме, наконец, оказался в Западной Германии.
Макаров требует отправки соотечественников на Родину, организует сбор подписей и доставку списка советских граждан, узников лагеря, в советскую репатриационную миссию.
Американские оккупационные власти пускают в ход террор, подкуп, провокацию, чтобы расстроить планы Макарова и его товарищей. В этих целях американские гестаповцы широко используют фашистское отребье. Бежавшие от народного суда бывший гитлеровский бургомистр в Белоруссии Белин и львовский адвокат Цупович, провокаторы и предатели, пригретые американо-английской военщиной, охотятся за матросом Макаровым, за его друзьями, за украинкой Анной Робчук.
Предатели и убийцы не гнушаются никакими преступлениями, чтобы выслужиться перед новыми хозяевами. Поддерживаемые и направляемые "стопроцентными янки", как гордо называет себя сержант военной полиции Боб Фобер, подлые иуды творят свои черные дела. Белин зверски убивает Анну Робчук, майор Петерсон предъявляет Макарову обвинение в убийстве Анны Робчук, американский суд приговаривает Макарова к смерти. Мерзавцы из американского гестапо ускоряют казнь Макарова, чтобы свершить это черное убийство до приезда советских представителей.
Несмотря на трагическую развязку, спектакль звучит оптимистично, покоряет чувством высокого патриотизма и верой в светлое будущее, которыми проникнуты мысли и дела советских людей— героев пьесы. Режиссер А. Плотников, художник П. Ершов, участники спектакля правильно прочли пьесу, как произведение, гневно обличающее коварные происки американских  империалистов, как страстный и волнующий рассказ о всепобеждающей силе советского патриотизма, о духовной красоте и величии простого советского человека.
Образы советских людей горячо прочувствованы и темпераментно воплощены на сцене молодыми актерами театра.
Молодой артист Д. Днепров раскрывает благородство и мужество советского человека — матроса Макарова. Несокрушимая воля советского патриота страшит убийц: "Кто вас этому научил? Чорт бы вас побрал! Живем мы только раз!" — кричит на него Петерсон. "Именно, потому, что у нас только одна единственная
жизнь, мы должны ее прожить по-человечески".— отвечает Макаров. И, глядя в его спокойное лицо, видевший виды американский разведчик невольно  признается: "Теперь я знаю, почему Гитлер проиграл кампанию на Востоке", — и в ужасе хватается за горло, как бы уже ощущая на нем веревку, когда Макаров говорит: "Вы ее тоже проиграете".
Молодая американская журналистка Норма Фанси (артистки Т. Махова и Т. Ефремова), которой дорога честь родной страны, пытается выступить в защиту Макарова, но терпит поражение. Ее увольняют из газеты, высылают из оккупационной зоны. Девушка отказывается от жениха, лейтенанта американской разведки. Фанси уходит, но зритель верит, что голос ее будет услышан американским народом. Однако следует сказать, что образ Фанси в спектакле несколько статичен, не получает развития от действия к действию.
Актер А. Полинский в роли начальника американской контрразведки Петерсона  создал сложный образ вкрадчивого лицемера и жестокого палача. Хорошо показал себя в первой своей роли молодой артист Л. Штейнрайх, сатирически нарисовавший образ предателя Цуповича.
Вдумчивое отношение к маленькой эпизодической роли Вилли проявила молодая артистка А. Власова.
Несколько плакатно играет убийцу и провокатора Белина артист П. Сунозов.  Хорошо исполняет роль фрау Мильх артистка А. Белоусова.
Неубедительными выглядят друзья Макарова: Дуда—О. Комиссаров и Мальцев— И. Власов. Слабая массовая сцена в последней действии несколько снижает финал пьесы.
Несмотря на эти недочеты, кстати, вполне устранимые, спектакль "Под золотым орлом" —удача театра.
Достоинство спектакля в том, что он разрешен реалистически, без ненужных внешних эффектов. В нем много режиссерских и актерских находок. Особенно взволнованно принимается зрителями сцена увода Макарова на казнь. В образ Макарова автор пьесы Я. Галан вложил много страсти и силы. Таким же несгибаемым борцом против реакции, горячим патриотом своей социалистической Родины был сам драматург.
Наемники американских поджигателей войны, буржуазные националисты убили Ярослава Галана. Но убить его правдивое слово никто не может. Оно живет в  сердцах советских людей, оно на вооружении народа, возглавившего борьбу всех честных людей за мир во всем мире.
А. Бегичева".
("Известия", 1951, № 304 (29 декабря), с. 3).

"И когда подходили вандалы..."

"... К нашей древней столице отцов,
Где нашёл он таких генералов
И таких легендарных бойцов?"
 

75 лет назад в СССР не сумел верные идеи воплотить в художественно полноценные образы драматург Владимир Соловьев:
"Театр
"Дорога Победы"
Драматург Владимир Соловьев написал пьесу в стихах "Дороги победы". Она поставлена театром имени Евг. Вахтангова.
Замысел автора широк и интересен: развитие действия пьесы связано с основными этапами Великой Отечественной войны. В. Соловьев рассказывает о войне с фашизмом не только как о сражениях на поле битвы, но прежде него как о борьбе двух непримиримо враждебных друг другу сил.
Основной сценой пьесы является эпизод допроса раненого советского офицера немецким полковником. С предельным цинизмом гитлеровец превозносит фашистское человеконенавистничество. На его злобные слова советский воин, комиссар Арсений Симбирцев, отвечает прямо, убежденно, красноречиво. Актер И. Толчанов, изображая фашиста Шмидтгофа, показывает, что надменные повадки немца не могут скрыть убожества и мизерности жалкой бюргерской душонки. Актер, исполняющий в спектакле роль комиссара, должен выразить подлинное душевное величие советского человека. Арсений (М. Астангов) долго и упорно сдерживает свои чувства, его терзают физические страдания и нравственная мука: он— пленник этого раскормленного фрица. Кулаки сжимаются до боли, гневные глаза сверкают исподлобья. Но вот Арсений начинает говорить — голос, глухой и прерывистый вначале, звучит все более страстно и вдохновенно. Может быть, последние силы отданы на то, чтобы сказать слова, в которых выражен самый смысл борьбы и веры.
Мы верим герою, когда он так говорит (хотя он порой и сбивается, наивно сопоставляя христиан, "погибших в древнем Риме", с советским народом, сражающимся за свою социалистическую Родину). Мы верим его страстной одушевленности, которую хорошо передает актер.
Но когда Арсений в пьесе действует, мы не узнаем смелого, решительного, умного комиссара в бледно очерченной фигуре человека, иной раз без особого смысла разгуливающего среди бойцов и предающегося лирическим воспоминаниям в самое неподходящее время. Когда Арсений говорил, мы как бы видели за его спиной могучую опору: настоящих людей, людей воли, характера, разума — воинов и стратегов. Но это те люда, которых мы знаем в жизни. Они не показаны в пьесе.
Как поверить в реальность генерала Симбирцева, когда о нем известно лишь то, что он излишне горяч, любит огурцы и дважды отстранялся от командования частью? И даже в том случае, когда драматург предоставляет ему возможность действовать умело,— речь идет о сцене, где Симбирцев умно и талантливо раз'ясняет "причуды" Суворова, —то и этот остроумный эпизод не влияет на нашу опенку личного характера Сибирцева. Ибо,  вступая в непосредственное действие, генерал полностью лишается своего остроумия и проницательности и вновь становится той же бесцветной фигурой, что и в начале пьесы. Поэтому кажется весьма удивительным, что именно Симбирцева, пробывший  всю войну в тылу и фактически лишенного опыта Отечественной войны, к концу пьесы отправляют форсировать Одер.
В час от'езда генерала приходит весть о смерти сына. Мать и невеста, убитые горем, горько рыдают, но Симбирцев ни о чем не догадывается, полагая, что эти слезы вызваны всего лишь его от'ездом. Такова его проницательность.  Родственники же не решаются сказать боевому генералу о причине своих слез, полагая, что печальная весть может надломить его воинский дух. Таково его мужество. Большой мужественный талант актера М. Державина, играющею роль Симбирцева, не может восполнить слабодушия персонажа пьесы.
Неожиданным образом выходит "в  люди" второй сомнительный герой пьесы — солдат Семен. Сперва о нем говорят, что он "с рубежа бежал сначала первым". Затем он сам множество раз и не без кокетства сознается в своей трусливости. А в конце пьесы этот незавидный солдат преображается в смелого и решительного человека и становится образном для других. Лишь талантливая игра актера В. Кольцова спасает роль от полной дискредитации.
Неожиданное превращение происходит и с героиней пьесы Людмилой: особа, вначале ничем не примечательная, она вдруг обретает черты суровой гражданки.
Такое же бездоказательное превращение совершается с инженером, которого можно не называть по имени, ибо данный персонаж лишен уже всяких личных черт. Инженер сначала обзывает себя "задрипанным (!) интеллигентом, как бы олицетворяя неустойчивость и маловерие, а затем оказывается своеобразным символом единства фронта и тыла.
Явной карикатурой выглядит попытка решить эту тему в сцене на платформе.
Рабочие люди, перевезшие свой завод Урал, готовые к героическому, самоотверженному труду, изображены глуповатыми простаками, у которых разговоры только  о спирте да толстой Агафье. Когда же автор заставляет этих "рабочих" говорить на политические  темы, то дело не обходится без обывательщины. Чего стоит разговор о газетах, которые будто бы скрывали от народа трудности военного времени.
Верно представляя себе основные, идеи и мораль советского человека, умея их выразить в стихотворной речи, драматург неверно изображает своих героев, полагая, что только из'яны в психологии, только серьезные недостатки могут сделать образ человека жизненно правдоподобным. Поэтому, заполнив пьесу такими людьми с из'янами, В. Соловьев подтягивает свои слабосильные персонажи к большой теме неожиданным и неправдоподобным способом.
Но если автор с помощью актеров и создает ощущение реальности тех или иных действующих лиц, то атмосферу войны ни автору, ни театру не удается передать.
Усилия постановщика Р. Симонова и актеров здесь не достигают цели.
Начинается спектакль сценой боевого драматического напряжения: комиссар останавливает панически бегущего солдата. Но Соловьеву кажется — лучше всего эту ситуацию выразить "остроумной" репликой о том, что трус продырявил сапоги, так как слишком шибко бежал от немца, и что коли он так же будет бежать и впредь, "то могут за два дня железные порваться". Удержать драматизм действия после подобного острословия невозможно.
Воинская часть попала о окружение,— положение критическое, но автор острит и изобретает "оригинальные" ситуации. Раздается лихая казацкая песня. Кто ее поет —  свои или чужие? Момент замешательства. Но вот казак подхватывает песню и нарочно поет куплет про паря. За кулисами начинается стрельба —значит,  там свои: про паря слушать им не любо. Кто стал бы распевать песни, пробираясь в тылу у немцев? К чему драматургу эти нелепости? Ответ простой: для театрального эффекта.
Наглядным выражением этой ложной театральности является сцена смерти Арсения. Комиссару дивизии, умирающему в Сталинграде в день, когда наши войска пошли в наступление, специально подносят радиоаппарат лишь для того, чтобы он услыхал об этом из сообщения "В последний час". И все это сделано затем, чтобы закончить сцену смерти эффектным стихом:
                Если можно быть в последний час счастливым,
                То я был счастлив в свой последний час.
Драматург взял важную, большую тему. Его произведение должно было в образном, художественном воплощении дать решение глубоких вопросов нашей жизни. Но замысел оказался осуществленным далеко не полностью В пьесе идет речь об идейности советского человека, о его морали, о тех идеях, которые привели наш народ к всемирно-исторической победе. Но чем выше идея, тем выше должны быть художественные средства, которыми она выражена. Вне этого единства нет художественного произведения истинного искусства. В пьесе "Дорога победы" автор не сумел верные идеи воплотить в художественно полноценные образы.
Это не случайно. Автор нашел ряд точных стихов, формулирующих сущность важнейших идей, которые легли в основу пьесы. Он назвал эти идеи. Но он не показал, как глубоко проникли эти идеи в жизнь советского человека, как они определяют его сознание, мораль, поведение, борьбу, как они вели и ведут его по дорогам победы. Наоборот, он ушел от жизненной правды, изобразив в основном характеры мелкие, в них не узнать передового советского человека, носителя самых передовых идей эпохи. Верный общий замысел, масштабы темы оказались в противоречии с мелким миром надуманных, неверных образов произведения. Никакая профессиональная сноровка опытного драматурга не смогла бы и не смогла заменить в этом случае того истинного художественного мастерства, которое рождается прежде всего из глубокого познания жизни и которое требует верности жизненной правде.
Театр наполнил спектакль живыми чувствами и образами лишь там, где правду жизни выразил драматург; там же, где он не осуществил своих намерений, усилия театра тоже оказались тщетными.
Г. Бояджиев".
("Известия", 1946, № 307 (28 декабря), с. 3).

"На север, на юг, на восток и на запад..."

"... Веселые волны в эфире летят,
Субботние волны, особенный запах,
Кофейный густой аромат".
 

50 лет назад далеко не каждая капиталистическая практика нравилась обманутым сионистской пропагандой:
"Сионистский "рай"
Вашингтон, 28 декабря. (ТАСС). Лица еврейского происхождения,
иммигрировавшие в Израиль из Советского Союза, пришлись не ко двору в стране, которую сионистская пропаганда превозносит на все лады как "землю обетованную".
Иерусалимский корреспондент газеты "Вашингтон пост" пишет, что бывшие советские граждане "представляют собой только дополнительное бремя для израильского государства". "Вашингтон пост" отмечает, что приехавших из Советского Союза, оказывается, трудно обеспечить жильем, школами, медицинским обслуживанием и работой, т. е. тем, что в Советском Союзе является естественным правом каждого трудящегося.
Израильские власти привыкли, по словам газеты, к такого рода иммигрантам, в частности к "сефардам" — выходцам из стран Востока и Северной Африки,— которые удовлетворялись предлагавшимся им "голым минимумом" и с которыми "властям было довольно легко справляться".
Проблемы, которые ставят евреи — выходцы из Советского Союза, констатирует газета, носят "иной характер. Им часто бывает трудно приспособиться к новым условиям в израильском обществе, нормы которого отличаются от норм, существующих в СССР. Этим людям не нравится, например, такая капиталистическая практика, как поиски работы или подписание контрактов на квартиры". Иммигранты крайне недовольны практикуемым правительством Израиля обязательным расселением вновь прибывших в различных районах страны с целью "ускорить ассимиляцию".
Столкнувшись с реальной действительностью, люди, обманутые сионистской пропагандой, устраивают демонстрации протеста. Газета напоминает о сидячих забастовках в израильском аэропорту Лидда, о петициях недовольных иммигрантов. Многие, убедившись в тщетности своих усилий, обращаются с просьбами разрешить им вернуться в Советский Союз".
("Известия", 1971, № 308 (28 декабря, московский вечерний выпуск), с. 2).

"В цех вхожу, стою ли перед Смольным..."

"... Или слышу гул на Иртыше,
О тебе, сородич мой, невольно
Песня зарождается в душе".

 
 

60 лет назад инженер-конструктор завода литейных машин "Красная Пресня" Губер просил гражданина Швейцарии Гуттманна привозить в СССР для спекулятивных продаж практически всё, кроме разве что кирзовых сапог:
"Из зала суда
В фас и в профиль
Это описать невозможно. Это надо было видеть. Надо было видеть, как вел себя на суде матерый спекулянт и автор порнографических открыток. Он, инженер-конструктор Артур Маркусович Губер, сидел на скамье подсудимых гордо и независимо.
— Представьте мне документы, что вы имеете право судить меня, Губера,— с глубоким достоинством говорил он судьям.
— В камере у меня должна стоять пишущая машинка или дайте мне машинистку,— требовал он.— Я могу давать показания только отпечатанные на машинке.
Каждый день, ровно в 11, он заявлял:
— Объявите перерыв. Сейчас я должен делать производственную гимнастику.
Председательствующий напоминал ему:
— Вы забываете, Губер, где находитесь.
— А вы забываете постановление о развитии физкультуры в нашей стране.
Суд продолжал работу, но зато, когда объявлялся пятиминутный перерыв, подсудимый раздвигал вокруг себя стулья, просил конвой открыть форточку и начинал за своим барьером подпрыгивать, размахивать руками, делать глубокие вдохи и выдохи.
Странный человек? Больной? Нет, нахальный. Он пытался чувствовать себя как дома. Не получилось. Тогда он решил сорвать заседание суда. Но его удалили из зала за хулиганство, и он сразу как-то сник и успокоился...
Пусть простит нас Иосиф Гуттманн, что мы начали рассказ не с него. Он — партнер Губера и главное действующее лицо во всей этой истории — тоже сидит на скамье подсудимых.
Ну что сказать о нем? Гуттманн — уроженец и гражданин Швейцарии. Объездил без малого весь мир, выдавая себя за известного кинорежиссера, героя-антифашиста, видного общественного и политического деятеля.
В уголовном деле я увидел две фотографии Гуттманна. На первой он изображен в профиль. Очень интеллигентное лицо. К такому гордому, одухотворенному профилю подойдет любое звание — и режиссер, и художник, и философ.
Но вот рядышком — другой снимок— в фас. И вот тут уже — бывает же такое разительное несоответствие — жулик-жуликом!
Интересно теперь взглянуть на его заграничные вояжи. И в фас, и в профиль.
Он побывал в последнее время в Польше, Чехословакии, Венгрии, Румынии. Приезжал якобы с целью ознакомиться с культурой и искусством, бытом и  нравами этих стран.
В ходе следствия выяснилось другое.
Польша. Он попытался провезти сюда из Австрии 200 плащей. Задержали с поличным.
Чехословакия В эту страну он провез контрабандным путем 310 швейцарских часов. При реализации задержали.
Венгрия. Вместе с компаньоном он доставил партию товара. Начался судебный процесс.
Румыния. Занимался спекуляцией. Товары провозил нелегально. Устраивал скандалы в гостинице. В связи с этим ему был запрещен въезд в страну, как нежелательному элементу.
Разоблаченный жулик направился в поисках новых источников наживы в  Советский Союз. Зная, что проходимцу попасть в нашу страну нелегко, он избрал мошеннический путь. Из Франции решил ездить в Финляндию, останавливаясь "по пути" в СССР, нарушая, несмотря на многочисленные предупреждения, нормы и требования транзитного проезда. Гуттманн думал, что его будут терпеть,  что останется безнаказанным, но просчитался.
...Москвичи хорошо помнят, как в прошлом году во время Московского международного кинофестиваля толпы зрителей осаждали подъезд гостиницы "Москва". Там жили кинозвезды. Среди осаждавших был и инженер-конструктор завода литейных машин "Красная Пресня" Артур Губер. В холле гостиницы он и увидел Гуттманна.
— У вас нет лишнего билетика? — осторожно спросил Губер у человека с благородным профилем.
Когда Гуттманн обернулся и показал крупным планом свой несравненный и выразительный фас, опытный Губер сразу все понял. Он вручил ему домашний телефон, как лучшему другу.
Что же общего у него с Гуттманном?
Однажды соседи Губера сказали:
— Артур Маркусович, у вас столько газет иностранных валяется. Лежат, пылятся, сгнили уже. Выбросьте, в комнате чище станет, просторнее.
— Нет,— сказал Артур Маркусович,— ни за что. Я их перепродам.
— Кто их купит?
 — Как это кто? Студенты, изучающие иностранные языки.
Губер буквально измотал заказами своих сестер, живущих за рубежом. Он знал, чем можно покорить родственниц. Губер отправился в Черновцы. Купил цветы, аккуратно обставил ими могилу матери, установил рядом фотоаппарат с автопуском и, сделав по возможности грустное лицо, сфотографировался.
Цветы с могилы тут же собрал и перепродал...
Партнеры начинали осторожно. Первый раз Гуттманн привез, например, всего пять женских брюк и семь нейлоновых сорочек. Потом освоился, привык, и уже через полтора месяца появились его двадцать плащей и сто двадцать пар чулок. Доходы от продажи делили почти пополам. На вырученные деньги Гуттманн закупал в СССР фотоаппараты и "Столичную".
Позже, когда Губера арестовали, на квартире у него нашли копии заказов Гуттманну. Только в одном из них он просил его привезти сразу: 100 плащей, 45 мужских и дамских кофт, 20 пар туфель, 20 мужских и женских махеровых шарфов. Далее идут в десятках и сотнях мужские и женские рубашки, костюмы, пальто на поролоне, чулки обычные и с рельефным рисунком, блузки цветные, запонки, магнитофоны "Филлипс", японские транзисторные радиоприемники, шариковые ручки, пудра, помада, краска для волос... После каждой вещи Губер проставлял не только требуемое количество, но и размер и цвет.
Да, планы у спекулянтов были большие. Но так и остались планами. Не по их вине, конечно. Они сделали все, что смогли. Каждый раз, когда Гуттманн навещал проездом нашу страну, он оставлял чемодан на вокзале в камере хранения. За ним шел с жетонами Губер. Так было безопаснее. У них была своя специальная квартира. Ее любезно предоставил проходимцам артист Мосэстрады Гип-Толин...
Не представляю себе, сколько можно писать о близорукости. Впрочем, не то слово. О ротозействе. Ведь Гуттманн, бывая "проездом", сумел обзавестись в Москве широкими знакомствами. Неужели так трудно видеть дальше благородного профиля?
Да, у Гуттманна были рекомендательные письма, представляющие его как режиссера-постановщика популярных фильмов. Поминал мимоходом, как своих друзей и родственников, видных общественных и государственных деятелей. Да, у него была (была, потому что сейчас исчезла) очень обаятельная улыбка. Но почему все-таки никто не удивился, что кинорежиссер, общественный деятель спекулирует вещами, распространяет порнографические открытки?
Говоря о ротозеях, я меньше всего имею в виду Гип-Толина и "невесту" Гуттманна, секретаршу вечерних курсов рисования при Художественном институте имени Сурикова Лену Моисеенкову. Эти двое —не ротозеи. Они, скорее, не хотели, чем не могли, разглядеть в Гуттманне жулика: оба получали свою долю подарков и были довольны. И даже узнав, что ее возлюбленный —рядовой жулик, а не кинодеятель, и что, сидя в следственном изоляторе, он посвятил ей, своей невесте, грязное стихотворение (перед ним бледнеют даже порнографические открытки), Лена продолжала надеяться на замужество.
Сейчас Гуттманн ждет не дождется того времени, когда он сможет нажиться на сплетнях и клевете на Советский Союз. Да, можно заранее предвидеть, что он еще попытается нажиться и на этом.
Он еще попытается прославиться, создать шумиху вокруг собственной персоны. Мы решили опередить его на четыре года и ровно столько дней, сколько ему понадобится для выезда из нашей страны. Четыре года —это срок, который придется ему отбыть в колонии усиленного режима.
Перед приговором Губер произнес обвинительную речь. Он негодовал:
—Я обвиняю вас, Гуттманн! —гневно клеймил он своего бывшего партнера.— Как вы смели нарушать советские законы? Мы научим вас уважать наши законы!
...Суд приговорил Губера к шести годам лишения свободы. У него конфисковано имущество и ценности.
Мораль? Какая тут мораль! Просто очень скверная история.
Эд. Поляновский".
("Известия", 1966, № 304 (27 декабря, московский вечерний выпуск), с. 4).

"Стоит наш вождь у карты пятилетки..."

"... И, глядя вдаль, в грядущий день страны,
На ней он ставит стрелы и пометки,
Как на походной карте в дни войны".
 

70 лет назад заместитель председателя горисполкома Калинина с интересом узнал, что избирателей больше всего волнуют брикетный торф, снабжение электроэнергией и работа бань:
"Два вечера на агитпункте
Калинин, 26 декабря. (По телеф. от соб. корр.). Агитпункт избирательного участка № 2 Калининского городского избирательного округа расположен в помещении музыкального училища, в самом центре города Калинина, богатом культурными силами, неподалеку от областной картинной галереи.
Среди жителей этой части города много интеллигенции, служащих и учащихся.
Специфику своего избирательного участка понимает и старается учитывать  руководитель агитпункта, заведующая городским отделом народного образования т. Фомичева. Она стремится к тому, чтобы уровень агитационно-массовой работы соответствовал запросам избирателей.
Хорошо прошло одно из первых собраний избирателей, посвященное пятилетию освобождения города Калинина от немецкой оккупации. В качестве докладчика был приглашен заместитель председателя исполкома городского Совета т. Лебедев. Докладчик сумел заинтересовать аудиторию. Его буквально засыпали вопросами, беседа с избирателями после доклада затянулась надолго. Участники собрания разговорились о самых жгучих вопросах, волнующих население города.
Собравшиеся интересовались планами дальнейшего снабжения города топливом, при чем рекомендовали расширить производство брикетного торфа, завоевавшего у калининцев большую популярность. Спрашивали о снабжении района электроэнергией, работе бань и т. д.
Удачно проведенное собрание много дало и заместителю председателя  горисполкома. Он узнал, какие вопросы особенно волнуют избирателей.
Раз в неделю — по субботам или воскресеньям — на агитпункте проводятся массовые собрания избирателей. В остальные дни более восьмидесяти агитаторов ведут массово-политическую работу с населением по месту жительства. Но, раз узнав дорогу на агитпункт, народ тянется сюда. Агитпункт завоевал его доверие и любовь. Избирателей привлекают намеченные мероприятия— вечер молодых  избирателей, доклады о международном положении и о текущем моменте, лекции о достижениях советской медицины, воспитании ребенка в семье, вечер, посвященный достижениям советской музыки, на котором они могут поближе ознакомиться с произведениями Шостаковича, Прокофьева, Хачатуряна и других выдающихся советских композиторов.
Избиратели проявляют высокую требовательность к идейному уровню и качеству политической работы. Подходить к ней несерьезно — значит приносить вред нашему делу. Так было в минувшую субботу. Помещение агитпункта было полно.
Избирателей привлек доклад о текущем моменте. Все шло хорошо до того, как слово было предоставлено докладчику майору Попову из Академии имени Молотова. То ли докладчик не успел подготовиться, то ли он недооценил ответственности доверенного ему дела, но его выступление озадачило и разочаровало аудиторию. Докладчик пространно и трескуче, но путано и невразумительно толковал что-то о послевоенном экономическом положении и политике Великобритании и США. Ничего, кроме недоумения у неискушенных в политике слушателей и чувства досады и неловкости за докладчика у более подготовленных товарищей, доклад не вызвал. Докладчику не было задано ни одного вопроса. И только одна пожилая избирательница с укором ему сказала:
— В другой раз надо, товарищ, лучше готовиться. Вы про самое главное, про наш Советский Союз ничего не сказали".
("Известия", 1946, № 303 (27 декабря), с. 1).

"Ты клади бетон, поспевай, не зевай..."

"... Ты клади, клади бетон,
да не задерживай!
Запевай, народ,
дело дружно идет!
Эх, на стахановской работе
вся душа моя в полёте!"
 

70 лет назад некоторые советские люди хотели больше узнать о различных методах торможения и срыва строительных работ:
"Приговор саботажникам и вредителям в Чехословакии
Прага, 25 декабря. (ТАСС). В городе Теплице (Устецкая область) состоялся судебный процесс по делу группы саботажников и вредителей, орудовавших на строительстве. Члены этой вредительской группы различными методами тормозили и срывали строительные работы, особенно строительство домов и общежитий для шахтеров.
Государственный суд в Теплице приговорил подсудимых В. Каделу и В. Гадрабу к лишению свободы сроком на 10 лет каждого, О. Поспишила – на 9,5 лет, С. Зигла – на 9 лет и А. Доскочила – на 7 лет и всех подсудимых – к денежному штрафу в размере от 20 до 100 тысяч крон. Их имущество конфискуется".
("Правда", 1951, № 360 (26 декабря), с. 4).

"Над землею высоко в озареньи славы..."

"... Гордо реет красный флаг трудовой державы.
Гордо реет над землёй стяг непобедимый!
И гордимся мы своей Родиной любимой".

 

55 лет назад не только в офисе банкира шуршал авторучкой советский поэт Грибачёв:
 
"Николай Грибачев
Флаг, который был растрелян
 
На Уолл-стрите в офисе банкира,
Где дождиком по окнам небо мокло,
В надеждах мира и тревогах мира
Копались мы, ходя вокруг да около.
 
Покуривали. Пили виски-сода.
Писали, авторучками шурша.
А на столе,— вниманья знак особого!—
Из шелка, где-то под Чикаго сотканного,
Два флага —  СССР и США.
 
Был каждый мая,— не дерево, а ветка,—
Но ту тревожность помысла вносил,
Что здесь скрестились две дороги века,
Двух межпланетного замаха сил.
 
И я припомнил год многострадальный
И позднего зазимка ремесло,
И ветер, в воздыханьях и рыданьях
Ведущий чарез брянское село.
 
День короток. Снежок. Серо и мглисто.
И лед блестит на лужицах, как лак.
И наш сосед, перекрестившись истово,
Дает — ба-бах — два с передыхом выстрела,
Сбивая с крыши первый красный флаг.
 
Для храбрости хватив денатурату,
С хмельной слезою по рябым щекам,
Он выпустил "двухствольного оратора",
Чтоб, значит, "сдачи" дать большевикам
 
За то, что черту на потребу,
Втянув на крышу "с красной тряпкой жердь",
Они желают бога скинуть с неба,
Иконы утопить, а церкву сжечь…
 
Нет, я не мог судить того соседа,
Класть на отдел последнюю черту:
Тут жили все, от родичей наследуя
Неграмотность и в доме нищету,
В невежестве взрастали и старели,
Из тьмы живой брала их смерти тьма.
Но многие потом наш флаг расстреливали
Из тех, кому не занимать ума.
 
Дельцы, льстецы, подонков перекупщики
И тех, кто победней да поглупей,
Они совали ружья, бомбы, пушки,
Науськивали, натравляли — бей
 
И может быть, с другими нераздельные,
Сто тысяч тайн похоронив в себе,
Лежат здесь где-то рядом деньги, сделанные
На той, отсюда веленой стрельбе.
 
Расход, приход, все по графам разносится
И - а сейфы, и — а стальные погреба.
А в мире буря, свист, разноголосица,
Подкоп и подкуп. И опять пальба.
 
И в этой схватке, трудной, долгой, давней,
Что все еще берет за жизнью жизнь,
Держись, наш красный флаг многострадальный,
Прославленный, простреленный — держись!
 
Будь сам собой, куда б тебя ни ставили —
На модный стол, на крышу ли в глуши.
Еще добычу ищут волчьи стаи.
Еще стрельба приносит барыши!"
 
("Правда", 1966, № 359 (25 декабря), с. 3).