"Проходят у Кремлевских стен..."

"...Узбек, латыш с эстонцем.

Вот молдаванин и туркмен,

Таджик, любимый солнцем".

70 лет назад с болью смотрели на исстрадавшихся советские следователи:

"Камень за пазухой

А. Ромашов

Из записок следователя

…Снова и снова изучал Ильин письма. Да, их автор ничем не гнушался, чтобы оклеветать Яниса Карловича. Уж очень хотелось анонимщику досадить ему!

Ильин откладывал в сторону письма и в который раз брался за конверты. Адреса на них были надписаны другой рукой.

Однажды Ильину во время работы принесли письмо от старого друга, с которым они вместе учились. Отложив в сторону анонимки, следователь начал читать письмо. Когда он перевертывал страницу, взгляд его упал на лежащие рядом два конверта – письма к нему и анонимного. Почти машинально Ильин начал сравнивать их. Почему на анонимке после фамилии адресата стоит запятая? Может быть, случайно? Ильин берет остальные конверты. На всех конвертах после фамилии перед именем и отчеством стояла запятая. Вывод: человек, отправлявший письма, подписывал конверты еще по старым, дореволюционным правилам русской грамматики. Да и буквы были старательно выведены, с правильным нажимом пера, ну, словом, чистописание в школе. В школе? В школе! Возможно, учитель?

Ильин решил проверить эту догадку. Но Янис Карлович решительно заявил, что среди его знакомых нет учителей.

Тогда Ильин поехал в пригородный поселок, где жил Янис Карлович. Нужно было установить, кто живет рядом с ним. Ильин стал интересоваться, не сдает ли кто комнату.

В одном из домов, в то время, когда Ильин разговаривал с хозяйкой, в комнату вбежала девочка лет девяти:

- Мам, мне сегодня идти заниматься?

- А с кем ты занимаешься? – поинтересовался следователь.

- С Глафирой Петровной. Мы ей за это молоко носим.

- Глафира Петровна – это старая учительница, она уже на пенсии. Напротив нас во флигеле живет, - пояснила мать. – Так вот я к ней дочку посылаю подтянуться немножко в учебе.

- А она одинокая?

- Да нет, у нее есть сын, но он какой-то непутевый, нигде не работает…

- Мам, - перебила ее девочка, - а ребята говорят, что он был лесным бандитом.

- Ну, ну, хватит лишнее болтать. Иди, иди да тетрадку не забудь.

Больше Ильин не стал расспрашивать. Комнаты не оказалось. Он извинился за беспокойство и ушел. Слова девочки его насторожили, и он направился в поселковое отделение милиции.

Уже стемнело и рабочий день окончился, но начальник милиции был еще у себя.

- Не нравится мне сын учительницы, - говорил начальник. – Нигде не работает, сторонится людей, говорят, что он во время оккупации якшался с фашистами.

Зазвонил телефон: начальника просили зайти в соседнюю комнату. Он извинился и вышел.В это время в кабинет заглянула уборщица.

- Я вам не помешаю? Мне бы пол подмести.

Ильин молча кивнул и несколько минут наблюдал за женщиной. Потом спросил:

- Вы давно здесь живете?

- Пятьдесят два года, родилась здесь, - словоохотливо ответила уборщица.

- А учительницу Глафиру Петровну вы знаете?

- Конечно. Она давно приехала к нам. Наших ребят в школе учила. В девушках была прямо красавицей. А жила бедно. Ну, приглянулась она Калниню. Он ее изводил, преследовал, чтобы за него шла. Ну и добился своего. В старые времена знаете, как было жить сироте. Поженились. Она у него второй женой была, первая-то умерла и оставила сына.

- Айвара?

- Его. Бедная, сколько ей пришлось пережить! Сам Калнинь в тридцать девятом году, когда Красная Армия, пришла, бежал за границу. Тогда Айвару лет семнадцать было…

                                                           * * *

На другой день Ильин еще раз побывал в поселке. Прошелся по его улицам, внимательно осмотрел флигель, где жила учительница. Рядом с флигелем в глубине сада красовался кирпичный, с колоннами дом. В нем раньше жил

Калнинь с семьей.

Но как же письма? Есть ли здесь какая-нибудь связь? Не почерк ли учительницы на анонимных конвертах? Если да, то какую цель преследовала она? Нет, пожалуй, здесь что-то не то. Но Ильин решил проверить почерк учительницы.

Предъявив заведующему собесом свои документы, следователь попросил разрешения просмотреть несколько пенсионных дел.

- Меня интересует правильность начисления пенсий.

Отобрав несколько дел, в основном бывших работников школы, Ильин вместе с инспектором отдела направился в районо. Это нужно было якобы для проверки точного стажа работы пенсионеров.

Ознакомившись с делом Глафиры Петровны, Ильин понял, что он на верном пути. В папке хранилось несколько заявлений от старой учительницы. В каждом из них после фамилии перед именем и отчеством стояла запятая. И почерк был тот же, что и на конвертах анонимных писем.

Заявления вместе с конвертами направили на графологическую экспертизу. Ее заключение подтвердило предположение, что заявления и адреса на конвертах написаны одной рукой.

                                                               * * *

Следователь вызвал Глафиру Петровну для беседы. Она вошла в кабинет Ильина, одетая в поношенное, старомодное платье, с традиционным кружевным воротничком, в высоких стоптанных ботах на пуговках.

Очень скованно отвечала она на первые вопросы и незаметно оглядывалась на дверь, словно боясь, что вот-вот она откроется и что-то страшное произойдет с ней.

С большим трудом удалось Ильину установить с ней контакт, успокоить ее. Наконец Глафира Петровна Заговорила откровенно.

- Я боюсь Айвара. Всю жизнь его боялась, так же как и его отца. Он помыкал мною, как хотел. А когда здесь были немцы, он показал себя с самой омерзительной стороны. Я слышала, что он даже принимал участие в расстрелах. Только это было не в нашем поселке. А потом он скрывался в лесу. Изредка по ночам приходил домой и грозил расправиться со мной, если я его выдам. Да и сейчас он держит меня в страхе: оружие всегда при нем.

Ильин не торопил женщину, не задавал ей вопросов: пусть она выскажет все, что у нее наболело на душе.

Глафира Петровна много рассказала и о дружках Айвара, с которыми он ездит по городам и спекулирует заграничными вещами. Иногда он привозит домой какие-то иностранные газеты и журналы.

Следователь понтересовался, в каких отношениях она с соседями.

- Да я мало с ними общаюсь, ведь в поселок многие приехали после войны. Хорошо знаю Яниса Карловича и его семью. Они живут рядом. Яниса Карловича помню еще молодым. Он часто в тюрьмах сидел. Его "красным" все звали. Я-то к нему зла не питаю, а вот Айвар ненавидит Яноса Карловича и называет его своим вечным врагом.

- Почему?

- Когда у нас установилась Советская власть, Янис Карлович стал нашим депутатом. Он добился, чтобы дом Калниня отдали под школу. Ну, а когда выстроили новую, в доме расположился поселковый Совет. Мы с Айваром переселились во флигель. С тех пор Айвар и возненавидел Яниса Карловича.

- А муж где ваш?

- До войны еще бежал за границу. Но слышала я, что где-то в пивной его там убили. Что-то украл он у них или обманул. Не знаю.

- Скажите, пожалуйста, Глафира Петровна, а вам не знакомы эти письма? – Ильин положил перед учительницей несколько исписанных листков бумаги.

Женщина вынула из старенькой сумочки очки, надела их и, осмотрев письма, отрицательно покачала головой.

- Нет, я их в первый раз вижу.

- А конверты?

Глафира Петровна взяла их в руки.

- Это мой почерк. Я надписывала конверты. Но как они к вам попали? – с удивлением спросила она.

- Вот за этим я вас и пригласил. Дело в том, что в этих конвертах пересылались клеветнические письма, которые причинили немало вреда вашему соседу Янису Карловичу.

- Я ничего не знала. Дело в том, что Айвар действительно много и часто писал письма. Мне он говорил, что хлопочет то о возврате дома, то о работе, то об увеличении мне пенсии. А меня просил надписывать конверты: мол, у меня почерк разборчивый… Подлец! Он и тут ничем не погнушался! Что же теперь будет со мной? Я заверяю вас…

Больно было смотреть на эту исстрадавшуюся, запуганную женщину.

- Успокойтесь. Вот вода. – Она отпила несколько глотков. – Вам лично нечего беспокоиться. И Айвара не бойтесь. Больше он вам грозить не будет.

Так вот кому надо было опорочить Яниса Карловича и, как потом выяснилось, не только его одного. Вскоре Айвар вместе со своими дружками был арестован, и, конечно, отвечать ему пришлось не только за клеветнические анонимные доносы".

 ("Огонек", 1964, № 13 (22, март), с. 30-31).