"…Борцы за мир, тесней ряды!
Наш путь один - к счастливой доле!"
65 лет назад крепко
сидели в советских людях воспоминания об аресте соседей:
"Николай
Доризо
Нельзя молчать!
Простому американцу
Под утро
коммунист сосед
был уведен в тюрьму.
Ты потушил в квартире
свет,
ты спрятался во тьму,
поспешно загремел
ключом,
стараясь не шуметь,
застыл,
припал к двери плечом,
и молча крикнул:
- Я при чем?!
За что!
Ко мне не сметь!
Я тихо жил… Не
бастовал…
В семье соседа не
бывал…
Но ближе,
ближе их шаги, -
уже за дверью сапоги
ступают тяжело.
Ступенька,
и раздастся стук,
еще ступенька,
две,
и вдруг –
все тихо.
Пронесло.
Ты очень хочешь тихо
жить,
спасти родной очаг,
не буду я тебя винить,
-
ты трус.
А если так,
то в назидание себе
ты должен вспомнить о
судьбе
берлинца одного.
Был сорок пятый год.
Берлин.
Лежал мертвец среди
руин
квартала своего.
Шел самолет наш
скоростной
в далекой синеве.
Пел на привале
наш связной
в Берлине
о Москве.
Мертвец молчал.
И голова
свалилась на плечо,
молчал,
когда его вдова
щекою
горячо
коснулась
глиняных
чужих
щек.
Глянула в глаза, -
одно живое только в
них –
это
ее слеза.
Еще теплым-тепла зола…
Когда ж он замолчал?
Когда?
Прийти б чуть раньше
ей сюда –
она б его спасла…
Нет!
Не спасла б!
Она вдова
с тех пор,
когда сняла едва
свой свадебный наряд…
Муж
замолчал
не час, не два,
а много лет назад:
когда был коммунист
сосед
взят Гитлером в
тюрьму,
муж потушил в квартире
свет
и спрятался во тьму.
Молчал,
закрыв плотнее дверь,
молчал,
как ты молчишь теперь!
Молчал,
когда его завод
все гнал снаряды из
ворот
до самых батарей.
Молчал,
когда на эшафот
вели его друзей.
Бомбил
чужой
и свой очаг,
стрелял по всем живым,
сжигал
седых детей
в печах
молчанием своим!
Как послушанья
образец,
"Хайль!" –
руку поднимал.
Боялся смерти
он,
мертвец,
никак не понимал,
что сам себя давно
убил
молчанием своим…
Ты слишком скоро
позабыл
все то, что было с
ним!.."
"Литературная газета", 1952, № 79 (1, июль), с. 4).
"Литературная газета", 1952, № 79 (1, июль), с. 4).
Комментариев нет:
Отправить комментарий