В первом варианте этой книги Шерман Мак-Кой был писателем, а не трейдером, но один день, проведённый автором в зале торговли государственными облигациями компании Salomon Brothers, изменил профессию главного героя. Путь трейдера Мак-Коя из зала операций с ценными бумагами на Уолл-стрит до скамьи подсудимых – сюжет настоящего большого американского романа. Том Вулф написал его ещё до эпохи широкого наступления политкорректности на искусства, поэтому чтение "Костров амбиций" сегодня можно сравнить с глотком чужой творческой свободы. В конце 80-х, когда даже слово "республиканец" ещё не было матерным, роман Вулфа воспринимался, очевидно, как подробное и точное описание современных нравов. То ли американский Диккенс, то ли нью-йоркский Золя... Дядька, всем обликом вышедший из какой-то иной, параллельной реальности – всегда в белой шляпе, в белом костюме, ставшими его пропуском для свободного перехода из цинизма в гуманизм и обратно. Говорят, что ещё в 1986 году пытался начать писать книги на компьютере – в погоне за тогдашней современностью. Пытался не очень долго, плюнул на компьютер и пишет так, как пишется. А пишется так, что у многих возникают претензии. Не гонится за тем, что называется "стиль". Вот пример его прозы:"Мы на прошлой неделе поместили на первой странице фото: три хохочущих черных парня в полицейском участке. Они были арестованы за то, что разгромили физиотерапевтический кабинет в школе для детей-инвалидов. Вспрыснули бензином и подожгли. Милые мальчики. Из полиции сообщили, что их доставили в участок, а они хохочут заливаются, и я послал одного из наших фотографов, Силверстейна - он американец, лихой парень, - снять, как они хохочут... В полиции пошли навстречу. Привели всю троицу из камеры, поставили у стола, чтобы фотографу было удобнее снимать, но они, когда увидели Силверстейна с аппаратом, хохотать перестали. И тогда он взял да и рассказал им неприличный анекдот... Одна еврейка поехала охотиться в Африку, а там ее похитил самец гориллы, затащил на дерево, изнасиловал, и так она жила с ним целый месяц, он насиловал ее днем и ночью, покуда она, наконец, не убежала, Вернулась в Штаты, рассказывает все это подруге и плачет. Та утешает ее: "Ну, ладно, успокойся, все уже позади". А она отвечает: "Да, хорошо тебе говорить. Разве ты понимаешь мои чувства? Он не пишет... не звонит"... Парни выслушали этот зверский анекдот и рассмеялись, может быть от смущения, ну, Силверстейн их и щелкнул, и мы поместили фото с подписью: "Смеющиеся вандалы".
Сатира, судебный роман, детектив, финансовый роман – целым калейдоскопом жанров можно описать эту смешную и точную книгу. От страницы к странице ловишь себя на том, что уже ждёшь злорадно, когда, когда же изменит автору вкус? Не изменяет до конца. Как не изменил вкус Вулфу в жизни - и когда он ржал над банкетом, устроенным Леонардом Бернстайном для «Чёрных пантер», и когда постоянно множил на ноль руководящее мнение «либерального» Нью-Йорка. До победного конца течёт эта грустная история о власти продажного правительства над свободой подданных и анекдотическое, на грани гомерического хохота, повествование о том, что такое пресса, суд, инвестиционная компания, жилищный кооператив, расизм, либерализм и человеческое достоинство. Озабоченные желанием поужинать за чужой счёт алкоголики-англичане, чёрные бандиты из Бронкса, евреи-карьеристы из работающей по плану «лаборатории межэтнических отношений» прокуратуры, белые-англосаксы-протестанты из тонущего от их жадной и трусливой недальновидности «эксперимента городского сосуществования»... Да, хороших тут, на первый взгляд, и нет. Даже не все ирландцы держатся по-ирландски. В декабре прошлого года в The New York Times появилась целая статья о том, как именно изменился город за те двадцать лет, что прошли с выхода романа Вулфа. Это и интересно, и не так уж и интересно, потому что за быстро пробежавшие годы изменился не только Бронкс. "Костры амбиций" читаются сегодня иначе, потому что другим стал и весь мир. Нынешние оборзевшие полуграмотные савонаролы мордуют и доят своих богатых Шерманов не только за «расизм», но уже и за карикатуры, а «мюнхенцы» вновь определяют задачи культурного мэйнстрима. Хорошо б нашёлся такой «стальной человечек», как редкий светлый и принципиальный персонаж Вулфа - старый судья Ковитский, который, подчиняясь своим представлениям о справедливости, мог вначале смачно харкнуть в бесстыжего подонка, грозящего ему из-за решётки, а потом вытурить его дружков из зала суда.
Комментариев нет:
Отправить комментарий