"Пусть бандиты в изысканных фраках министров..."

"... Голосуют за смерть, за военный бюджет,

Но народы, сплотившись вокруг коммунизма,

Говорят поджигателям грозное "Нет!".

65 лет назад советские читатели с нетерпением ждали все новых и новых страниц из-под перьев своих любимых писателей:

"Связная Цзинь Фын

Ник. Шпанов

Главы из III книги романа «Поджигатели»

«Родилась счастливой, умерла отважной».

Мао Цзе-дун.

I

Сань Тин почти без отдыха шла со вчерашнего вечера. Усталость свинцом наливала даже её привычные к походам ноги, маленькие ноги китайской девушки-бойца, ещё «дьяволёнком» проделавшей весь легендарный северный поход Восьмой армии.

Сань Тин невыразимо хотелось присесть, но она знала: сесть - значит уснуть, а уснуть - значит рисковать быть застигнутой гоминдановским патрулем. То и другое было в её положении недопустимо. Поэтому она заставляла себя идти, пока были силы, а сил должно было хватить до тех пор, пока она не достигнет цели - католической миссии в окрестностях Тайюани.

Столица Шанси давно уже находилась в тылу наступающей Народно-освободительной армии. Первая полевая армия генерала Пын Дэ-хуая прошла на запад, обложив Тайюань и не задерживаясь у неё ради овладения таким призом, как гоминдановский генерал Янь Ши-фан, всё равно, рано или поздно, обречённый на капитуляцию. Ликвидация последних очагов сопротивления гоминдановцев была только вопросом времени, притом совсем не такого большого времени, как пытались это изобразить в своей прессе Чан Кай-ши и его американские покровители. Недаром большая часть их поспешно эвакуировалась на остров Тайвань; форсированными темпами перевозили туда спасённые от Народно-освободительной армии (НОА) остатки американского вооружения и сжигали запасы продовольствия и награбленного имущества. 

Однако, несмотря на очевидную обречённость, клика Чан Кай-ши, подстрекаемая её американскими повелителями, не желала сложить оружие. Отступая под неудержимым напором НОА, Чан Кай-ши и его американские военные советники выработали новый план, чтобы попытаться удержать в своих руках южные и западные провинции Китая. Порты Амой, Сватоу и Кантон должны были служить воротами для дальнейшего притока американского вооружения.

Гоминдановцы спешили стянуть свои главные силы в треугольник Нанкин - Шанхай - Ханчжоу.

Наступление НОА, поддерживаемое всем многомиллионным народом Китая, развивалось неудержимо. За три года боёв Чан Кай-ши потерял около 6 миллионов человек. Трофеи НОА исчислялись в 40 тысяч артиллерийских орудий, 250 тысяч пулемётов, 2 миллиона винтовок, около тысячи танков и 100 самолётов. Довооружённые этой техникой армии народа стремились к последним рубежам освободительной войны - к берегам океана.

В эти критические для американо-гоминдановской авантюры дни в Токио произошло свидание между Макарчером и прилетевшим из Америки Джоном Ванденгеймом - личным представителем президента. Подвижность Джона, унаследованная, вероятно, от папаши-гангстера, отличала его от других монополистических «королей» Америки. Для затыкания брешей, образующихся в крепости американского империализма, он готов был лететь куда угодно.
Макарчер хорошо помнил времена, когда Джон Ванденгейм не без робости входил в вагон покойного Рузвельта и когда сам он, генерал Макарчер, несколько свысока глядел на этого грубого крикуна. Но времена переменились. Теперь с Ванденгеймом нужно было считаться уже не только как с финансовой силой, но и как с официальным лицом, способным открыто насовать палок в колёса колесницы, на которой Макарчер рассчитывал прикатить к вершинам неделимой власти над Азией и Тихим океаном.

Первые свидания Ванденгейма с Макарчером происходили без свидетелей в личной резиденции главнокомандующего. Но кое-кто, со слов адъютантов, знал об истерических криках Ванденгейма и площадной брани Макарчера, доносившихся из-за двери генеральского кабинета.

Им было о чём поговорить. Американская авантюра в Китае перевалила через зенит и стремительно катилась по нисходящей кривой к неизбежному концу. Джона выводили из себя неудачи Чан Кай-ши. Он был склонен винить во всём неповоротливость американских военных советников и бездарность генерала Баркли; он называл близорукими кротами генералов Ведемейера и Маршалла. Больше того, Ванденгейм говорил:

- Вы сами, Мак - да, да, я, не боюсь это сказать, - вы сами виноваты в том, что под прикрытием старого дурня Чана не было организовано настоящее американское вторжение в Китай.
- Если бы мы попробовали это сделать, мы тут же встретили бы сопротивление не только всей Азии, но может быть, и самих американцев, - как раз то, от чего нас предостерегал покойный Президент Рузвельт.

- Рузвельт, Рузвельт! - раздражённо возразил Джон. - Идеи Рузвельта были хороши для Рузвельта... Говорите толком и вполне откровенно: вы надеетесь на то, что удастся задержаться на юге Китая?

- Скорее на западе, если...

- На чёрта нам нужен запад, граничащий с Советами! Куда мы имеем оттуда выход? В объятия англичан, в Индию?

- Вы реальный человек, Джон, - спокойно сказал Макарчер. - Индия и англичане - это давно уже не одно и то же.

- Но Индия и Америка - ещё меньше одно и то же.

- Может быть, сегодня. Но я не знаю, что будет завтра.

- Если бы я это знал, то, может быть, не прилетел бы к вам.

- Так чем же вас не устраивает Западный Китай? Я гарантирую вам, что через год далай-лама выставит из Тибета последнего англичанина.

- Вы хотите, чтобы я занялся разведением яков? Нет, Мак, это мне не нравится. Будем серьёзны: если вам окончательно дадут под зад и в Южном Китае, наше дело в Азии можно считать проигранным. Американское право распоряжаться китайским сырьём и китайскими дешёвыми рабочими руками, американская промышленность на Японских островах, японские солдаты в американской форме, американские базы на корейской земле - вот на чём строились расчёты. Они летят прахом.

- Посмотрим... - неопределённо пробормотал Макарчер.

- Что тут смотреть! - крикнул Джон. - Ответьте мне, наконец, на прямой вопрос: вы удержитесь в Южном Китае или нет?

Макарчер продолжал молча курить свою длинную папиросу, как ни в чём не бывало, покачивая ногой.

- Ага! - ещё громче крикнул Джон. - Вы потому и трубите на весь мир о стратегических преимуществах этого дрянного пятачка, Формозы, что не надеетесь сохранить ничего больше! Я понял... всё понял... - машинально повторил он несколько раз, тупо глядя на Макарчера. - Так знайте же, Мак: это поражение будет вам стоить всей Азии. Понимаете? Всей Азии! Вы никогда в неё не вернётесь.
- У меня остаётся ещё Южная Корея. Это прекрасный стратегический плацдарм для развития широкого наступления на Китай, на всю Азию.

- Дай бог, чтобы там с вами не случилось того же, что произошло тут. А я уж воздержусь от вложения в эту лавочку хотя бы одного нового цента. С меня хватит того, что стоит этот старый кретин Чан. К чёрту!... Обходитесь без меня.

- А если я всё-таки влезу в Азию через Корею обеими ногами, по-настоящему?.. Вы же тогда немедленно явитесь!

- Если вы станете так, чтобы вас тут же не посадили задом в воду, я, конечно, явлюсь. Явлюсь и покажу вам, чего стоит доллар.

- Доллар рядом с винтовкой?

- Нет, позади винтовки. Только так, Мак. С этих пор только так. Вы не даром носите такую красивую шапку с золотом. Извольте же шагать впереди. А мы уж за вами. Зря не платят ни за что! Китай - прекрасный урок для нас...

Как говорят адъютанты, на этом закончились их свидания с глазу на глаз. Следующая встреча происходила в присутствии нескольких японцев и уполномоченного Чан Кай-ши. Речь шла о японском предложении использовать на покидаемом американцами пространстве Китая средства бактериологической войны. Не смущаясь тем, что все их преступные замыслы этого рода были разоблачены хабаровским процессом Ямады, Кадзицуки, Кавасимы и других, японцы предложили американцам свои услуги. От американцев требовалось только доставить из Штатов средства бактериологической войны, изготовляющиеся в Кэмп Детрик.

Джон отнёсся к этому предложению благосклонно. Уполномоченный Чан Кай-ши возражал, ссылаясь на то, что бактериологические средства угрожают и остаткам живой силы самого гоминдана, отходящим в направлении Индокитая.

Макарчер знал истинный мотив благосклонности Ванденгейма: прикрытый фиговым листком правительственного института, Кэмп Детрик фактически являлся лавочкой Джона, сулившей ему в случае осуществления бактериологической войны гигантские барыши. Именно поэтому Макарчеру и не хотелось пускать машину в ход раньше, чем Джон догадается сделать его самого участником лавочки. Макарчеру казалось, что у него есть все основания считать себя первооткрывателем этого источника долларов. Кто, как не он, десять лет тому назад первым выведал эту тайну японцев?

Приглашённый к обсуждению этого дела Баркли колебался. С одной стороны, его пугала перспектива заразить чумою места, где он научился извлекать доллары из всего, что попадалось под руку: было ли разумно уничтожать своих собственных рабов и покупателей? С другой стороны, было соблазнительно раз навсегда покончить с помехой, какую сторонники Мао Цзе-дуна представляли коммерческим комбинациям Баркли на азиатском материке.

В конце концов, решение было всё же принято: в Штаты полетели шифровки с приказом отгрузить продукцию Кэмп Детрик в адрес Чан Кай-ши. Оттуда самолёты должны были доставить груз в тыл НОА. Самым удобным пунктом для этого казалась Тайюань, находящаяся в далёком тылу НОА. А ввиду необходимости соблюдать в этом деле строжайшую тайну, решили организовать центральную станцию в таком месте, чтобы ни у кого не могло возникнуть и тени подозрения в её истинном назначении. Прекрасным местом была бы католическая миссия св. Игнатия на дороге между Тайюанью и Сюйгоу.

Когда кардиналу Томасу Тьен объяснили суть дела, он охотно дал согласие на организацию в миссии рассадника чумы на весь Западный, Северный и Центральный Китай под видом станций противочумных прививок.

Именно туда, в расположение войск гоминдановского генерала Янь Ши-фана - одного из ближайших помощников главнокомандующего блокированной гоминдановской армии, - и опешила теперь Сань Тин. Она, как величайшую гордость, несла в себе сознание важности данного ей поручения. Это задание возложил на неё сам генерал Пын Дэ-хуай - гроза гоминдановцев.

При мысли о Пын Дэ-хуае Сань Тин пришёл на память и тот день, когда она стала бойцом его Первой полевой армии. Ведь раньше-то она воевала в рядах Четвёртой полевой армии генерала Линь Бяо. Линь Бяо был замечательный генерал, и Сань Тин любила его, как родного отца. И, наверно, она никогда, никогда не ушла бы сама от генерала Линь Бяо, если бы в тот памятный день, когда Первый авиационный полк НОА одержал свою большую победу под Цзиньчжоу, Сань Тин не услышала в блиндаже увлекательного рассказа Пын Дэ-хуая о значении, какое имеет работа секретных агентов НОА в гоминдановском тылу. Её воображение было так взбудоражено этим рассказом о подвигах народных разведчиков, что на следующее утро, подавая чай Линь Бяо и собиравшемуся в путь Пын Дэ-хуаю, Сань Тин осмелилась сказать:

- Уважаемый отец и командир, товарищ Линь Бяо, я очень стыжусь того, что отнимаю ваше драгоценное время таким мелким делом, но позвольте мне сказать: подвиги моих братьев и сестёр, о которых рассказывал вчера генерал Пын Дэ-хуай, кажутся мне слишком прекрасными, чтобы я могла когда-нибудь найти покой, приготовляя обед и заваривая чай и даже делая такую важную работу, как стирка белья для солдат.

Линь Бяо рассмеялся и ответил:

- Но подвиги армии и складываются из мужества разведчиков, храбрости солдат, искусства генералов и скромного труда таких, как вы, моя помощница, Сань Тин.

Но тут вдруг в разговор вмешался Пын Дэ-хуай:

- А не кажется ли вам, товарищ Линь, что эта девушка прошла уже ту часть своего героического солдатского пути в народно-освободительной войне, когда она должна была стирать бельё и чинить туфли? Не заслужила ли она своей скромностью и трудолюбием, о котором вы сами так лестно отозвались, права посмотреть в глаза врагу? Не отсюда, не из вашего укрытия, а так, как она мечтает, в тылу врага, где скрытые опасности подкарауливают патриота на каждом шагу.

Линь Бяо сурово свёл свои густые брови и посмотрел в глаза Сань Тин:

- Хорошо, если генерал Пын полагает, что настало время вам стать бойцом секретной войны, которую ведут наши братья во вражеском тылу, я отпущу вас к генералу Пын, в его армию.

Сань Тин не смела поднять глаз на Пын Дэ-хуая. Она обмерла от восторга, когда он сказал:

- Пусть Сань Тин станет моим солдатом.

Сань Тин молча поклонилась обоим генералам и вышла, не поднимая головы, чтобы они не увидели слёз радости, навернувшихся на её глаза.

Вслед ей послышались слова Пын Дэ-хуая:

- Я уезжаю через полчаса... Будьте готовы.

С тех пор прошло всего несколько месяцев, и, окончив школу разведчиков, Сань Тин выполняет уже третье самостоятельное поручение. На этот раз она должна проникнуть в район осаждённой войсками НОА Тайюаня и передать партизанам, скрывающимся в катакомбах, приказ Пын Дэ-хуая, обеспечить возможность ухода под землю секретному агенту НОА, посланному Пын Дэ-хуаем в католическую миссию вблизи Тайюани со специальным важным заданием.

Ноги Сань Тин подкашивались, но она шла. Когда её отяжелевшие веки смыкались, перед нею возникал образ Пын Дэ-хуая, каким она видела его в последний раз, когда он давал ей инструкцию. И тогда веки сами поднимались, глаза смотрели вперёд и ноги начинали двигаться быстрее.

Ночь была тёплая и безлунная. Плотный полог низко бегущих облаков укрывал землю от света месяца. Сань Тин скорее угадывала, чем видела глазами, дорогу. Временами не было слышно ничего, кроме звука собственных шагов да мягкого шуршания ветра в траве. Изредка, но всякий раз пугая неожиданностью, поперёк дороги мелькала тень зверька. Где-то ни с того ни с сего вскрикивала не ко времени проснувшаяся птица.

Сань Тин всё шла. Когда ветер тянул с запада, к тёплому аромату полей примешивалась струя свежего воздуха с Хуанхэ. По расчётам Сань Тин, было уже недалеко до Сюйгоу. Там предстояло самое трудное: переправа через Фыньхэ.
Нужная Сань Тин дорога - та, что шла в обход Сюйгоу, - лежала вдоль глубокой балки, поросшей по краю густым кустарником. Несколько старых акаций высились тут, ласково шелестя листвой. На этот раз у девушки не хватило сил пройти мимо, не позволив себе хотя бы короткого отдыха. Ей казалось, что, если не дать ногам передышки, они не донесут её до цели.

Стоит ли говорить, что едва она притулилась под деревом, как веки её сами собою сомкнулись.

Она очнулась от проникшего в сознание нового звука и тотчас поняла, что он исходит от летящего на большой высоте самолёта. Самолёт делал круги - звук то удалялся, то снова нарастал, приближаясь. Внезапно он резко усилился. Опытное ухо Сань Тин подсказало ей, что лётчик, не выключая мотора, шёл на резкое снижение. По изменению звука Сань Тин могла с уверенностью сказать, что самолёт вышел из-под облаков. Вот он перешёл на горизонтальный полет, сделал площадку, снова стал набирать высоту и, судя по резкому спаду шума, ушёл обратно за облака. Словно забытый им, в пространстве раздался характерный лёгкий хлопок. Но напрасно Сань Тин вглядывалась в темноту. В ночном небе ничего не было видно. Тянувший с запада ветерок не приносил никаких звуков, по которым можно было бы судить о случившемся в небе. Поэтому девушка вздрогнула от неожиданности, когда вдруг почти совсем над нею тёмный фон облаков прочертила ещё более чёрная тень огромного тюльпана. Это был парашют. Он был уже почти у земли. Ещё мгновение - и в ветвях акации, под которой сидела Сань Тин, послышался треск рвущегося шёлка. Прежде чем Сань Тин решила, что нужно делать, с той стороны, где приземлился парашютист, послышался женский голос, отчётливо произнесший: - Вот удача!...

Сань Тин хотела броситься к парашютистке, но ослепительный свет фар автомобиля, выскочившего из-за поворота дороги, идущей от Тайюани, пронизал темноту, ярко осветил дерево с висящими в его ветвях обрывками парашюта и, как казалось Сань Тин, её самоё. Чтобы ускользнуть из поля света, Сань Тин метнулась в сторону и тут же почувствовала, что летит в бездну. Она падала в балку, обдираясь о кусты и колючки. Из-под обрыва она видела, как бросилась прочь от светового луча парашютистка и тоже исчезла в окаймлявших дорогу кустах. А фары продолжали гореть. Серебром переливались в их голубоватом свете трепещущие листья акаций и колыхались лохмотья тёмного шёлка.

Из автомобиля вышла женщина. Лица её Сань Тин не могла разглядеть. Эта женщина нагнулась, взяла в руки шнуры парашюта. Сбросила на землю автомобильные перчатки с широкими раструбами; достала из кармана жакета пистолет и лёгким движением передёрнула затвор. В руке её появился фонарик. Она направила его луч на кусты, растущие по краю оврага, раздвинула их и исчезла, следуя за тянущимися в кусты парашютными стропами.

Долго царила вокруг тишина. Неожиданно её встряхнул удар пистолетного выстрела. Тотчас за ним второй.

Подумав, Сань Тин решила, что тайно спуститься на парашюте в расположение войск Янь Си-шаня мог только человек из НОА. Значит, парашютистка была для Сань Тин своим человеком. Со стороны же Тайюани мог появиться только враг. Значит, автомобилистка была врагом. Быть может, парашютистка нуждается в помощи?

Сань Тин карабкалась по песчаной крутизне откоса: он осыпался, с тоннами песка Сань Тин падала обратно, но поднималась и карабкалась снова, пока не очутилась на краю оврага. Тут прозвучал третий выстрел.

И опять мёртвая тишина наполнила мир настороженностью. Эта тишина показалась Сань Тин бесконечной. Наконец, совсем рядом с притаившейся Сань Тин послышался шорох раздвигаемых кустов. Автомобилистка вышла на дорогу. Она неторопливо оправила измятый костюм, отряхнулась от приставшей к нему травы. Также не спеша ощупала карман жакета и, отыскав папиросы, закурила. Лишь после того развернула зажатый подмышкой бумажник и принялась с интересом разглядывать его содержимое. Часть бумаг она по прочтении тут же рвала и пускала по ветру, другие тщательно прятала обратно в бумажник. На одной она задержалась особенно долго. Сань Тин было видно, что это крошечный листок, на котором едва может поместиться несколько слов. Губы автомобилистки шевелились: она, казалось, заучивала написанное. Как будто проверив себя по бумажке и убедившись в том, что знает её содержание наизусть, она порвала и этот листок и отбросила прочь клочки. Сань Тин хотелось выстрелить в эту женщину, но она твёрдо помнила, что секретный агент не должен выдавать себя ничем, он не должен вмешиваться ни во что, что может его разоблачить или хотя бы отвлечь в сторону от выполнения главной задачи. Между тем незнакомка спрятала бумажник; подняв с дороги перчатки, отряхнула их и надела. Спокойно, как делала всё, заняла место за рулём автомобиля. Мягко замурлыкал мотор, автомобиль тронулся, набирая скорость. Сань Тин понадобилось некоторое время, чтобы найти в кустах тело парашютистки. По покрою комбинезона, по шлему Сань Тин безошибочно признала в ней бойца НОА. На всякий случай Сань Тин осмотрела её карманы, хотя и понимала, что бумажник с таким интересным содержимым, изучавшийся автомобилисткой, был, вероятно, единственным, что могло бы ей открыть имя этой неизвестной.

Постояв несколько минут в раздумье, Сань Тин поспешила в сторону Сюйгоу.

(Продолжение следует)

("Смена", 1951, № 6 (март), с. 19-21).