"А над рощей, где лунные льются лучи..."

"... Тень легла на утес исполинский,
Будто в первой седой пограничной ночи
Проверяет заставы Дзержинский".

30 лет назад чистенько и культурненько было на братской советско-польской границе:

 «Ян Владин.

Солдатская верность.

... Прежде чем ступить на мост, Игорь остановился и прислушался. Слух в такую, как эта, ночь – инструмент номер один. Слух и, конечно, зрение. «Учитесь видеть и слышать местность, -беспрестанно повторяет подчиненным начальник заставы.- Сломанный сук, примятый вереск, крик вспугнутой птицы, любой шорох скажут опытному пограничнику многое. А вы должны стать специалистами, мастерами своего дела...» И они учились. Не так давно пограничный наряд задержал нарушителя, искусно замаскировавшегося под куст. Тот не учел одного – люди, которые несли службу на этом участке, знали, что кустов на поляне, где затаился чужой, не восемь, а семь... Вот что значат наблюдательность, профессиональная память, опыт.

Это копится в человеке по крупицам месяцами, чтобы он мог реализовать их в нужный момент, все полностью, в считанные мгновения. Чем быстрее процесс накопления, тем эффективнее отдача. Как член комитета комсомола заставы, отвечающий за вопросы, связанные непосредственно со службой, Игорь Лысенко стремился максимально ускорить процесс овладения пограничным мастерством молодыми солдатами. На заставе регулярно делились с ними опытом лучшие специалисты границы, отличники боевой и политической подготовки, анализировалось каждое задержание. Он и сам старался при каждом удобном случае рассказать товарищам что-то новое об охраняемом заставой участке, о своих наблюдениях, дать практические советы, на что в первую очередь надо обращать внимание. Но, наверное, не много бы стоили его советы, допусти он сам промах хоть однажды.

... Он прошел еще немного и остановился, услышав треск веток, а потом чей-то приглушенный, едва различимый голос. И вновь – треск, резкий, похожий на хруст топора, врезающегося в ствол дерева. А потом голос, вернее, нетерпеливый шепот.

Профессиональная память мгновенно подсказала, что между пограничниками и нарушителями – овраг с крутыми склонами, оставшаяся с войны ржавая колючая проволока. Можно обойти эти препятствия, но тогда нужно возвращаться назад, к берегу, обогнуть старицу, взбежать на холм... Нет, слишком долго. А решение нужно принять немедленно, сейчас же... Он сделал несколько шагов – предательски заскрипел снег, этот скрип показался ему оглушительным. Он остановился. И тут же вспомнил, что находится в низине и его отделяет от нарушителей холм, значит, они ничего услышать не могут.

Не включая фонарь, Игорь нащупал рукой крышку телефонной розетки и вызвал начальника погранзаставы.

Майор находился в своем кабинете вместе с заместителем по политчасти старшим лейтенантом Павлом Цаценко. Офицеры осуждали, кого из личного состава нужно отметить в праздничном приказе по части...

Начальнику заставы не надо было стараться расположить к себе бойцов, они и так тянулись к нему, признавая в Леониде Михайловиче не просто поставленного над ними судьбой командира, а близкого им, душевно щедрого, житейски опытного человека, отличного специалиста пограничного дела, находчивого и решительного.

Майоров был скуп на служебную похвалу, но зато и похвала его ценилась бойцами заставы очень высоко и помнилась долго.

По случаю праздника, который Майоров многие годы неизменно встркчал в кругу личного состава, а уже потом отмечал с семьей, он был в новой, недавно полученной и немного тесноватой ему парадной форме.

Когда дежурный по заставе доложил Майорову, что звонит Лысенко, Леонид Михайлович понял – случилось что-то серьезное.

- Товарищ майор, докладывает ефрейтор Лысенко... – Голос Игоря, приглушенный, взволнованный, прерывался его дыханием.

- Где вы находитесь?- спросил Майоров.

Лысенко ответил. И тут же торопливо добавил:

- Они под холмом.

Майоров представил себе этот участок, все препятствия, которые нужно преодолеть Лысенко, чтобы приблизиться к нарушителям. Но ведь и те тоже не будут стоять и ждать, пока их настигнут. Наконец, и это нельзя было не учитывать, неизвестные могли быть вооружены.

- Слушайте меня, Лысенко.- Начальник заставы старался говорить как можно спокойнее.- Их надо задержать. Младшего наряда оставьте на месте, а сами наперерез... Но помните об осторожности. Я выезжаю с тревожной группой...

Лысенко рванулся к сигнализационной системе. Теперь уже было не до осторожности, он должен успеть, обязательно успеть отрезать нарушителям путь вперед. Ноги вязли в глубоком снегу,  движения сковывал полушубок. Добравшись до старой проволоки, Лысенко сбросил его. Попытался полезть под проволоку, но ржавые зубья врезались в плечо. Он переложил автомат в левую руку, правой рванул проволоку. Та ослабла, но продолжала висеть, преграждая путь. Сбросил перчатки, рванул еще раз. Взвизгнув, проволока лопнула и упала в снег.

Не глядя себе под ноги, не чувствуя боли в разодранных ладонях, он побежал к тому месту, откуда слышались голоса. Упал, споткнувшись о корягу. И остался лежать в снегу, прислушиваясь и стараясь усилием воли усмирить стук собственного сердца. Он услышал, как в стороне реки раздался треск сучьев, а потом увидел неясные, размытые слепящей белизной падающего снега фигуры. Определив направление, он вскочил и побежал наперерез.

Тревожная группа в составе Майорова, сержанта Владимира Багоя со служебной собакой Нордом, младшего сержанта Александра Ковальчука, ефрейтора Александра Пуха и водителя заставского «УАЗа» Владимира Ярмоленко выехала спустя минуту после объявления тревоги. Начальник заставы счел преждевременным подключать к поиску дополнительные звенья. Если данные Лысенко точные, а иного он не допускал, они должны задержать неизвестных наличными силами.

«Должны», сколько раз это слово-приказ поднимало заставу ночами, бросало людей по следу нарушителя, вытесняя из их сознания все, что не имело отношения к поиску и службе. Для военных людей это слово

вмещает куда более множественное понятие, чем для людей гражданских. В подобных обстоятельствах «должны» значило для заставы обнаружить и задержать нарушителей границы. Именно так – обнаружить и задержать.

Владимир Ярмоленко, он же секретарь комитета ВЛКСМ заставы, вел машину кратчайшей дорогой. Впрочем, дорогой их маршрут можно назвать с большой натяжкой – сплошные выбоины, ухабы, заснеженная целина. Но Ярмоленко был уверен в  своей машине и безошибочно угадывал единственно проезжий путь. В этой ситуации начальник заставы не вмешивался в действия водителя, каждый из них отвечал сейчас за свое. Ярмоленко – за дорогу.

Оставив машину, они побежали навстречу Лысенко, охватывая участок с тыла. Двигались, держа друг друга в поле зрения.

Спустя несколько десятков метров Норд взял след, уже сглаженный падающим снегом, глухо зарычав, рванул поводок. Лучи фонаря, пронизав пространство, уперлись в черную стену зарослей на берегу старицы. Теперь все зависело от того, насколько правильно выбрал направление Лысенко, который должен был отрезать нарушителям путь. Майоров расстегнул кобуру, нащупал пальцами холодную рукоять пистолета.

Лысенко прислонился плечом к кривому древнему вязу. Он видел перед собой казавшиеся далекими огни фонарей, но не спешил им навстречу. Знал, что нарушители где-то между тревожной группой и местом, где находится он. Трезвый расчет подсказывал, что выдав свое местонахождение раньше времени, он спугнет неизвестных, и те могут попытаться уйти в сторону, спрятаться в кустах. Бешено колотило в висках, приклад почему-то лип к ладоням. Скорее бы они вышли на него. А они должны были выйти: ведь это самый удобный путь назад, туда, откуда они явились. Но граница не прощает незваным визитерам, посягательство на нее противозаконно и не остается безнаказанным.

Они бежали, хрипло и тяжело дыша. Бежали прямо на Игоря. Один старался держаться ближе к кустам, второй с трудом волоча за собой сумку, уже не разбирал дороги, шатаясь, то и дело заваливаясь в сторону. Взяв оружие на изготовку, Лысенко вышел из-за дерева.

- Стой...

Оба замерли, но лишь на секунду. Тот, что был ближе к кустам, в следующее мгновение прыгнул в черную темень веток. Второй бросил сумку и побежал назад. Пограничник передернул затвор автомата, стальной щелчок пружины гулко клацнул в тишине.

- Стой. Буду стрелять...

Они остановились. Повернули головы в его сторону, подняли руки, один из них обессиленно опустился прямо в снег. В ту же минуту лучи фонарей подоспевшего Майорова и остальных скрестились на нарушителях.

...Лысенко и его младший наряда вернулись на заставу в половине одиннадцатого вечера. Через полчаса все собрались в ленинской комнате, и Майоров поздравил бойцов. После торжественной части все спустились в столовую, посреди которой сияла разноцветными огнями новогодняя елка. Олег Ильяш, воин и повар, подал на столы фирменные голубцы с мясом и пельмени. И это было только началом праздничного ужина. После чая с настоящим «наполеоном» Григорий Кучерявенко сбегал за гитарой и попросил Игоря сыграть что-нибудь их, украинское.

- Неохота что-то, Гриша.  Давай сам.

У него просто очень болели руки».

("Смена", 1985, № 9 (май), с. 28-29).