"Среди летчиков военных - испытателей отменных..."

"...В городке живет Егор, 

Он по званию майор".

65 лет назад работали, не поднимая головы, советские особисты:

"Ягуар-13

Повесть

Лев Самойлов и Борис Скорбин

(Продолжение. См. "Огонек" № 22)

Признание инженер-майора Барабихина

Солнечные лучи настойчиво пробирались в комнату— ни шторы, ни вентилятор — не спасали от зноя и духоты.

Полковник Дымов сосредоточенно писал. На диване, истомленный жарой и жаждой, расположился его помощник - капитан Уваров.

Был слышен скрип пера да тиканье часов. Полковник работал, не поднимая головы.

— Товарищ полковник, - заговорил Уваров, - придется прекратить поиски Сиротинского. Ни в Москве, ни в таковой не значится не значится.

— Прекратить? — удивленно переспросил Дымов. — Прекратить только потому, что человек назвался вымышленным именем и фамилией?

Телефонный звонок прервал Дымова. 

— Пришел инженер-майор Барабихин, - сказал он, положив трубку.

Дымов встретил Барабихина на пороге комнаты. Они сердечно поздоровались. Полковник познакомил инженер-майора со своим помощником и пригласил к столу. Едва усевшись, Барабихин заговорил взволнованно и торопливо:

— Мне бы хотелось, товарищ полковник, до начала нашего делового разговора кое-что рассказать вам. Это займет немного времени. Разрешите?

Дымов спокойно наклонил голову:

— Прошу вас, Иван Васильевич.

— Вчера в машине, - начал Барабихин, - вы спросили о моем здоровье. Сердце у меня вполне здоровое, а вот в сорок восьмом году сдало, крепко сдало… И нервы сдали. И дело-то вроде как пустяшное, а переволновался и пережил я немало.

Барабихин помолчал и продолжал уже более спокойно.

— Должен вам сказать, что уже давно с группой товарищей я разрабатываю особую конструкцию сверхскоростных самолетов. В 1947 году я опубликовал теоретическую статью на эту тему в одном журнале и, собственно, с этого времени началась моя практическая работа в лаборатории. В 1948 году я выехал в Германию в научную командировку.

Иван Васильевич нервно забарабанил пальцами по краю стола. Речь его снова стала затрудненной:

— Я, видите ли, поехал вместе с женой… Мы недавно поженились. Да. Она работала машинисткой. Родители ее погибли во время войны. Одинокая девушка, только брат в военном училище.

Ну-с, вот… Значит, по приезде в Берлин я с головой ушел в работу. Жена целыми днями оставалась одна. Молоденькая, совсем неопытная, скучала она, томилась. Ну. А потом как-то пообвыкла, стала ходить по магазинам, посещать модные ателье, кино. В общем, мало-помалу освоилась. В доме у нас появились всякие безделушки, у жены наряды. Вот так это пошло… Да…

Вначале я как-то не обращал на это внимания. Жили мы скромно, думал: жена выкраивает кое-что из денег, которые я давал на расходы. Но вот однажды, как сейчас помню, это было вечером, пришел я с работы домой и что же вижу? Представьте, у нас в комнате стоит замечательное пианино, отделанное под орех, фирмы Стенвей, одной из наиболее дорогих фирм. Думаю: что за чудеса? К жене: где достала? Говорит, купила в комиссионном магазине. Сколько стоит? Назвала большую сумму. Я так и грохнулся на стул. А она: "Пожалуйста, не волнуйся, Ваня, господин Штрумме, владелец комиссионного магазина, настолько любезен, что предоставил мне долгосрочный кредит. Я у него не первый раз в кредит покупаю. Он только просил никому, даже тебе, об этом не говорить".

Услыхал я такое, товарищ Дымов, в глазах у меня потемнело. Понял я, что большую ошибку совершил, не интересуясь времяпрепровождением жены…

Барабихин умолк. Он расстегнул верхний крючок на воротнике кителя. Видимо, ему стало душно.

Потом продолжал:

— Разговор был крупный. Объяснил ей, как умел, ее ошибку. Ну, да делать уже было нечего. Узнал, сколько она должна, в течение недели с грехом пополам собрал нужную сумму, возвратил деньги через жену "любезному" господину Штрумме, а сам стал хлопотать о возвращении на Родину. Откровенно скажу, боялся я за жену, боялся, чтобы по неопытности не попала она в какую-нибудь грязную историю… А сердце у меня действительно в то время стало пошаливать…

Дымов и Уваров очень внимательно слушали Барабихина.

— Вы обо всем этом никому не сообщали? — спросил Дымов.

— Нет, никому…, — признался майор. — Жена была очень взволнована, умоляла никому ничего не говорить. Кроме того, она ждала ребенка, и мне не хотелось ее огорчать.

— Так, так… — протянул Сергей Сергеевич. — Скажите, Иван Васильевич, забирая вещи в долг, ваша жена давала расписки?

— Да. Но когда она расплатилась, Штрумме вернул ей все ее расписки, и я собственноручно их уничтожил.

Дымов молча кивнул головой. Он не хотел огорчать Барабихина замечанием о том, что любой документ можно сфотографировать.

Видимо Иван Васильевич Барабихин ощущал неловкость, делая свое запоздалое признание. Он натянуто улыбнулся и сказал:

— Вот, собственно, и все, что я хотел рассказать вам, товарищ Дымов. С тех пор прошло четыре года, и я считал, что все забыто… Но вчера в машине вы мне задали вопрос о сорок восьмом годе, о Берлине, и я решил обо всем рассказать вам... Теперь я слушаю вас. Зачем я вам понадобился?

Дымов пожал плечами.

— Откровенно говоря, я и хотел у вас узнать именно то, что вы мне сейчас рассказали… - он сделал небольшую паузу, -… ибо у меня есть некоторые основания предполагать, уважаемый Иван Васильевич, что к вам и к вашей работе приковано внимание некой иностранной разведки.

Барабихин вздрогнул и невольно подался вперед.

Дымов подошел к Барабихину и положил руку ему на плечо.

— А сообщить обо всем, что вы сейчас рассказали нам, надо было вовремя. Ваша прямая обязанностью, обязанность советского гражданина, коммуниста.

Барабихин опустил голову.

— Конечно, я совершил ошибку, — сказал он. — Ради жены. К тому же мы очень быстро уехали…

— Именно ради жены вам и следовало сообщить, — тихо, но твердо сказал Дымов. — У вас есть ребенок?

— Нет. Умер, когда ему было два года.

— Жена работает?

— Учится на курсах кройки и шитья.

Полковник задал инженеру еще несколько вопросов, но уже о совсем посторонних вещах: не собирается ли он в отпуск, где и как проводит выходные дни…

Потом полковник подошел к столу и подписал пропуск. Передавая его Барабихину, он задержал руку инженера и сказал:

— Вот поговорили, и кое-что прояснилось. И у вас, небось, на сердце полегчало? Не правда ли?

Иван Васильевич признательно кивнул головой.

— Последний вопрос, - сказал Дымов.- Если не забыли: ваш берлинский адрес и фамилия квартирной хозяйки?

— Как же, помню: Вольфштрассе, 135. Хозяйка — Марта Гартвиг. Милейшая старушка.

Проводив Барабихина, Дымов вернулся и сел за свой стол.

— Ну-с, Алексей, свет-Петрович, твое мнение? — спросил он капитана.

— Любопытная история, товарищ полковник. Инженер-майор производит сложное впечатление. С первого взгляда человек прямой, откровенный, честный. А на поверку получается, что струсил, скрыл...

Он вопросительно посмотрел на полковника. Но тот молчал…"

 ("Огонек", 1954, № 23 (6, июнь), с. 28).